Аналогичный мир-2

   Эркин напрягся, но отвечал по-прежнему спокойно.

   - Да, сэр. Фёдорович.

   - Скажи пожалуйста, - удивился русский. - А документы?

   - Да, сэр.

   Эркин осторожно, чтобы резким движением не навлечь удара, распахнул куртку и достал из кармана рубашки красную книжечку удостоверения, подал её русскому и снова заложил руки за спину.

   - В чём дело? Почему задержка?

   - Посмотрите, капитан.

   Русских уже трое. Вертят его удостоверение, рассматривают его самого, явно сверяя с фотографией.

   - Может, ты и русский знаешь?

   Спросили по-русски, и темнить уже поздно. Шагнул - так иди.

   - Немного понимаю.

   - Давно подал заявление?

   - Двадцать первого октября.

   - Где оформлял?

   - В Гатрингсе.

   Русские вопросы наперебой с трёх сторон. Эркин отвечал по-русски, стараясь не путаться в словах, спокойным голосом, только пальцы за спиной всё сильнее вцеплялись друг в друга.

   - Ладно, - тот, кого называли капитаном, был, видимо, старшим. - Остальное потом. Оформляйте в общем порядке.

   - Есть.

   Эркин перевёл дыхание. Дальше пошло быстро. Две сотенных кредитки - как это он не сообразил, пока везли, посмотреть, но обошлось, положили к остальному без вопросов - бумажник, несколько сигарет, расчёска - купил тогда в Гатрингсе на толкучке - рукоятка ножа, немного мелочи, обе запаянные в целлофан справки, шапка - всё, больше ничего у него в карманах не было, выдернули ещё пояс из джинсов. Охлопали ещё раз по карманам, отдали расчёску и шапку, а остальное сгребли в пакет. И вот он уже идёт по коридору. Стены глухие, как в лагерном отсеке распределителя.

   - Стой.

   С лязгом открывается дверь.

   - Вперёд.

   Эркин перешагнул через порог, дверь захлопнулась, и... и увидел всех троих. Губача, Роба и Длинного, растерянно озиравшихся по сторонам.

   - Меченый!

   - Чего так долго?

   - Бумаги мои смотрели. Вы чего стоите?

   - Да чего-то...- промямлил Роб, оглядывая теснившиеся в камере двухэтажные койки.

   А Губач ответить не успел. Дверь открылась, впустив Митча, который с ходу заорал, бросаясь к одной из верхних коек у стены.

   - Это моя!

   Его вопль привёл в чувство остальных. Дверь часто лязгала, впуская всё новых и новых. Расстрел явно откладывался, и надо было устраиваться. В общем, койки занимали без стычек. Поменяться всегда можно, а если друга или брата загонят в другую камеру, то ничего ты уж не поделаешь. А глухая стена вместо решётки позволяла чувствовать себя совсем свободно. Мартина встретили радостным, но тихим - на всякий случай - рёвом.

   - Мы уж боялись, что тебя к белякам загонят.

   - Нет, их ещё во дворе держат.

   Они злорадно заржали. Вошли ещё четверо. Всё, все койки заняты, остальные, видно, в другую камеру попали. Отсутствие простынь и одеял никого не смутило, вернее, многие этого просто не заметили. Отдельная кровать, матрац и подушка... если не верх комфорта, то очень близко к нему. Лечь, вытянуться...

   - Ещё пожрать бы дали, так совсем красота!

   - А про сортировку забыл?

   - А ни хрена! Пока не шлёпнули, жить надо.

   - Это да, это ты правильно.

   - Пожрать бы...

   - Постучи и попроси.

   - Во! Сразу дадут!

   - Так не ему одному. Нам тоже достанется.

   - Ложись, Мартин, ты ж в машине не спал, - сказал Эркин.

   Мартин устало кивнул. Посмотрел на часы.

   - Долго ехали.

   - И где мы? - поинтересовался Эркин.

   - Не знаю, - Мартин тяжело лёг на койку и повторил: - Не знаю. Не могу сообразить. Сигареты забрали, чёрт.

   Эркин снял куртку, лёг и укрылся ею. Разуваться не стал: днём в любой момент дёрнуть могут, пока не велели спать.

   - Меченый, ты в отруб?

   - Что не доем, то досплю, - ответил Эркин, закрывая глаза.

   Кто-то засмеялся, но большинство тоже стало укладываться, кое-кто уже похрапывал. Эркин повернулся набок, натягивая на плечи куртку...

   ...- Угрюмый, - шёпот Зибо выдёргивает его из сна.

   - Чего тебе?

   - Слышишь?

   Он сонно поднимает голову. Вроде крики какие-то. Но далеко.

   - Ну и что?

   Он уже понял - что. Пупсика застукали с Угольком. Доигрались. И надзиратели готовят на завтра... веселье. Трамвай. Их поставят во дворе, всех, по росту. Чтоб все видели. И чтоб надзирателям всех было видно. На балкон выйдут хозяева. Пупсика и Уголька заставят раздеться, привяжут и начнётся. И всем смотреть, и попробуй глаза закрыть - сразу в пузырчатку, а вякнешь чего - сам рядом ляжешь. Зибо всхлипывает. Ему-то чего? Сами виноваты, голову потеряли...

   ...Эркин заставил себя открыть глаза. Разноголосый храп, постанывание, сонное бормотание и разговоры трепачей сливались в ровный негромкий гул. Эркин посмотрел на соседнюю койку. Мартин лежит на спине, руки под головой, но глаза открыты, смотрят, не отрываясь, в потолок. Эркин сразу занял верхние койке себе и Мартину рядом. Наверху хорошо: не под ногами у всех, и чтоб тебя сонного ударить, придётся лезть вверх, успеешь проснуться. Неподвижный взгляд Мартина не понравился Эркину.

   - Мартин, спишь? - шёпотом позвал он.

   - Нет, - тихо ответил Мартин. Громче, чем положено в камере, но за общим гулом сойдёт. - Не могу.. Глаза закрою... и вижу... опять всё.

   Эркин медленно кивнул. Он тоже заставил себя проснуться, чтобы не увидеть того, что было потом. Знал, что на месте Пупсика увидит Женю. И тогда точно закричит. Распределитель - не Палас, конечно, но кричащих во сне нигде не любят.

   Лязгнула дверь, и весь шум как ножом отрезало.

   - На оправку. Выходи по одному.

   Это все знали. И сразу двинулись к выходу, оставляя куртки и шапки на койках.

   - Руки назад. Вперёд марш.

   Это тоже знакомо. Жалко, стены глухие, не видно, кто в соседних камерах, ну да тут ничего не поделаешь. У русских свои правила. Наличие в туалете не только унитазов, но и раковин так всех обрадовало, что Мартин удивился. Но ему тут же объяснили, что в распределителях раковин не было, ни попить, ни лицо обмыть, а здесь-то... красота! Живём!

   Эркин с наслаждением умылся, потом скинул рубашку и обтёрся до пояса.

   - Меченый, охренел? Застудишься!

   - А ни хрена! - Эркин прямо на мокрое тело натянул рубашку. - Она тёплая.

   Удачно он тогда утром надел свою тёмную, ещё из имения, рубашку. В ней и не мёрзнешь, и не потеешь сильно. Как и в джинсе. Тогда, зимой, он даже после общих ночёвок у костра забирался подальше в заросли, раздевался, обтирался снегом, надевал рубашку, куртку и шёл дальше. И ничего, ни хрена он не застудился.

   - Всё. Выходи.

   Их привели обратно в камеру. Спать уже не ложились. И как в воду глядели. Стукнуло окошко.

   - Подходи по одному.

   Миска с кашей, два ломтя тёмного хлеба и кружка с чем-то тёмным и даже слегка дымящимся. Кто-то в коридоре наливал, раскладывал и подавал в окошко. Руки были светлые. Неужто беляк? Ну, ни хрена себе! Но думать об этом некогда и незачем. Ели быстро - что заглотал, то и твоё - рассевшись на нижних койках, кто с кем, кому доверял, понятно. Огрызок попробовал трепыхнуться, но ему сразу с трёх сторон дали по шее, что-то неразборчиво рыкнул Арч, привстали, выглядывая шибко хитрого, Эркин и Губач - и вопрос со жратвой был решён окончательно и бесповоротно. Лопай своё, а в чужую миску не заглядывай.

   Грязную - только по названию, кто хлебом, а кто и языком вычищал миски - посуду через окошечко в двери отдали и, сыто отдуваясь, разбрелись по камере. Сегодня точно ни Оврага, ни Пустыря не будет. Все сортировки с утра бывают. Но у русских всё не по-людски.

   Лязгнула дверь, и рявкнуло:

   - Арч, Аист, Алан. На выход.

   Трое названых медленно подошли к двери.

   - Куртку... брать, масса? - осторожно спросил Арч.

   И вдруг незлой и достаточно громкий, так что все услышали, ответ: