Страница 355 из 358
— Лендлорд-то этот сильно прижимал?
— Не, в меру.
— А старший с руками не лез?
— Х-хо, мы ему сразу укорот дали.
— Толковый мужик, своё пахал без булды.
— Бывает.
— Да ни хрена, все они, беляки, на нашем горбу ездят!
— Заткнись, вон на завод мы прибились, там этот, ну, рука у него покалечена, пашет, будь здоров.
— Бывает.
— Беляк завсегда своё на нашего брата скинет.
— А ты не стой близко.
— Чтоб не докинул, что ли?
— Ну да.
— А в этом, как его, ну, в как ты его обозвал…
— Бифпите?
— Ну да. Хорошо погуляли?
— Да уж, как положено.
— Все три радости под завязку.
— Это какие?
— Не слыхал, что ли?
— Постой, парень, это пожрать, поспать и…
— В морду беляку дать.
— Ага, порадуйся тут, когда полиции навтыкали.
— Ну, на каждом шагу.
— Не, парни, ковбойские радости — это подраться, надраться и трахнуться.
— Ну, этого добра и здесь навалом, не стоило и ехать.
— Кабы только за этим, то да.
— Заткните его, он, акромя траха, ни об чём…
Гундосый посмотрел на Андрея. Тот кивнул, и Гундосый пустил по рукам ещё одну бутылку, а на стол кинул ещё пару рыб.
— Шикуешь, парень.
— А что ж? Пока есть — поедим, а когда не будет — так вспомним!
— Во, дело!
— Это ты верно!
— А тут как?
— На День Империи чудом пронесло.
— Потряслись, да-а…
— Не чудом, а русские не дали.
— Ага, кольцом вокруг Цветного встали, свора и не полезла.
— А тех бедолаг забили.
— Одного, грят, русские увезли.
— Ну, его счастье.
— Ну да, от пули, грят, смерть лёгкая.
— Сколько раз пробовал?
— Да они сами дурни, на хрена они к шлюхам, ну, тем беляшкам, полезли?!
— Ты что, головой приложился?! Поле-езли, послали их.
— Я тебя пошлю, ты пойдёшь? А они…
— Я свободный, а они…
— И давно?
— Чего давно?
— Свободный.
— А как и ты.
— Ну, так и заткнись. Белый гаркнет — ты в штаны наложишь и волю его сполнять побежишь.
— А ты нет?
— И я. Так что нечего, все мы такие.
— А парням не повезло.
— Да, что уж тут…
— Ладно, не нашей ватаги…
— Так, помянем, что ли?
— Тебе лишь бы в глотку влить…
— Голову ему рыбью в пасть воткни, чтоб заглох.
— А с работой как?
— А никак.
— Было хреново…
— И лучше не стало.
— Бога моли, чтоб хуже не было.
— А с чего хуже?
— Станция, дрова, ну, и на рынке поворочать, больше ничего нет.
— И не б-будет!
— Выкинь его, пусть полежит.
— Так что, крутитесь, парни.
— Другой работы беляки не дают.
— В имениях только ещё…
— Да, приезжают тут, нанимают.
— А там чего?
— На уборку если, так мороки много, а кормёжка плохая.
— Поганая это работа, помню…
— А кто не помнит?
— Ползаешь, картошку эту выбираешь, и не пожрёшь её, сырую-то…
— У нас жрали бывало. Животами потом мучились.
— Да нет, ну их на хрен, имения эти. Думал, выжгли их зимой, так нет, смотри, чтоб их… опять наплодились!
— Беляки-то?
— А кто ж ещё?
И опять на нас ездят, сволочи!
— А ты спину не подставляй.
— А жрать тогда что будешь? Кто тебе задарма-то даст?!
— А я задарма и не возьму!
— Ишь ты какой!
— А такой! Я с Освобождения дармового куска не взял. Что на мне, всё мной заработано! А ты…
— А ну остынь.
— Чего вы?
— Ну, на пустом же завелись.
— Не, в имении — это не жизнь.
— А где она, жизнь?
— Говорят, на Русской территории хорошо.
— Ага, в рот кладут и проглотить упрашивают.
— Не, парни, такая уж судьба наша.
— Это на беляков-то горбатиться?
— А что, так оно и есть.
— Точно, в Овраге отдохнём.
— Неа, мы и после смерти на них работать будем.
— Охренел, Белёсый?
— Это как это?
— А просто. Они будут в котлах кипеть, а мы будем дрова подкладывать…
И дружный мощный хохот, и десятки рук, восторженно бьющих Андрея по плечам и спине.
— Ну, парень, ну, даёшь…!
— А возьми!
— Ну, за такое ставлю всем!
— И я ставлю!
— И я, чтоб…
— Жратва кончается.
— Гундосый, у тебя ещё есть что, или рыба лдна?
Гундосый смёл со стола на обрывок газеты рыбьи ошмётки и вынес их на улицу. Отдав свёрток забормотавшим благодарность шакалам, вернулся и спросил:
— Платить кто будет? Восемь кредиток стоит.
Андрей и Эркин переглянулись, и Эркин ответил:
— Мы. Но на этом всё.
— А как же… — ответил многоголосый гул. — Понятное дело… Что мы, вовсе без совести? И так вона…
Гундосый положил на стол большой кусок жирного копчёного мяса и длинным — длиннее, чем у Андрея — острым ножом стал нарезать его на тонкие ломти. Взглядом пересчитал присутствующих и, нахмурившись, проверил, хватит ли ломтей.
— А с меня за хлеб возьми, — сказал Арч. — Две буханки клади.
— Я бутылку заказывал, — кивнул Одноухий. — Получи, пока мы ещё в трезвом.
Гундосый собрал деньги, выложил на стол две уже нарезанные буханки тёмного хлеба.
— Ну что, за удачу, так, что ли?
— Всем удачи!
— Кому не везло, так пусть повезёт.
— А кому везло, пусть и дальше так.
— За нас, парни!
— Идёт!
— За нас!
Они возвращались домой усталые, переполненные впечатлениями, но очень довольные прогулкой. Женя несла сумку с покупками и вела Алису. Вернее, Алиса, цепляясь за её руку, брела рядом и даже болтать перестала от усталости. Но мужественно не просилась на руки.
— Потерпи, мой зайчик, скоро придём.
— Потерплю, — кивнула со вздохом Алиса…
Конечно, потерпит, она уже не маленькая. Мама даже повела её на ленч в кафе, значит, она уже большая. Какая улица длинная… всё было так вкусно и интересно. Только чего-то спать хочется.
Пока Женя открывала калитку и нижнюю дверь, Алиса ещё держалась, но на лестнице Жене пришлось всё-таки взять её на руки. Алиса успела сказать: "Я сама…" — и заснула. Женя раздела её, уложила и занялась покупками.
Так много на еду, да за один раз она ещё никогда не тратила. И никогда не покупала таких дорогих вещей. Женя выкладывала на кухонный стол прозрачные из целлофана и блестящие из фольги пакетики и коробочки. Салями, ветчина, сервелат, сыр трёх видов, копчёный лосось, пикантная телятина. Коробочка с "пьяной" вишней в шоколаде, пакетик фигурного миндального печенья, пакетики с сахарными куклами, изюм и арахис в шоколаде… Конечно, это безумие — так тратить деньги, но, боже мой, как же приятно безумствовать! Это же не еда, так, баловство, и дорого, и не сытно, но должно быть так вкусно.
Она разложила все эти пакетики и коробочки и вернулась в комнату. Алиса спала, разметавшись. Женя поправила ей одеяло и передвинула штору, заслоняя кроватку, а то солнце уже низко и далеко достаёт. А она сама… приляжет на минутку и возьмётся за ужин. И на завтра надо всё приготовить, но хоть на минуточку прилечь… Странно даже, от чего бы ей устать? Женя переоделась и в халате прилегла на кровать, на мягкий пушистый ковёр. Поджала ноги, чтобы их прикрывали полы, и прижалась щекой к плюшу, погладила его рукой. Мягкий какой ковёр Эркин привёз…
Эркин пришёл домой засветло, когда и улицы, и двор ещё заполнены людьми. Как и вчера, он своими ключами открыл калитку и нижнюю дверь. Разумеется, его видели, но никто не подошёл и тем более не заговорил. Он поднялся по лестнице, открыл верхнюю дверь и вошёл. Его встретила тишина. Женя дома? Почему так тихо? Но тишина была не страшная, а какая-то тёплая и живая. Он осторожно заглянул в комнату и увидел их. И Женю, и Алису. Спят. Он бесшумно прошёл в кладовку, оставил там куртку, заглянул в кухню. Похоже, Женя не готовила сегодня — плита совсем остыла. Эркин развёл огонь в топке и поставил чайник. Потом переоделся в кладовке в рабские штаны и тенниску, переобулся и пошёл в комнату.