Аналогичный мир

Парикмахерская Билли Скиссорса была место сбора серьёзных людей, где хороший разговор ценился выше дармовой выпивки. Эркин пошёл туда. Судя по тому, как с ним здоровались встречные, его помнили, а значит, проблем с пропиской возникнуть не должно. Вернее, даже не о прописке речь пойдёт, а об угощении с хорошего заработка. Поделись своей удачей, и тебе от чужой удачи перепадёт. Ещё на подходе он услышал взрыв хохота и понял, что Андрей уже там. Ага, вон его лохмы торчат.

— А Меченый!

— Долго спишь!

— Не сплю, а отсыпаюсь.

— Белёсый нам уже тут рассказал.

— Ну, так у него и язык длиннее моего.

— А наломались сильно, парни?

— А ты думал?!

— Бычки — не дрова, на потом не оставишь.

— Я вот тоже до Свободы в имении был, меня как-то тоже на выпас дёрнули. На хрен такая работа! Днём бегаешь, и ночью тебя у стада держат.

— Да, когда белый платит…

— То спину не гладит, знаем.

— А хорошо заработали?

— Ну, так известно, — смеётся Андрей. — Как потопаешь, так и полопаешь. Как покорячились, так и получили.

— Обмыть надо.

— Не проблема, — Эркин взмахом головы отбрасывает со лба прядь.

— Ща и начнём!

— Дело!

— Закрой пасть, успеешь.

— Белёсый, стричься будешь? Вон оброс как.

— Для тебя берёг, Билли.

— Ну, садись тогда.

Андрей сел в потрёпанное парикмахерское кресло, и Билли, гордо оглядев окружающих, занялся делом. Клиентуры у Билли немного. Большинство ещё совсем недавно стригли наголо, и они только отращивали волосы. Билли любил рассказывать, что до Свободы он даже хозяина своего стриг и хозяйку причёсывал, но ему не то что не верили, а просто как-то обходились, не заморачиваясь такими пустяками: в глаза не лезет, ничему не мешает — и ладно. И жил Билли на подношения собиравшихся в его халупе. Но шакалом его не считали. Ну, выбрал человек бездоходное дело, так не клянчит, не подличает, а когда кто и сядет к нему, такое представление устроит, что за просмотр заплатишь.

Билли окутал Андрея почти чистой — редко используется, потому и не грязнится = простынёй и защёлкал вокруг его шевелюры ножницами под комментарии и шутки окружающих. Андрей весело отругивался, а Билли, к общему восторгу, именовал его милордом и почтительно советовался по поводу каждого щелчка.

— Прикажете выпрямить, милорд?

— Кругли! — рявкнул Андрей, подмигивая в пятнистое от старости зеркало.

Ему ответил дружный хохот. Билли хвастал, что умеет выпрямлять курчавые волосы, продемонстрировать, правда, своё искусство ему ещё не пришлось, но предлагал он это каждому, что всем нравилось.

— Как прикажете, милорд, — улыбался Билли. — Могу и завить, милорд.

— Это Меченому завить надо.

— Мне и так хорошо, — рассмеялся Эркин.

Стряхивая с простыни светлые завитки, Билли заметил:

— Мягкие у тебя волосы, парень.

— У меня вся жёсткость в другом месте, — ответил Андрей, доставая бумажник.

Ржали до слёз, до икоты. Билли принял от Андрея кредитку и рассыпался в благодарностях. Вид бумажника привёл всех в совершеннейший восторг.

— Ну, как у белого…!

— Надо же такому!

— Ты глянь, у Меченого-то… тоже!

— Ну, сильны, парни, ну, дают…!

После небольшого спора, когда Андрей и Эркин хотели угостить пощедрее, а остальные вежливо самоограничивались, определили сумму обмыва и решили самим никуда не идти, а послать за выпивкой и закуской. А то куда ни сунься, шакальё набежит, а здесь — уже своя компания и дверь закрыть недолго. Но стоявший здесь же Гундосый выставил бутылку от себя, и чисто из вежливости пошли в его кабачок. Благо, и идти-то… улицу пересечь.

Женя оглядела кухню. Вот теперь всё как положено. Чистота и порядок. Она вымыла руки, расправила сохнущие полотенца и пошла на чердак, собрала там высохшее бельё, свой и Алисы, вещи Эркина она, как уж повелось с самого начала, сушила в кухне. Ну вот, гладить она сейчас не будет. В ведро с замоченным настругать мыла и взболтать, и пусть бельё дальше само по себе мокнет потихоньку.

Женя внесла высохшее бельё в комнату и положила на кровать. Алиса сидела со своим баульчиком, шёпотом разговаривая с его содержимым и куклами. Конечно — подумала Женя — всерьёз всему этому учиться она ещё мала, на вырост куплено, но всё равно… Потрясающая вещь! Какой же молодец Эркин. Она быстро сложила бельё в шкаф на полку, где держала чистое, но не глаженное, и открыла другую створку. Что надеть? Сегодня солнце, но летней жары уже нет. Летнее платье и жакетик от костюма? Будет в самый раз. А туфли… ну, туфли у неё на все случаи жизни. Туфли, что ли, себе купить? Ну, ладно, посмотрим. Алисе… платьице и кофточку. Женя закрыла створку и вернулась к полкам. Себе чулки, Алисе… гольфы, бельё, вот теперь всё готово.

— Алиса, давай собираться. Гулять пойдём.

Алиса в общем радостно, но без обычного восторга оторвалась от игры.

— Баульчик закрой и убери. Вот так. Умница.

Женя одела Алису, расплела ей косички, расчесала волосы и собрала их в украшенный бантом хвостик повыше затылка.

— Теперь посиди спокойно, пока я оденусь.

— Ага, — согласилась Алиса.

Женя быстро переоделась, заново уложила волосы, достала свои нарядные маленькие серёжки с искристыми стёклышками. Вот так. Теперь ещё деньги. А возьмёт она… сотню, нет, даже две. Гулять — так гулять! Конечно, в кондитерскую к мисс Милли и мисс Лили, она всегда открыта, и… все магазины в воскресенье закрыты, только их кондитерская и… правильно! "Аппетит" старого Бакстона. Вот у кого "вкусненькое" мелкой фасовки и уже нарезанное. Как раз для воскресного ужина, к обеду Эркин вряд ли вернётся.

— Всё, пошли.

Они спустились во двор и вышли на улицу, запирая за собой все двери. Солнечный нежаркий и неветреный день. Осень? Ну и пусть осень. Эркин уже вернулся, теперь — Женя улыбнулась — пусть приходит осень и жухнет трава.

На улице Алиса забыла про баульчик. Тем более, что она вспомнила брошенные мимоходом мамины слова про покупку "вкусненького". Посещением кондитерской баловали её нечасто, хотя сам по себе визит был для Алисы бременем. Приходилось изображать хорошую девочку, не болтать, не лезть и вообще… ничего интересного не делать, но зато там её угощали, и дома потом пили чай с, ну, необыкновенной вкуснятиной. И на Мейн-стрит обязательно ходили смотреть на игрушки, и мама никогда не торопила её, обсуждая с ней каждую куклу и каждую игрушку. Нет, такая прогулка заслуживает самого полного внимания.

К кабачку Гундосого подтягивались люди: вожаки ватаг, работяги, неизбежные шакалы. Правда, шакалы держались поодаль. Уж больно серьёзные люди собрались. Полезешь не вовремя — схлопочешь по уху, а рука тут у многих тяжёлая. Собирались те, кто с декабря сами упрямо пробивались к жизни. Старые обитатели Цветного, что рабами не были и тогда, держались отдельно. Нет, ни явных ссор, ни драк серьёзных не было, но бывшие рабы водили свои компании, а и раньше свободные — свои. Так уж повелось.

По рукам ходили три бутылки: Андрея, Эркина и Гундосого, — и с десяток сигарет., на столе нарезанные толстыми ломтями две буханки тёмного хлеба и несколько вяленых рыбин. Немного на такую ораву? Так не пожрать, а поговорить собрались.

— Вон ты послушай, каково парням пришлось.

— Как ты сказал? Бифпит?

— Не слыхал о таком.

— А кто слыхал?

— Это где ж?

— А хрен его знает, нас привезли и увезли.

— Ну, понятно.

— Я вон тоже на лето нанялся и сбежал. Хрен с ними, с деньгами, жизнь дороже.

— Чего так?

— Да кормили одной баландой и спать в барке, аж цепи наготове. Пошёл он с такой работой…

— Не, от пуза кормили.

— Да, лендлорд недельную засыпку честно отвешивал.

— А старший-то беляк?

— Ага.

— Ну так везде положено.

— Много покрал?

— Не, ни хрена, мы сами кашеварили.

— Меченый небось над жратвой главный был.

— Ну, а как же.

— Не, мы по очереди. Нас двое, вот кто кто может от стада отъехать, тот и кашеварит.