Циркус

И из маминой медицинской сумки вылез крокодил, сначала он был совсем маленьким, но прямо на её глазах, взял и подрос, а когда он свою пасть открыл, где вся она могла уместиться среди его больших и желтых зубов, словно это он был болен, а Паля — лекарство, а не наоборот. Паля тут же испугалась и крикнула, что уже все прошло, и она выздоровела.

Мама рассмеялась, засунула крокодила обратно в сумку, а ей дала конфету.

— Конфета тебе поможет вылечиться от вранья, хотя и это очень тяжелая болезнь, — сказала она. — Конечно, крокодил бы лучше тебя вылечил, но я его возьму с собой, вдруг кому-то из больных тоже нужно будет такое серьезное лекарство. Но, если ты по-прежнему считаешь, что ты больна, то я, конечно, оставлю его дома…

— Мне уже стало лучше, — сказала Паля, испуганно разглядывая крокодила, глядящего на неё из сумки и жадно щелкающего своими зубами. — Я даже думаю, что мне показалось, что я заболела ревмокардитом, а на самом деле я совсем здорова. Мама закрыла сумку, и крокодила не стало видно.

— Не всех мне так быстро удается вылечить, — сказала мама. — Видимо, в этот раз мне просто повезло. Она поцеловала Палю и ушла, а Паля с тех пор всегда сначала очень долго думала, стоит ли ей чем-нибудь заболеть, а потом всегда решала, что лучше будет, если она заболеет как-нибудь в следующий раз.

Отца у Пали строил мосты через реки, дома, мельницы и даже целые деревни, придумывая для этого всякие сложные заклинания, и поэтому тоже часто уезжал из замка. И тогда Паля оставалась совсем одна, если не считать того, что с ней оставалась сладкоголосая леди.

Это была кукла почти с Палю ростом, она знала много всяких слов и учила этим словам Палю. Сладкоголосую леди придумал папа, ещё когда паля была совсем маленькая, кукла была волшебной и умела не только говорить, но и ходить, и была совсем, как живая. Она учила Палю, как она должна была правильно ходить и разговаривать, что она должна делать, и что не должна ни в коем случае.

Но с ней не так давно случилась беда, она упала с кровати и, наверно, сильно стукнулась головой, потому что после этого она сначала стала заикаться а потом вообще перестала говорить.

Паля отнесла сладкоголосую леди к маме, чтобы та её вылечила, но мама была сначала очень занята, а потом вообще уехала в ту деревню, где сильно болели люди, и оттуда уже не вернулась. А папа, взглянув на куклу, только покачал головой.

— Её уже не исправишь, — сказал он. — Слишком сильны повреждения, проще сделать новую. Но я её делать не буду, потому что куклы делают для маленьких детей, а ты уже выросла.

Так она осталась без куклы. Пале было, конечно, жаль сладкоголосую леди, кукла была с ней с самого рождения, и сколько она себя помнила всегда была рядом, но, если честно признать, то сладкоголосая леди в последнее время стала очень ворчливой, и постоянно ругала Палю и ничего ей не разрешала.

А только повторяла, что Паля должна быть благовоспитанной девочкой, что она не должна никогда ни с кем драться и не гулять одна по замку потому, что в таком огромно доме возможны всякие неприятности для маленькой девочки.

Слушая её, можно было подумать, что в замке Пале было с кем подраться, а неприятности ждут её за каждым углом, хоть она ни разу ещё не видела ни одной неприятности, и даже не знала, какие они бывают.

Как только Паля об этом подумала, то сразу решила найти эти неприятности, узнать, где они живут, и может быть, если удастся, то с ними и подраться. Она свернула на темную лестницу, ведущую в подвал, потому что уже давно хотела там побывать, а сладкоголосая леди раньше никогда её туда не пускала.

Она спустилась вниз по лестнице и остановилась, потому что стало совсем темно. Солнце сюда не заглядывало, и дальше идти было совсем страшно, тем более, что откуда-то снизу из подвала доносились чьи-то тяжелые вздохи.

— Наверно, это неприятности дышат, — подумала Паля. — Они там меня поджидают, чтобы со мной подраться.

Для того, чтобы их увидеть, нужен был свет. А где его взять, если она не догадалась взять с собой ни спичек, ни фонаря, ничего? Она же не знала, что там, где находятся неприятности, так темно.

Паля задумалась и думала долго, целых две секунды, может даже больше, потом на всякий случай огляделась вокруг, но никого не увидела в такой черной темноте.

Тогда она тяжело вздохнула по-взрослому и сделала маленькое волшебство — выдохнула из себя огонь.

Точнее это волшебство само сделалось потому, что Паля была из семьи волшебников, все её родственники были волшебники, и мама и папа, да и все остальные, которые уже умерли. Правда, про то, что она уже умеет делать волшебство, Паля ещё никому не рассказывала, ни маме, ни папе, и они, наверно, думали, что она совсем ещё ничего не умеет. Правда, в этом Паля до конца не была уверена.

А этому волшебству её научил Трог, они его умеют делать очень хорошо потому, что они так защищаются, выдыхая огонь. А для этого надо только очень сильно захотеть, тяжело вздохнуть, как взрослые, ну и ещё конечно кое-что…

Паля знала про это кое-что, потому что ей рассказал Трог после того, как она его поколотила граблями. Трогу всегда нравилось, когда она его колотила, это для него было что-то вроде щекотки.

Паля была очень осторожна, потому что уже знала, что все волшебство откуда-то берется и куда-то исчезает. Если ничего не зная, начнешь делать волшебство, то можно таких дел наворотить, что потом тысяча волшебников не смогут разобраться отчего, все в этом мире так изменилось, и стало так плохо.

Нужно быть очень умным и много знать, и только тогда можно делать волшебство, так ей всегда говорил папа.

Паля, конечно, была ещё не очень умной, и знала тоже ещё не очень много, но она была из семьи волшебников, и осторожность у неё в крови сидит, она слышала, как это папа маме говорил. К тому же сегодня она осталась в замке самой главной, и ругать её было некому, если она что-то сделает неправильно.

Поэтому она ещё раз тяжело вздохнула и выдохнула ещё один небольшой пучок пламени, который на этот раз попал на факел, который висел на стене, и тот загорелся.

Стало даже очень хорошо светло. Паля довольно рассмеялась и потянулась за факелом, но не достала, потому что он очень высоко висел. Она подпрыгнула, но все равно не достала.

Паля на факел рассердилась и хотела ещё одно волшебство сделать, пока никто её не видит, но тут она услышала голос старшего домового.

— Ты чего тут прыгаешь? — спросил он, вылезая из небольшой норки.

— Хочу и прыгаю, — ответила Паля. — А твоё какое дело? Я здесь самая главная, что хочу то и делаю.

— Я тоже главный, — сказал домовой. — Я может даже тебя намного главнее, только я очень скромный, и об этом никому не говорю.

— Никакой ты не скромный, — сказала Паля, — а очень даже большой хвастун.

— Я — хвастун? — удивился старший домовой. — Да, я сама скромность, про меня даже, когда я был совсем маленький, все так и говорили, вот идет сама скромность. Паля засмеялась.

— А про меня ничего не говорили, но ты все равно все врешь.

— Ладно, — согласился домовой. — Сейчас я, конечно, не такой скромный, как был раньше. Так чего ты тут прыгаешь?

— А я факел хочу достать, — сказала Паля. — А рост у меня ещё маленький, хоть я и уже большая. Домовой её внимательно оглядел.

— Да, действительно, хоть и большая, а маленькая, наверно, каши мало ела.

— А ты откуда знаешь про кашу? — спросила Паля, с подозрением глядя на домового. — Опять подглядывал?

— Больно надо за тобой подглядывать! — возмутился домовой. — Ничего я за тобой не подглядывал, только один раз посмотрел, и все. Ну может, и не один раз, а много раз, я уже забыл…

— Да, — вздохнула Паля. — Если бы я за завтраком съела бы не три ложки, а пять, я может быть была бы уже длинной дылдой…

— Точно, точно, — согласился домовой. — А что сейчас будешь делать? Опять прыгать?

— Да, нет, — вздохнула Паля. — Хватит уже прыгать, напрыгалась. Сейчас я лучше думать буду. Домовой сел прямо на каменный пол и с интересом уставился на девочку.