Циркус

— А зачем со мной что-то делать? — спросила Паля. — Я с тобой живу, ты меня волшебству учишь, мне здесь интересно, здесь у меня тоже есть друзья…

— Да, — вздохнул Гром. — Может быть дело как раз в твоих друзьях? Стар я стал, мне уже тяжело со всем этим разбираться. И волшебству я тебя больше учить не буду…

— Почему? — удивилась Паля. — Я, что, что-то не так сделала, как Кноп?

— Дело не в этом, — снова вздохнул старичок. — Дело совсем в другом. Я не могу тебя учить, потому что ты уже научилась сама другому волшебству, такому, о котором никто в этом мире не знает. И, если я буду учить тебя тому, что я знаю, получится совсем плохо.

— Ничего не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Паля. — Я такая же, как была, я и говорю так же, и думаю так же. Может быть, я тебя чем-то обидела? Так ты скажи. А если я тебя и обидела, так это я нечаянно, я не хотела, ты мне нравишься, ты — добрый, мне нравится быть с тобой и нравится всему учиться у тебя.

Гром грустно усмехнулся.

— Сейчас ты сама все поймешь. Вот, видишь стул, он тяжелый. Подними его.

— Я сейчас, — сказала с готовностью Паля. — Я только за книгой сбегаю, а то я уже заклинание, как делать все легким, уже забыла.

— А ты без заклинаний подними, — сказал Гром. — Я знаю, ты сможешь.

— Без заклинания я не смогу, — сказала Паля, присматриваясь к стулу, он, действительно, был очень тяжелым, у него были массивные резные ножки, да и спинка была высокой и толстой.

— А ты попробуй, — сказал Гром. — Я прошу тебя, сделай это для меня.

Паля тяжело вздохнула, и стала смотреть на стул. Она сразу почувствовала, что стул на самом деле совсем не тяжелый, он только делает вид, что его никто не сможет поднять, а на самом деле он готов был хоть сейчас взлететь в небо, ему нужно было только немного помочь. Паля ему и помогла, стул закачался и начал подниматься вверх к потолку.

— Ну вот, ты сама видишь, что заклинания тебе не нужны, — сказал с грустной улыбкой старичок. — А теперь, ещё подними стол, за которым я сижу.

— Зачем? — спросила Паля.

— Ты подними, а я тебе потом расскажу.

Паля стала смотреть на стол, и пыталась его поднять, это ей было уже трудно, потому что она ещё как-то держала стул, и сама не понимала, как. Стул закачался в воздухе и захотел упасть, но она ему не дала.

А потом она и сама не поняла, как это у неё получилось, но стол начал подниматься. Тогда Паля сама, хоть он её об этом не просил, подняла вверх и самого старичка, вместе со стулом, на котором тот сидел. Она потом ещё захотела что-нибудь поднять, только больше уже в комнате поднимать было нечего, все уже и так висело около потолка.

— А теперь опусти меня на пол, — сказал сверху Гром. — Только осторожно, не урони.

Паля вздохнула по-взрослому и опустила сначала старичка, а потом и все остальное, и даже поставила на те места, где все раньше стояло.

— Теперь рассказывай, — сказала Паля, переводя дыхание.

Поднимать было трудно, хотя конечно не так трудно, как она думала, она даже не вспотела, только почему-то запыхалась, словно куда-то далеко бежала. Может быть потому, что она сама нечаянно дыхание задерживала, боясь что что-то в ней испортится, и старичок упадет?

— А что тут рассказывать? — грустно улыбнулся Гром. — Ты сейчас сделала то, что никто из наших волшебников делать не умеет.

Мы, когда делаем свое волшебство, обращаемся к силам, которых сами не понимаем, для этого мы и говорим заклинания, чтобы эти силы нас услышали. А мысленно мы только контролируем то, что они делают, и поправляем их, когда нужно. Поэтому и заклинания такие длинные и сложные, что мы стараемся в них рассказать все, что нам нужно, и как это сделать. А ты обращаешься не к силам, ты обращаешься к самим предметам, а это совсем другое волшебство.

— У меня это случайно получилось, — сказала Паля. — Я и сама не знаю, что я и как делаю. Ты меня лучше прости и на меня больше не ругайся, я больше никогда так делать не буду. Я буду учиться твоему волшебству, а не буду придумывать своё. Старичок улыбнулся, встал из-за стола, подошел к Пале, обнял её и погладил по голове.

— Если бы все было так просто, — сказал он. — Но, давно известно, кто хоть раз попробовал творить волшебство, тот и дальше будет его делать. И будет делать его так, как у него лучше всего получается.

И ещё я снова вызвал всех волшебников на совет, мы будем говорить о тебе.

— Зачем? Я уже не хочу быть волшебницей, — сказала Паля. — Я хочу быть просто обыкновенной девочкой. Не надо никого вызывать…

— Я должен был это сделать, потому что они тоже беспокоятся обо всем, что происходит на этой земле. Но ты не бойся, — сказал Гром. — Я буду тебя защищать, как феи и домовые. Я уже к тебе привык и горжусь такой ученицей, как ты. Но я все равно им должен был рассказать все, что я узнал о тебе.

И они, наверно, захотят поговорить с твоим другом, с тем, кто научил тебя такому волшебству. У Пали слезы сами собой на глаза навернулись.

— Но мы же никому ничего плохого не сделали, — сказала она. — Циркус он наоборот волшебство Кнопа исправил, и теперь мальчику не надо ничего бояться.

— Это правда, — сказал старичок и снова погладил её. — Вы никому ничего плохого не сделали, но только иногда приходится отвечать и за то хорошее, что ты делаешь. Ты ни о чем не беспокойся, а просто иди в свою комнату, возьми с собой своего друга, и сидите там, пока вас не позовут. Паля вздохнула, вытерла слезы и пошла к циркусу, он все ещё ел, и стал снова большим и толстым.

— Если ты так будешь много есть, — сказала сердито Паля, — то ты ни в одну дверь не пройдешь. Я уже раз переделывала дверь в свою комнату, но ты сейчас стал ещё больше. А когда станешь совсем толстым, будешь жить здесь один.

— Нет, — сказал циркус. — Мы будем жить с тобой вместе, я один не хочу.

— Тогда так много не ешь, — сказала Паля. — А сейчас пойдем в мою комнату, нам сказали сидеть там и ждать, когда нас позовут.

— А можно я опять залезу в воду?

— Залезай, — сказала Паля. — Только скажи, почему тебе так нравится сидеть в холодной воде?

— Она не холодная, а прохладная, — возразил циркус. — А нравится потому, что мне жарко, а под водой хорошо.

— Конечно, будет жарко, если носить такую шубу. Снимал бы её хотя бы иногда, тебе бы не было так жарко.

— Снять? — удивился циркус. — Никогда об этом не думал, я ношу её с самого своего рождения, и ни разу не снимал. Там, где мой дом, мне не бывает жарко, там мне хорошо, мне жарко только здесь. А здесь может и надо снимать. Но ты же сама носишь шубу, хотя, конечно, не такую толстую…

— А… это ты про мой комбинезон говоришь. Это не шуба, а когда мне холодно я ещё что-нибудь одеваю. Идем, залезешь в свою воду. Только потом нас будут с тобой ругать, а ты будешь совсем мокрый.

— Ругать? — спросил циркус. — Почему нас будут ругать?

— За наше волшебство.

— Зачем ругать? — спросил циркус, катясь вслед за Палей. — Мы плохого никому не сделали.

— Я уже это им говорила, а им все равно непонятно, — сказала Паля, открывая дверь. — Иди, лезь в свою воду, а я лягу спать.

Циркус едва протиснулся в дверь, хоть Паля её и сделала очень широкой и укатился в ванную, а Паля легла на кровать. Но тут из-за полдушки вылез домовенок.

— Ты знаешь, что со мной случилось в лесу? — спросил он шепотом.

— Не знаю, — ответила Паля. — Я только видела, как ты тыкал палкой в муравейник, хоть я тебе говорила этого не делать. А если тебя муравьи покусали, то так тебе и надо.

— А вот и нет, никто меня не кусал, — сказал домовенок, залезая на подушку прямо к её голове. — Я сам стал муравьем!

— Ты? Муравьем? — удивилась Паля. — Как ты им стал?

— Я и сам не знаю, — сказал домовенок. — Только я начал как следует их злить, а они начали вокруг меня бегать. А мне смешно было, что они никак не могли догадаться, что это я им палкой тыкаю, как вдруг я сам стал муравьем.

— И что ты делал, когда был муравьем? — спросила Паля.