Страница 60 из 81
Неслучайно от сельских жителей приходилось слышать в адрес Хрущева: «Кукурузник!» Неслучайно же в Хакасии, например, большие поля не засеивали кукурузой.
Кстати, когда я в начале лета ехал в Хакасию, наш пассажирский поезд часто останавливался, уступая путь товарным эшелонам с сельскохозяйственной техникой и целинниками. Возвращаясь осенью, увидел поначалу ошеломившую меня картину. На подъезде к станции вдоль путей тянулась какая-то странная высокая насыпная гряда желтого цвета, покрытая чем-то черным. Приглядевшись, понял: это горы зерна, на которых жируют птицы.
Не менее показательной была картина на станции: хлебный ларек на привокзальной площади, осаждаемый огромной очередью…
Сейчас, признаться, не могу точно сказать, в каком году видел эту картину. Возможно, позже, а не в 1956 году. Но она врезалась мне в память прочно.
В начале 1960-х годов мне удалось в одной из статей написать, что ориентация на значительное расширение посевных площадей и увеличение голов скота не отвечает современному направлению сельскохозяйственного производства: повышение урожайности растений и улучшение качества животных. Формальные показатели не имеют серьезного значения. (Тогда нередко подсчитывали урожаи на корню или зерно, собранное комбайнами, и получались внушительные цифры.) Главное — хлеб на столе или зерно в кормушке.
…Вернемся на июньский чрезвычайный Пленум ЦК КПСС 1957 года. На нем Хрущев особо отметил (по-видимому, к немалому удовольствию присутствовавших): «ЦК не объявил ни одного выговора секретарям обкомов и крайкомов».
В своем выступлении он особое место уделил подчинению органов государственной безопасности партийному руководству. Он говорил:
— Органы государственной безопасности укреплены партийными работниками. Товарищи, лживо утверждение Маленкова и Кагановича, что материалы КГБ докладываются только Хрущеву… Антипартийная группа неслучайно хотела этот орган оторвать от партии…
По словам Хрущева, антипартийная группа хотела предоставить Булганину, Председателю Совета Министров СССР, еще и должность начальника КГБ:
— Каганович, Молотов и Маленков хотели туда посадить своего человека и через Булганина прекратить поступление в Президиум материалов, разоблачающих преступные действия, которые были совершены Молотовым, Кагановичем и Маленковым по уничтожению цвета нашей партии…
Его поддержали голоса из зала. Отозвался Г. К. Жуков: «Правильно!»
Вообще-то, если согласиться с мнением Хрущева, картина получалась занятной: если лучшие, цвет партии, уничтожены, то, стало быть, настало время сорняков?
Но антипартийной группе было не до шуток. Вот ведь как получалось: сначала свалили все преступления на Берию и быстро избавились от него: потом обвинили покойного Сталина; теперь главный удар нанесли по Маленкову, Молотову и Кагановичу. Двум последним как остаткам «ленинской гвардии» смертельной угрозы не было. Однако положение Маленкова было близко к катастрофическому.
Член ЦК партии, кандидат в члены Президиума ЦК КПСС П. Ф. Юдин — идеологический работник, специалист по историческому материализму, ставший в 1953 году академиком АН СССР, — не пожалел черной краски, давая характеристику Маленкову:
«Товарищи! Маленков — зловещая фигура в нашей партии. С его именем за последние двадцать лет связаны самые тяжелые события в жизни партии и народа. Он непосредственный организатор самых чудовищных террористических злодеяний против основных кадров нашей партии. Он приложил свою нечистую руку к истреблению сотен тысяч коммунистов и беспартийной интеллигенции.
Берия и Маленков — это сиамские близнецы… Собрат Маленкова умер, а этот живет и продолжает дело своего брательника.
Маленков — это своего рода Макиавелли в советском обществе, который ради достижения своих корыстных целей не гнушается никакими средствами…»
Такое выступление, более похожее на призыв к расправе над оставшимся в живых «сиамским близнецом», не сулило Маленкову ничего хорошего.
Гнетущее впечатление производит цинизм Юдина, который до этого времени выслуживался, в частности, и перед Маленковым (в противном случае не стал бы академиком: не ученые же предложили ему это звание). В то же время печально отмечать невежество этого, с позволения сказать, историософа. Его ссылка на Макиавелли нелепа, как будто не читал его работ и не знал его биографии. Маленков не мог походить на флорентийского мыслителя уже потому, что не был теоретиком. Конечно, Никколо Макиавелли в начале XVII века вел дипломатическую работу в республиканской Флоренции, но не совершал никаких злодеяний и не преследовал корыстных целей. Последнее было характерно и для Маленкова.
У Макиавелли было высказывание, за которое его лицемеры и глупцы обвиняли в беспринципности. Он исходил из реальности, когда утверждал, что ради упрочения государства допустимы даже преступные средства, если они необходимы: «Не откланяться от добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо».
Разве не так все происходит в действительности? Разве реальные правители — даже самые гуманные — не вступают «на путь зла» в тот момент, когда это требует безопасность государства? Ведь казнь преступников или военные действия — очевидные отклонения от добра.
Пожалуй, Маленков всегда действовал по такому принципу. Если было бы иначе, если бы обнаружились документы, бесспорно свидетельствующие о его преступных деяниях, то его могла бы ожидать судьба Берии. Во всяком случае, Юдин обвинял его утрированно и голословно. Большинство участников чрезвычайного Пленума (если не все) прекрасно знали, что Хрущев осуществлял жестокие репрессии на Украине и в Москве, а Маленков в этом отношении ему значительно уступает.
Георгия Максимилиановича спасла сдержанность. Была ли это трусость? Возможно. Хотя точнее сказать — благоразумие. Никаких шансов на победу не было. Оставалось смириться с поражением и не раздражать противников.
Сначала его союзником был Председатель Правительства СССР Николай Булганин, переметнувшийся от своего давнего приятеля Хрущева к антипартийной группе. Но, в трудную минуту он дрогнул.
Вот свидетельство Андрея Георгиевича Маленкова:
«Отчетливо помню, какой неясной тревогой в июньские дни 57-го года был наполнен наш дом. Мы решительно ни о чем не догадывались, но по каким-то нюансам в поведении отца видели: хоть и держится с полным спокойствием, но нервы у него на пределе. Однажды невольно услышал, как Георгий Максимилианович властно сказал кому-то по телефону: «Николай, держись. Будь мужчиной. Не отступай…» Как потом стало ясно, разговор этот происходил уже в дни работы июньского Пленума, на который Хрущев успел свезти своих верных сторонников — что-то около одной трети ЦК. А разговаривал отец с Булганиным, который должен был опубликовать в «Правде» решение Президиума о снятии Хрущева.
Увы, «Николай» уже искал лазейки и компромиссы, чтобы уцелеть перед бешеным напором хрущевцев. Механически собранные в «антипартийную группу» Маленков и его враги, Молотов и Каганович, были навсегда удалены с политической арены. А немногим позже один за другим исчезли с нее Булганин и Ворошилов. Сразу же после Пленума или через какое-то время поплатились своей политической карьерой и все те из высшего эшелона власти, кто в той или иной мере поддерживал предложение Маленкова о снятии Хрущева с поста генсека.
Так Хрущев совершил государственный переворот и единолично захватил власть в стране. Известно, чем закончилась эта «победа». В начале 1960-х годов Хрущев вернул ранее отмененные непомерные налоги на крестьян, ликвидировал приусадебные участки и, укрупнив колхозы, а многие из них превратив в совхозы, тем самым окончательно доконал сельское хозяйство. Отныне наша страна уже не могла обойтись без ежегодного импорта зерна.
Ну а об остальных «деяниях» Никиты Сергеевича — от совнархозов и разделения обкомов на промышленные и сельские до страшного расстрела в Новочеркасске, расправы с «инакомыслящей» творческой интеллигенцией и демагогического обещания коммунизма к 1980-му году — я говорить не стану: они всем известны».