Страница 61 из 81
Уточним: о единовластии Хрущева надо говорить с оговоркой и уточнением. Да, теперь Никита Сергеевич, как позже выразился его духовный сын Ельцин, получил возможность «порулить», не имея над собой руководителя более высокого ранга. Однако это стало возможным лишь при попустительстве возвысившей его партократии.
В дальних краях
Летом 1957 года Георгий Максимилианович Маленков был изгнан из номенклатуры. На чрезвычайном Пленуме ЦК КПСС он вел себя, как мы знаем, сдержанно и по большей части признавал свои ошибки. Резких выпадов в адрес Хрущева не делал. Ему это зачлось. Наказание было не слишком суровым.
Ему довелось примерно половину своей сознательной жизни — в начале и в конце — провести как более или менее обычному гражданину. К переменам в своей судьбе он относился, как принято говорить, философски. Это делает ему честь. Впрочем, оставил он номенклатуру не по своей воле.
В ЦК партии ему предложили на выбор два места работы. Он решил поехать директором Усть-Каменогорской ГЭС на Алтае. Поработал он там недолго: перевели в Экибастуз. «В этом, тогда еще небольшом городке угольщиков, — пишет его сын, — отец проработал директором ТЭЦ десять лет…
В Экибастузе над нашей семьей сразу был учрежден тщательный и открытый надзор КГБ. Родителей поселили в стандартном двухэтажном доме в трехкомнатной квартире. В соседней одновременно обосновался агент. Что уж он там докладывал своему ведомству, не знаю: ведь и здесь мы твердо следовали правилу — дома на политические темы не говорить. Частенько «сосед» шагал за нами по пятам по улице. Затем его подменяли другие. Вообще все время, вплоть до снятия Хрущева в 1964 году, никому из нас нельзя было ни пройти по городу, ни в поезде проехать, чтобы за нашими спинами не мелькали знакомые фигуры с военной выправкой, но в штатском. Иногда подходили к нам какие-то незнакомцы и тут же начинали сочувственные разговоры о том, какой плохой Хрущев и как весь народ любит Маленкова. Мы эти провокации сразу же пресекали…»
Вообще-то в то время недовольство Хрущевым в народе нарастало. Так что нелестные высказывания в его адрес могли быть вполне искренними. И фигуры «с военной выправкой», насколько я понимаю, секретными агентами не работают. Но безусловно, Георгию Максимилиановичу приходилось опасаться провокаторов. Не в то ли время он стал особенно нелюдимым? Хотя однажды ему объявили партийный выговор «за панибратство с рабочими». Значит, надзор за ним был.
Продолжим рассказ А. Г. Маленкова о пребывании его отца в Казахстане:
«…B ненастную пору в свободные часы устраивались читки вслух. Отец выбирал те же вещи, которые в его исполнении мы помнили с детства — чаще всего Чехова, Лескова, пьесы Шекспира и А. К. Толстого. Читал, на мой взгляд, великолепно. Еще играли в шахматы. Отец любил разбирать шахматные композиции, этюды, задачи и, не зная детально теории дебютов, как правило, разворачивался в миттельшпиле и не раз обыгрывал перворазрядников…
Надо сказать, что местная ТЭЦ до приезда Маленкова находилась в самом плачевном состоянии. По проекту станция была рассчитана на угольное топливо, мазут предназначалось использовать только для «поджига». Однако технология сжигания угля не была освоена, и станция работала целиком на мазуте. Себестоимость «мазутного» киловатта была баснословной, а потому коллектив станции давно уже забыл о премиях. Царили пьянство, прогулы, разгильдяйство. Люди, утратив надежду на какие-либо перемены к лучшему, уходили.
Буквально за три месяца отцу удалось выправить положение. Помню, началось с долгих бесед отца с главным инженером ТЭЦ Веселовым, талантливым, но вконец растерянным человеком, топившим свое отчаяние в вине. Сначала вдвоем, а затем привлекая и других инженеров, Маленков и Веселов все же наладили угольную технологию, и постепенно в кабинет директора пошли люди со своими предложениями. Отец с юмором рассказывал мне: «Вместе с человеком посмотришь, подумаешь, а потом достаточно только сказать: «Здорово это вы придумали, идите и делайте…» Посмотрят этак недоверчиво, и что ты думаешь — ведь идут и делают».
Отец много сил отдавал станции, и за десять лет его директорства коллективу удалось преобразить и саму ТЭЦ, и жизнь людей. Технологические перемены вскоре начали давать ощутимую прибыль, что позволило впервые за все годы выдавать рабочим и служащим месячные и квартальные премии (получали их все, кроме отца, которому премиальные выдавать было запрещено «сверху»). На средства, заработанные от перевыполнения плана и строжайшего режима экономии, удалось провести капитальный ремонт, построить новый поселок для энергетиков, отстроить профилакторий с грязелечебницей. В рабочей столовой за счет общественных огородов и подсобного хозяйства были организованы хорошие и дешевые обеды. На станцию стали привозить деревья из-под Баян-Аула (в самом Экибастузе и его округе их почти не было), и территория ТЭЦ постепенно превратилась в зеленый оазис среди выжженной голой земли. В итоге Экибастузская ТЭЦ стала занимать первое-второе места в республике».
Такому знаменитому человеку, как Георгий Маленков, было конечно же проще руководить предприятием, чем заурядному директору. При всех происках против него Хрущева (реальных или мнимых) даже среди крупных государственных деятелей были такие, кто ему сочувствовал или разделял его убеждения.
«Вспоминаю один характерный эпизод, — пишет Андрей Георгиевич. — Нужно было срочно достать необходимые для капремонта механизмы, а станция — буквально на голодном пайке. И вот однажды заходит к отцу один из снабженцев и говорит: «Георгий Максимилианович, напишите мне, пожалуйста, собственноручно записку, что это вы лично послали меня за оборудованием для станции». — «И что же вы с этой моей запиской будете делать?» — «Да я с нею всю страну проеду, а добуду, что надо!..» И действительно: снабженец «выбил, что надо», в том числе и новый котел, сверхпланово изготовленный на новосибирском заводе под ту самую «записочку». Так что, по-моему, и в этом случае ясно прослеживается уважение к Маленкову со стороны многих людей, помнивших конечно же о его попытках преобразовать страну, — уважение к нему и едва скрываемое, с каждым годом нарастающее недовольство Хрущевым. Порой мне даже казалось, что, помогая в те годы Экибастузской ТЭЦ, некоторые хозяйственники делали это как бы в пику тогдашнему лидеру. И еще скажу: к враждебности со стороны властей предержащих отец относился как к должному, хотя и тягостному для него факту, но вряд ли он смог бы перенести все, что на него обрушилось в годы опалы, если бы среди сотен и тысяч людей, не связанных с партаппаратом и репрессивными органами, он встретил не моральную поддержку, а такую же враждебность…»
Надо отметить, что в те годы бурный и во многом бестолковый реформаторский зуд Хрущева стал сказываться на состоянии прежде всего наиболее слабой отрасли, в которой он считался специалистом, — на сельском хозяйстве. Вот уж когда действительно во всей неприглядности проявила себя так называемая административно-командная система. При Маленкове и Сталине таких перехлестов не бывало.
И. А. Бенедиктов, руководивший сельским хозяйством при трех вождях, свидетельствовал:
«Сталин, ставивший на первое место интересы дела, принимал решения, как правило, выслушав мнения наиболее авторитетных специалистов, включая противоречащие точке зрения, к которой склонялся он сам. Если «диссиденты» выступали аргументированно и убедительно, Сталин обычно либо изменял свою позицию, либо вносил в нее существенные коррективы, хотя, правда, были и случаи, когда с его стороны проявлялось неоправданное упрямство. Хрущев, действия которого со временем все больше определялись личными амбициями, относился к специалистам, особенно «инакомыслящим», иначе. В моду стали входить те, кто умел послушно поддакивать, вовремя предугадать и «научно обосновать» уже сложившееся мнение Первого, которое он не менял даже вопреки очевидным фактам. С легкой руки Никиты Сергеевича в сельском хозяйстве, да и других отраслях с невиданной быстротой стали размножаться руководящие и научные кадры типа «чего изволите», затирая тех, кто привык думать собственной головой и отстаивать свою точку зрения до конца».