Надежда мира

Райв казался удивительным человеком, потому что был совершенно непонятен и вел себя неправильно. Он просто обязан был обладать мощным умом, железной волей и каменной логикой. Можно наоборот. А вот мальчишеский азарт, горячность, запал ему не подходили. В спорах он обязан был в пух и прах разбивать неустойчивые аргументы Риэля, сохраняя спокойную уверенность. Он, в общем, и сохранял. Недолго. Потом увлекался, и аргументы теряли логическую стройность, однако натиск его был так силен, что Риэль не то чтоб сдавался, но отступал, умолкал, терялся, злился на себя и поглядывал на Женю виновато. Дурак вообще-то, потому что Жене было совершенно все равно, кто победит в пещерных спорах на общефилософские темы. Она давно перестала задумываться о вопросах мироздания, потому что пришла в простенькой истине: кто бы это мироздание ни задумывал, получилось оно равнодушным и уверенным только в своей правоте, плевать ему было не только на Женю и ее аморфное мнение, но и на убежденного Райва с его огнем в глазах и почти фанатичной убежденностью, что мир плох и его непременно надо переделывать. Нет уж, прав был Тарвик: переделаешь мир под себя, так другой недоволен станет. Женя слушала их, старательно изображая, что знает свое место и свои «три К», но иногда ей хотелось вскочить и заорать без особой мелодичности, потряхивая сжатым кулаком: «Перемен! Мы ждем перемен!» Проходили мы это уже. Пожили в эпоху перемен. Наверное, необходимых. Наверняка не тех… либо совершаемых не теми. Всегда найдутся потрясатели основ, революционеры, деятельные идеалисты, готовые все сминать на своем пути, а в первую очередь таких вот сторонних наблюдателей, теряющихся под натиском чужого мнения. Менестрелей. Колеблющихся интеллигентов. Не верящих, что красота спасет мир, но надеющихся на это. Только поэты да художники и умеют надеяться…

– Почему ты не участвуешь в нашем разговоре? – спросил вдруг Райв. – Ты ведь не одобряешь меня, соглашаешься с ним, но почему ты его не поддерживаешь?

– А женщинам уже можно встревать в мудрые споры мужчин? – проворчал Риэль, не поднимая головы. Райв раздраженно повел плечом.

– Не преувеличивай. И не делай из меня злодея. Я ничего запрещать не намерен. И уж тем более ей!

– Почему? – заинтересовалась Женя. – То есть почему «тем более»?

– Как можно диктовать тебе, Джен?

Женя икнула. Не от страха, испугаться она просто не успела, но от неожиданности. Напороться подряд на двух рыцарей уничтоженного ордена – это было слишком даже для фэнтези, в которое она попала. А Риэль вдруг бросился на Райва, да не просто так, а с ножом, которым только что мелко резал сушеное мясо для супа. Было это глупо, безнадежно и жалко, потому что Райв, даже не вставая, подсек его в этом прыжке, свалил на каменный пол, придавил коленом и так выкрутил руку, что нож сам вывалился, а Риэль взвыл не своим голосом. Пять секунд. Потом Женя начала соображать, что видит не картинку в книжке, а вполне жестокую реальность: Райв не намеревался отпускать обезоруженного противника, продолжая выворачивать тонкую кисть.

– Пусти его! – завизжала Женя. – Ты же ему руку сломаешь, урод!

– Сломаю, – удивился Райв, – а кто его просил нападать?

– Пусти! Он же музыкант, ты же ему не руку сломаешь, а жизнь!

– Женя, – растерялся Райв, – смешно. Ты ведешь себя так, словно я виноват. Этот недоумок решил меня зарезать – не думаешь же ты, что остановился бы, если б я вдруг прошляпил? Я хочу его наказать…

– Пусти, – сказала Женя холодно. – Он не тебя хотел зарезать, а меня защитить. Только не сумел бы. Даже если бы ты прошляпил. Не все способны убивать.

Райв послушался. Он встал, одновременно и выпуская руку Риэля, и поддавая ему ногой под ребра так, что менестрель откатился к ногам Жени.

– Вот он, забирай. Не думаешь же ты, что он подходящий охранник.

– Он не охранник. Он друг.

Райв пожал плечами, поднял нож и принялся крошить мясо. Риэль неловко сел, отвернулся, повесил голову еще ниже. Что чувствует мужчина, пытавшийся защитить так неумело и неудачно, что сам оказался защищаемым? Мужчина, напичканный комплексами неполноценности выше ушей? Женя переместилась к нему, взяла за руку (Риэль сдавленно охнул) и закатала рукав рубашки. Не сломал вроде. Эх, как бы определить, рентген остался далеко, и гадай тут, растяжение, вывих или еще что… На всякий случай она перетянула узкое запястье потуже. Не нож тебе в руках держать, а смычок. Никогда не делай того, чего не умеешь не физически, а душевно. Не дерись, потому что не способен причинить боль и тем более убить.

– Прости, – глухо буркнул Риэль, все так же пряча глаза.

– Бывает, – отозвался Райв. Дубина, не понял, что извиняются не перед ним. – Женя, ничего я ему не сломал, к вечеру и думать забудет. Будь уверена, я знаю, если ломаю кому-то кости.

Женя заставила Риэля сесть рядом с собой. Он послушался, но так и избегал на нее смотреть, сгорбился, уперся локтями в колени, переживая свое поражение. Очередное свое поражение.

– Не умеешь, – с добродушной наставительностью резюмировал Райв, – не берись. Ты всерьез решил, что сможешь убить бойца? Ты ведь не можешь не понимать, что я боец? Она – может, но не ты.

– Почему ты назвал меня Джен?

– Потому что ты Джен Сандиния.

– С чего ты взял?

– У меня глаза есть, Женя.

– Ты тоже из этого дурацкого ордена?

– Я похож на психа? – удивился Райв. – Нет, я не из ордена. И даже не представлял, что ты пришла. Не ожидал. Совсем не твое время. Рано.

– И ты тоже не будешь объяснять мне, что это все значит?

– Не буду, конечно. Объясненная истина не есть истина.

– Ты знаешь истину? – усмехнулся Риэль. – Какую именно?

– Истина одна!

Женя расхохоталась.

– Истина одна? Фу ты, а я тебя умным считала. Не бывает абсолютной правоты или неправоты, можешь мне поверить. Так уж получилось, что я из другого мира.

– Я знаю, – спокойно сказал Райв. – Это почти очевидно. Ты можешь принять участие в разговоре и даже в споре, но как только доходит до каких-то местных реальностей, ты умолкаешь, боясь попасть впросак. Так уж получилось, что Джен Сандиния не может родиться в нашем мире. Все. Больше я ничего говорить не хочу. Не стоит. Ты сама себя должна осознать, понимаешь?

– И что случится, если не осознаю?

– Ничего не случится. Ты все равно уже здесь. – Он высыпал в воду мясное крошево и добавил крупы, сушеных трав, пряностей – сразу.

– Скажи, почему ты считаешь, что каждый должен бороться, а не уступать? – тихо спросил Риэль.

– Потому что истина рождается в борьбе. Потому что вся жизнь – борьба.

– Твоя жизнь, – уточнила Женя. – Очень, знаешь, зоологический принцип. Два хищника на одной территории. Два паука в одной банке. Они никогда не уступают.

– Лучше уступать, – кивнул Райв. – Что бы ни случалось. Начнут ему в Грайвине в лицо плевать за то, что с мужчинами в постель ложится, он утрется и пойдет в Карен за утешением. Или в Комрайн. Песенки про любовь петь.

– Оттого что мне в лицо плюют, надо делать вывод, что любви нет и о ней петь не следует? Но если я знаю, что она есть?

– Пой. А когда тебя в Криште камнями забросают, петь будет некому. Конечно, ты благоразумно не пойдешь в Кришту, но почему ты уверен, что Кришта не придет за тобой в Комрайн?

– Разве я в чем-то уверен? В Криште забросают камнями мужеложца, в Сайтане – того, что станет петь о Джен Сандиния, в Катниэле – женщину без платка на голове. Толпа всегда найдет повод. Я слышал, что есть страны, где камнями забрасывают менестрелей.

– Есть и такие. А ты все уходишь и уходишь. Что если некуда будет уходить?

– Если такой мир возможен, лучше в нем и не жить.

– А не лучше не допустить возникновение такого мира?

– Лучше. Я и стараюсь. Только по-своему. Мне кажется, я понимаю, что ты ждешь от менестрелей. Чтобы наши баллады звали не к красоте и любви, а к борьбе. Что ж, ты не так и неправ. Только к какой? Против короля? И чем плох король?