Надежда мира

В коридоре ее подстерегал ухажер.

– Ты, девка, кончай выкобениваться.

Женя заслушалась. Давно ей не встречались трамвайные хамы в батинском шелке.

– Я, господин, не выкобениваюсь. Но и не продаюсь.

– Все продаются, – заявил он.

– И почем вы? – поинтересовалась Женя тихонько, изображая на лице несчастную улыбку, но с джентльменами здесь был напряг: расправивший было плечи вышибала как-то очень быстро ссутулится и исчез. Ну не бить же его в самом деле по обещанному месту… Ох, Риэль…

– Простите, господин, у вас есть какие-то вопросы к моей подруге?

– Уйди, бродяга, не раздражай меня.

– Мы и собираемся уходить.

Спектакль тут им. Публика мнется в сторонке и поучаствовать в действе не стремится. Да чтоб ваших жен да дочерей вот так зажимали в угол, а к вам даже не поворачивались. Риэль положил руку на плечо франта.

– Позвольте нам уйти, господин.

Его серые глаза были непривычно холодными. Ухажер стряхнул его руку, не глядя ткнул локтем назад. Риэль увернулся и не без грубости оторвал нахала от Жени и сильно толкнул. Зрители ахнули.

– Стража! – завопил франт, выкатив глаза. Вот скотина, даже не упал ведь. Вместо стражи прискакал хозяин заведения, начал выплясывать вокруг наглеца, что-то приговаривать, а тот орал, что требует немедленного ареста и доставки в суд негодяя, осмелившегося поднять на него руку. И тут Жене стало плохо, потому что хозяин называл ухажера а-тан Гейт. А-тан. Человек с каплей королевской крови. А с этим тут строго.

Кто-то услужливо вызвал стражу, она же полиция, она же патрульные, она же омон и группа захвата. В этом городке стража просто кишмя кишела, тем более в таком престижном районе. Выслушав рассказ, стражник сочувственно посмотрел на Риэля и велел пройти, ну точно как родной мент.

– Но позвольте! – взмолилась Женя, а Риэль ее остановил:

– Я готов. Женя, возьми инструменты, пожалуйста.

Женя послушно сбегала за футлярами и едва догнала их на улице. Риэль шел между двух стражников, третий брел сзади, а пострадавший гордо шествовал впереди. Вели их недолго. Собственно, на Женю никто не обращал внимания, она шла сама по себе, кипя от ярости и сильно жалея, что не успела свою угрозу претворить в жизнь. Риэля заперли в самом натуральном «обезьяннике», пообещали а-тану, что жалоба его будет рассмотрена сразу, как только придет судья, а случится это в аккурат как колокол пробьет в первый раз, так что а-тан может спокойно почивать. Женя заявила, что боится преследований и никуда отсюда не пойдет, и если им это не нравится, пусть выгоняют ее силой, но она будет сопротивляться, и тогда пусть ее тоже запирают в клетке. «Ну иди, посиди с ним, там лавка широкая», – сказали ей и пустили к Риэлю.

– Это правильно, – одобрил он. – Не стоит одной по улицам ходить, столько наглецов развелось, ну чисто разбойники.

Носитель королевской крови почему-то принял это на свой счет и еще какое-то время разорялся, и его терпеливо слушали и ни словом не возражали.

В клетке (обычной деревянной, на взгляд Жени, больше символической) действительно стояла широкая и длинная скамья. Риэль сел, прислонившись к решетке, и сказал:

– А ты приляг. Устала ведь. Давай, ложись, не спорь.

Женя прилегла на скамью, положила голову ему на колени и грустно спросила:

– А что теперь будет?

Со смачным зевком ей ответил стражник:

– Судья у нас справедливый и разумный. Хотя накажут, конечно, нельзя рукоприкладством заниматься… к этаким персонам. А ты, девушка, правильно что не ушла, у нас в городе, конечно, порядок, однако кто ж с таким связываться будет. Я вот вам сейчас одеяло дам, промозгло у нас. А ты менестрель, стало быть?

– Менестрель. Хочешь, поиграю? Петь не стану, устал, горло беречь надо.

Он нагнулся, прижав животом Женину голову, достал из футляра флейту – первый раз, кстати говоря, – и долго развлекал то ли их, то ли себя. Жене было грустно, очень хотелось плакать, и она немножко поплакала, совсем чуть-чуть, промокая глаза прихваченным в дамской комнате платком. Хорошая тушь, совсем не размазывается… А потом не заметила, как уснула, и спала, пока стражник не загремел ключами. Женя испуганно вскочила, разбудив Риэля, так и спавшего сидя. Он сонно улыбнулся:

– Не бойся.

После некоторой возни с утренним туалетом (стражник просто открыл клетку и махнул рукой: вот туда) Риэля отвели в суд. Женя, конечно, пошла за ним, повесив на плечо оба футляра – ох и неудобные они были. Там уже суетился народ: пара свидетелей, пострадавший и судья. То есть судья вовсе не суетился, он спокойно сидел за столом канцелярского вида и слушал сбивчивый и пафосный рассказ а-тана Гейта. Надо признать, тот не врал. Самым искренним образом он говорил, что звал в гости девку, а этот менестрель его оттолкнул. Свидетели, позевывая, подтверждали. Судья скучно спросил Риэля, и тот тоже подтвердил, уточнив, правда, что никак не мог знать о королевском происхождении господина, потому что по его поведению это трудно было заподозрить.

– Дерзок ты на язык, я смотрю, – констатировал судья. – А ты, девушка, что скажешь?

– Он ко мне приставал еще в зале, хотя я вполне недвусмысленно отказала, – пробормотала Женя, сопроводив слова взглядом обиженной невинности. Он у нее всегда хорошо получался, и окружающим становилось стыдно. Судья тоже поерзал на стуле.

– Кем ты приходишься менестрелю, девушка?

– Ученицей.

Глаза Риэля на секунду расширились.

– Петь учишься? Ну-ка давай, – усмехнулся судья, – вот и проверим, правду ли ты говоришь. Спой-ка нам куплет.

А вот вам, мстительно подумала Женя, во мне бездна скрытых талантов. Не знали, что ни одна вечеринка, хоть корпоративная, хоть домашняя, не обходилась без романсов в исполнении Евгении Ковальской? Она запела щемяще грустную балладу из серии «в общем, все умерли», и глаза Риэля расширились еще больше, но он немедленно склонил голову, и скрыл удивление под своими патлами.

– Хорошо поешь, – одобрил судья. – Душевно. Ну что ж, а-тан Гейт, девушка – спутница и ученица менестреля, а не продажная девка, так что вы не должны были продолжать… приглашать ее в гости.

– А менестрель не должен был ко мне прикасаться, – заявил Гейт. – Я требую, чтобы с ним поступили по закону. Требую, чтобы ему отрубили руку.

Риэль вздрогнул, а у Жени подогнулись колени, и она села прямо на пол около футляров. Кто-то начал ее поднимать, а ноги не слушались, и под нее подсунули табурет.

– Руку? Хм… Менестрель Риэль, я приговариваю тебя к наказанию плетьми и штрафу в размере десяти дин. Есть у тебя десять дин?

– Да, судья.

– Значит, платишь штраф, получаешь двадцать плетей и покидаешь город.

– Я требую! – заорал Гейт.

– А требовать у суда не положено, – спокойно ответил судья. – Менестрель не ударил вас, а только оттолкнул, так что между наказаниями есть выбор. К тому же, отрубив ему руку, мы делаем его совершенно нетрудоспособным, а значит, короне придется платить ему пожизненное содержание, он еще молод, так что платить придется долго. А я поставлен здесь для охраны интересов короны. Вы, а-тан, можете обжаловать мое решение в суде высшей инстанции. Приговор привести в исполнение немедленно.

У Жени так отчаянно кружилась голова, что она боялась шевельнуться, но когда Риэля повели к дверце за судейским столом и народ потянулся следом, она нашла силы встать и даже поднять футляры.

– И быстренько уводи его из города, – услышала она еле уловимый шепот, бредя мимо судьи, – если деньги есть, садитесь в дилижанс, через полтора часа отходит. Гейт мстительный.

Женя тупо кивнула. За дверью оказался задний дворик, уставленный всякими приспособлениями для наказаний. Включая огромный камень с прислоненным топором на длинной ручке. Риэлю что-то сказали, он послушно снял рубашку и повесил ее на колышек, поднял руки, и их закрепили на уровне плеч. А потом отчаянно зевающий упитанный и плешивый мужичок взял в руки плеть и начал охаживать его по спине, отчетливо считая удары. Кто-то поддержал Женю под руку.