Странница

Тут, правда, зашел Маркус, как был, в трусах, уселся на стул, посоветовал двери закрывать и прямо спросил, когда шут с ума сошел. Тот глянул со страданием и окончательно повесил нос. Маркус крякнул и посмотрел не Лену:

– И что, ты тоже так думаешь?

– Маркус, а почему иначе на меня раньше мужчины внимания не обращали?

– Потому что дураки, – удивился Маркус. – Нет, ты не красавица, с ума сводящая, но нормальная и вполне симпатичная женщина. И пострашнее тебя замуж выходят благополучно и кучу любовников имеют. А ты сама-то сильно на мужчин внимание обращала раньше?

– Не сильно, – вынуждена была признать Лена.

– Ну так что ты хочешь? Нам ведь только намек дай. Делиена, что за дурь в твоей голове, скажи мне? Этот, известно, ненормальный, но ты-то всегда была здравомыслящей женщиной. Если б ты захотела мужчину, он бы, что, отвернулся и ушел? Это вряд ли. Тебя раньше не любили? А ты раньше любила?

– Нет, – призналась Лена. – Но я люблю этого, – она ткнула пальцем в шута, – а Милит тогда чего ж?

Маркус захохотал.

– Ну знаешь! Да Милит до сих пор потрясен тем, что ты за ним в Трехмирье пошла! Женщина! да еще человек! Для эльфа оттуда это вообще… Ну, так скажем, это позволило ему разглядеть то, что у тебя в душе. А эльфы, кстати, не ценят внешнюю красоту, если ты вдруг не заметила. Для них красота – штука привычная и неинтересная. Они все красивые. Аж скучно. Ты б видела мою Эвиану… знаешь, какая она была? А я? Совершенно обыкновенный.

– Мужчина должен быть чуть-чуть получше обезьяны, – пробормотала Лена, – и то необязательно.

– А ты об этом, например, Гарвина спроси, – посоветовал Маркус, – или Ариану. Делиена, ты хоть понимаешь, что ты просто хорошая баба? Добрая, искренняя, душевная, понимающая? Это редкость для женщины – желание понять. Поверь. Тебя не тянет мужиками крутить, ты прямая и естественная, даже не кокетничаешь совсем. Это тоже… нечасто встречается.

– А я не сексапильная, – выдала Лена и потом еще пару минут объясняла, что такое сексапильность. Маркус хохотал так, что даже закашлялся, да и шут фыркал тихонечко, несмотря на свою подавленность. Продышавшись, Маркус сказал:

– Об этом позволь уж нам судить, ладно? Я-то твоей магии не пробовал, однако… непрочь… В общем, щас шута выгоню и его место займу.

– Рискни, – предложил шут недобро. Всерьез воспринял, что ли?

– Рискну, – легко пообещал Маркус, – раз у тебя дурман-трава, а у меня нормальное мужское желание. А ты чего под одеяло с головой прячешься? Не бойся, я сначала его на мороз выгоню голым, а уж потом к тебе приду. Охота вам обоим делать событие из ничего? Шут, ну ты маленько головой работать можешь?

– Маленько могу, – недовольно проворчал тот, сжимая под одеялом руку Лены.

– Ну и поработай. Тебя что смущает-то так: что, пока я вас не свел, ты и не помышлял о ней?

– Почему это я не помышлял? – возмутился шут.

– А кто мне говорил: не как мужчина, не как женщина?

– Мало ли что я говорил на второй день после встречи? Я вообще… крови много потерял, соображал плохо… Я тогда вообще, считай, не в себе был, потому и к кресту попал… Но… – Он отчаянно покраснел, потом так же побледнел и с большим трудом начал говорить свою правду, без которой все бы легко обошлись. – Но после того как ты нас свел, я уже не мог без нее обходиться…

– Ты год без нее обходился, – безжалостно перебил Маркус, – однако вполне довольствовался другими женщинами. Ты сколько спал не с ней, а рядом с ней по возвращении? Тебе что нужнее – быть возле нее или с ней?

– Мне все нужнее.

– Делиена, хочешь совет? Выгони. У него своя кровать есть, пусть там и спит. А ты одна. Днем вместе будете, как обычно, а вот повоздерживайтесь от любви, там и посмотрим. Сможешь, шут?

– Смогу, конечно. Только не хочу.

– И я не хочу, – объявила Лена, чувствуя, как пламенеют уши.

– Тогда чего вам обоим надо? – удивился Маркус. – Рош, ты решил исследовать природу любви? Тебе, дураку, не ясно, что ты ее просто любишь?

– Не просто!

– Не просто. Сильно. Всерьез. По-настоящему. Ты знаешь ее как женщину, ты любишь ее как женщину и вообще у вас полное соответствие. Что тебе еще надо? Или ты готов назвать то, что чувствуешь к ней, привычкой? Давай как шут отвечай – правду!

– Нет, – немного изменившимся голосом ответил тот. Он всегда говорил так, когда говорил как шут. Словно что-то заставляло его говорить, а он сопротивлялся. – Я не могу назвать это привычкой. И любовью не могу. Это что-то другое. Большее. Она мне нужнее воздуха. Нужнее самой жизни.

– Эвиана тоже была мне нужнее воздуха, – сказал Маркус серьезно. – Все девять лет. И сто девять лет было бы то же самое. Почему я в этом не сомневаюсь, шут? Да в конце концов спросите у Владыки, он ведь тоже ее знает, он тоже знает ее силу. Делиена, тебе неудобно, так пусть он спросит. Уж поверь, мужчины между собой говорят о женщинах ничуть не реже, чем женщины о мужчинах. В том числе и о тебе. И вообще, чем отношения выяснять, лучше б занялись чем другим. Сказать чем?

Лена швырнула в него подушкой, которую он, естественно, поймал, отправил обратно и улыбнулся как-то отечески.

– Милая ты моя, он пусть думает, что хочет, до истины докапывается, но ты можешь быть совершенно спокойна: если это и зависимость, то не такая, как от дурман-травы. Это вообще такая простая и незатейливая любовь. Он, похоже, любит все усложнять, пусть развлекается, раз без проблем жить не может.

Он встал, потянулся и плотно-плотно закрыл за собой дверь. С намеком.

– Может, он прав? – спросила Лена на всякий случай. Шут солнечно улыбнулся.

– Что я тебя люблю? Это само собой.

– Тогда почему ты о себе все время какие-то гадости думаешь? Кто-то сказал, что ты мной пользуешься, – ты и поверил. Потом услышал, что мне мешаешь, – опять поверил. Теперь вот зависимость какую-то нашел. Ты руки-то не распускай, дай договорить…

– Разве я тебе мешаю говорить? – удивился шут.

– Очень даже мешаешь.

– Тогда не говори. Я просто не хочу, чтобы между нами что-то стояло.

– Так и не ставь! Или я тебя выселю.

– Только не сейчас, ладно, а? Зачем тебе такая длинная рубашка, неужели холодно?

Вот закалиться за эти зимы Лене не удалось, как не удавалось и всю прошлую жизнь. Она мерзла, хотя топили в доме неплохо, а комнатка у нее была как раз за печкой, но согревалась Лена почему-то только под одеялом. Правда, она уже не размышляла на тему «а что подумают другие», пусть что хотят, то и думают, поэтому, если было холодно, надевала свою толстую вязаную кофту и по дому ходила не в носках, как мужчины, а в мягких тапочках, которые ей сшил местный сапожник из толстого сукна и тщательно выделанной шкурки какого-то хищника, судя по пятнышкам, рыси.

Эльфы жили в полной гармонии с природой и животных убивали исключительно для еды, а рыси не повезло: она оказалась настолько глупой, что набросилась на охотника и он был просто вынужден ее задушить, подумал – и снял шкуру, специально для Лены – может, она коврик у кровати захочет положить, люди это иногда делают. Но Лена нашла ей другое применение: у нее теперь были сапожки на рысьем меху и домашние тапочки. Кстати, эльфы это приняли куда лучше, чем коврик, сочтя более практичным применением. Одобрили. Хотя и сами любили вещи бесполезные, но красивые.

Удивительно, но эльфы не прекращали строительства и зимой. Стены первого каменного дома были готовы, было в нем три этажа, а Милит говорил, что будет нечто вроде мансарды, так, во всяком случае, Лена поняла его объяснения. Кроме того, к нему, выражаясь современным языком, были подведены коммуникации, то есть проложены водопроводные трубы и трубы канализационные, а также было выстроено очистное сооружение, правда вместо фильтров и решеток там предполагалось периодическое магическое очищение сточных вод перед сбросом их в реку. В реку, собственно, попадала уже практически чистая вода. Лиасс уверял, что он последнюю зиму живет в палатке, да и молодежь тоже еще летом переселится в нечто вроде общежития, и в последующем дома будут строиться уже для новых семей, но так же коллективно. Потому что быстрее.