Странница

Гарвин встрепенулся, вскочил, внимательно осмотрел шута, посчитал пульс – правда, не на запястье, а на горле, уставился на Лену столь же ошалело и вдруг вышел. Обиделся? на что?

Он всего лишь сбегал за Арианой. Она внимательно обследовала шута, прослушала ему сердце (приложив ухо к груди – стетоскопами эльфы с их тонким слухом не пользовались, а вот у людей старорежимные трубочки были в ходу) и потрясенно сказала:

– Ты исцелила его. Аиллена, невозможно устранить последствия магического воздействия…

– Было невозможно, – криво усмехнулся Гарвин. – Сестра, посмотри и Проводника. Если он тоже…

– Если он тоже, я и к Кайлу схожу, – пригрозила Лена. – А Лиасс пусть помучается. У него не магия, у него стрела.

Ариана осмотрела Маркуса и кивнула:

– Он тоже… Кайл там, с Владыкой. У него пока сил нет идти…

Лена сделала торжествующее лицо и отправилась проводить эксперименты над эльфом. Кайл даже не проснулся (ему постелили на полу), а Лиасс наблюдал за ней так напряженно, что Лена спиной ощущала его взгляд.

– Аиллена, ты не перестаешь меня удивлять, – проговорил Лиасс, когда она, кряхтя, встала с пола. – Как тебе пришло в голову попробовать?

– Пришло, – неопределенно ответила Лена. – На Кайла времени больше ушло. Потому что он эльф?

– Нет, скорее потому, что он маг. И он нездоров. И что? Ему лучше?

– Сердце ровнее бьется, – гордо сказала Лена. – И смотри, дышит спокойно. Может, с тобой тоже попробовать?

– А я тут причем? – удивился Лиасс. – Нет, дорогая моя, у меня совсем другой случай. Исцеление раны – это всего лишь ускорение ее заживления. Целитель устраняет основную опасность, останавливает кровь, а остальное организм делает сам. Так, как я чувствую себя сейчас, я бы чувствовал себя через две недели при обычном лечении. – Он подумал и добавил: – Если бы выжил, конечно. Не всякому удается без магии вылечить такую рану. Со мной все в порядке. Просто… знаешь, просто болит – и все. Слабость. Хочешь, поклянусь, что через десять дней и думать забуду об этой стреле?

– Организм эльфа сильно отличаются от человеческого?

– Не особенно. У нас больше легкие, нет некоторых органов, которые есть у людей, в другом месте расположено сердце – вот здесь, почти посередине. – Он потыкал пальцем себя в грудь. – У нас более гибкие суставы и другое строение костей. Видишь, мы все достаточно тонкие в кости, хотя силой никак не обижены и кости у нас вовсе не хрупкие. И кровь у нас очищается лучше, поэтому болеем мы гораздо реже. Если во время мора умирает до трети людей, то эльфов – единицы. И за это нас тоже не любят. Но мы действительно не слишком отличаемся. Иначе бы у нас и людей не могло быть детей.

– Полукровки…

– Они эльфы, – перебил Лиасс. – У них всегда наше строение. Я не могу понять, почему у твоего полукровки седые волосы, да еще в таком возрасте…

– Магия.

– Жестокая магия, если она заставляет седеть эльфа, – покачал головой Лиасс. – Я пытался увидеть, что ты делаешь с Кайлом. И не увидел. Я совсем не вижу твоей магии. Даже обидно.

Лена засмеялась, чмокнула его в щеку и вернулась к своим. Она была очень довольна собой. Шут просиял. У него заметно порозовели губы. А Маркус мирно похрапывал, почти сбросил одеяло. Ему было тепло. Да и у шута руки уже не были ледяными.

* * *

За эту зиму не произошло больше ничего заметного. Лена со своей свитой пробыла несколько недель в Сайбе, очень порадовав этим короля. Шута вознамерились было допросить маги – на предмет обстановки в стране, зря, что ли, он шлялся целый год, но Лена запретила категорически, использовав магическую формулу «а то уйду», а когда шут начал ей объяснять, что он должен, надавала ему по ушам в прямом и переносном смысле. Вот Охранителю она позволила расспрашивать шута – тот магии не применял, да и ногти не рвал и на дыбу не вздергивал. Он вопросы задавал, причем формулировал их правильно. Лена с интересом слушала. Единственным ее условием было присутствие во время этих разговоров, причем не с целью присмотра за Охранителем. Ей тоже хотелось знать, что ж такого в Сайбии. А в Сайбии ничего «такого» не было. Какие-то очаги неудовольствия, конечно, Охранитель выловил, а Лену больше интересовали не дворянские заговоры с крестьянскими бунтами, а эльфы. Так вот эльфы вместе с Владыкой стали уже обыденностью. О них разве что сплетничали в трактирах, рассказывая всякие невероятности о мощи Владыки и охотно переключаясь на местные адюльтеры и скандалы. К своим эльфам в мирное время относились точно так же: ими не интересовались.

Без нее заскучал Гарвин, по отзывам, стал особо раздражителен и язвителен, даже Милит его выдерживал с трудом. Милит же прозаично похудел. Аппетит потерял. Очевидно, лицезрения Лены не хватало для нормального пищеварения. И что делать с мужиком? Может, есть какие-нибудь «отворотные» зелья? Не нужен ей был Милит, совсем не нужен, даже то наслаждение, которое он ей исправно дарил полгода, забылось: океан стер все его следы. Лене было перед ним ужасно стыдно. Попользовалась для снятия стресса… нет, надо было выбрать кого-то другого, кто ее не любил. Хотя бы и Маркуса. Лена ему всего лишь нравилась… или он успешно врал? Нет, не может быть, чтоб двадцать лет – никто, а тут сразу трое. Не бывает.

У Милита хватало выдержки никак не показывать своих чувств. А если все хваленое равнодушие эльфов – всего лишь умение абсолютно владеть собой? Ага, и все они на самом деле кипят страстями и прикидываются. Фаталисты они – это да, фаталисты такие, что начисто лишены чувства страха. Что угодно было в глазах Милита, когда Лена поднялась на его эшафот: боль, удивление, обреченность, презрение – но не страх перед абсолютно неизбежной, унизительной и мучительной смертью. Что угодно было в глазах младшего сына Лиасса, но не страх. Где ж им понять людей, если даже Маркус боится, пусть не смерти – он для этого слишком долго жил, но драконов. А что уж о самой Лене говорить, она всю жизнь была самой обыкновенной трусихой, и стыдно ей вовсе не было. Не всем дано быть героями.

А у шута с его дурацкой привычкой доискиваться до глубинного смысла, то есть истины, появился новый пунктик, который иначе, чем бзиком назвать было нельзя. Поначалу он отмалчивался и выкручивался, даже когда Лена приставала к нему с расспросами, а потом ей вдруг пришло в голову пойти местным путем, и она попросту приказала ему говорить. Ужасно не хотелось этого делать, но он вовсе не обиделся, посидел с опущенной головой, собираясь с духом, но все же заговорил. А Лена себя считала мнительной…

Наркоманы имелись и в этом мире, но было их настолько мало, что наркомания не была не только национальной бедой, но и вовсе не была проблемой. Если каким-то отдельным и немногочисленным личностям кажется невероятным счастьем вдыхать дым дурманящих трав, так пусть будут счастливы. Травы эти (не конопля ли?) росли по всей Сайбии, и внимание на них обращали, только если вдруг они начинали засорять поля или выпасные луга – и тогда с помощью незатейливой магии травку уничтожали вместе с корнями. Но находились люди, которым хотелось эйфории, и они травку собирали, высушивали и курили, набивая в трубки. И, естественно, подсаживались на нее и вскорости обходиться без кайфа просто не могли. Но так как это ни к чему особенно не приводило, их никто и не преследовал, ведь даже денег за дозу платить было не надо, а если граждане со стеклянными глазами попадались страже, то до полного протрезвления они отсиживались в холодных подвалах крепостей. Преступления, совершенные наркоманами, карались жестоко, в лучшем случае сухой ломкой и лишением кайфа на энное количество лет каторжных работ, и местные наркоши старались просто не высовывать носа из дома и вообще довольно редко жили в городах, чтоб быть поближе к природе и своей травке.

Бзик шута Лене показался одновременно странным и логичным. Он вдруг подумал, что его привязанность к Лене – аномальная и неудержимая – сродни этому наркотическому кайфу. То есть ему взбрело в голову, что жить он не может не без Лены, а без ее силы. Без океана. В общем, это укладывалось и в голове Лены, по крайней мере объясняя, почему вдруг на старости лет она приобрела такую популярность у мужчин. Милит вон тоже говорил о магии ее поцелуя.