Страница 20 из 91
Если Дмитрий Иванович, их увидя, заподозрил неладное, то никак этого не выказал.
— Явились, голубчики, — окликнул благодушно, но с предостережением. — Оба пожаловали. Какие вы, однако, неразлучные… Эх, Варя, не думаешь ты о себе, совсем не думаешь…
Тут он осёкся, больно затейливо начал. Пашута, как в давние годы, в маршевой роте на тренинге, двумя прыжками пересёк комнату, занёс правую ногу чуток влево, для проверки упора, махнул прицельно. Вместе со стульчиком взвился в воздух Дмитрий Иванович, воспарил подобно ласточке, и с хрустом приземлился в углу.
— Ключи давай, падаль! — приказал Пашута.
Дмитрий Иванович после неожиданного и тяжёлого перелёта остался всё же в добром здравии, но когда заговорил, стало заметно, что челюсть у него перекосило.
— Ой, Варвара, а ведь тебе кранты будут! — прошамкал. Зря он к ней обратился с угрозой. Пашута подтянул его за шиворот, сказал заботливо:
— Убью тебя, сука! Ты что, не понял?
Пашута не напускал тумана. Не сомневался, со второго раза вышибет дух из сморчка. Шутки кончились вчера. Когда Дмитрий Иванович, скользнув по Пашуте недоброжелательным взглядом, это сообразил, в нём что-то надломилось. Лик его постарел, и пот проступил на лбу серым пятном.
— Какие тебе ключи, парень?
— От квартиры и от этой двери.
— Вот, в кармане.
Варя сказала:
— Павел Данилович, врежьте ему ещё разок.
— Хватит с него пока.
Упрятал в ватник связку на серебряном брелоке, приказал:
— Подымайся, гад!
Дмитрий Иванович послушно пополз вверх по стене. Пашута расстегнул ему брюки, приподнял и ловко вытряхнул из штанов. Ремнём перетянул руки за спиной. Потом выдернул телефонный шнур и обмотал им ноги сморчка.
— Узлы у меня вечные получаются, — похвалился Варе. Бедняжка повизгивала от восторга. Действительно, зрелище было поучительное. Пашута управлялся с её обидчиком, как с куклой, тот и пикнуть не смел.
Но когда уже были у двери, всё же не выдержал, открыл рот. Голос донёсся змеиным шипением:
— Погодите, ребятки, праздник у вас недолгий.
— Дольше твоей жизни, — обнадёжил его Пашута.
Коридор был по-прежнему пуст. Пашута запер дверь.
Выскользнули на улицу без приключений. И тут же к ним подкатило такси. Хороший знак. Сели на заднее сиденье, поехали. Варя помедлила мгновение, потом к нему прижалась, спряталась у него под бочком. Он обнял её за плечи, чувствовал, дрожь её колотит.
— Паша, а они нас не поймают? — шепнула жарко в ухо.
Погладил её по плечу, успокаивая:
— Мы им не по зубам, Варенька.
— Вон ты какой! Хвастунишка! А вдруг там Жора-капитан? Он же каратист. Ты же не знаешь.
— Все мы каратисты — бутылкой сзади по голове.
Водитель, бледный ленинградец, слухом обладал отменным.
— Правильно заметили, товарищ. От этих каратистов житья не стало. Только народ баламутят. Разве это спорт? То ли дело — самбо. А эти что? У меня племяш ходил в секцию. По четвертному в месяц платил. А толк? Наладился ногой выключатели сшибать. За что и поплатился.
— Чем поплатился? — поинтересовался Пашута.
— Родителям штраф сто рубликов. Самого на учёт взяли. Парень-то безобидный, но дурной. В братана моего пошёл. А я ещё когда говорил братану: рожай сразу двух детей. Одного как ни расти, всё равно дурной будет. Об этом и в газете писали. У меня — трое. Девка и два парня. Нормальные дети, никакого каратэ… Если один ребёнок, то обязательно в дурь попрёт. Родители с него пылинки сдувают, лелеют, отсюда и беда. А так-то, что одного корми, что двух — разницы никакой. Но братану не втолкуешь. У него один разговор: самому жрать нечего. Вы бы видели, будка — во, шире моей в два раза. Да и не жрёт он ничего, только пьёт. Лечиться ему надо. Скоро на принудиловку отправят. Куда уж тут детским воспитанием заниматься. Верно я понимаю?
— Ой, не могу, Павел Данилович. — Варя хрюкнула от удовольствия. — Ой, скажи, чтоб замолчал.
— Своего ума другому не передашь, — согласился Пашута. Разомлел он от тесного Вариного присутствия, забыл в этот миг, что с ним было вчера и что завтра будет.
Ленинград скользил у глаз призрачной декорацией — век бы ему длиться.
— Это — да! — Водитель перехватил руль поудобнее и боком к ним развернулся. — Это вы в самую точку попали. Коли дураком родился, дураком и помрёшь. Никакие должности не помогут. Я в газете читал, один субчик аж до самой вершины поднялся, управляющим области по сельхозтехнике назначили, а где он теперь?
— В тюрьме? — предположил Пашута.
— Почему в тюрьме? Там не написано. Но с места турнули. Он хозяйство развалил. Такие дела вытворял, полным пеньком надо быть. И что характерно: люди видели, что дурак, но молчали. Я так не умею. Я правду скажу в глаза, хоть ты кто будь. Хоть завгар, хоть сват королю. За это меня тоже некоторые дураком считают. Я не за себя воюю, главное, чтобы правда всплыла. Мне лично ничего не надо. На старой машине пятый год вкалываю, никому не жалуюсь. Но на святое не замахивайся. Того душа не стерпит.
— Приехали, — сказал Пашута. — Желаю вам удачи в нелёгкой борьбе.
Поднялись с Варей на этаж, прислушались у двери. Тихо внутри, как в могиле.
— Уйдём, Паша, — тоскливо попросила Варя, — Он же мог по телефону предупредить. Ну зачем на рожон лезть… Давай уйдём.
— Нельзя, — Пашута прилаживался с ключами. — Такие узелки только топором рубят.
В квартире никого. Пашута прошёл на кухню, заглянул в ванную, в туалет, в комнату. Пусто, слава богу. Но в воздухе чад, будто недавно кто курил.
— Теперь так, — распорядился Пашута. — Сумочка твоя, тряпки — это всё колёса. Ищем пакет, который ты привезла. Нам этот пакет очень нужен.
С полчаса лихорадочно перерывали квартиру, вскрыли ящики в шкафах, письменный стол раскурочили, настоящий устроили обыск. Пакет обнаружился в саквояже, набитом новенькими свитерами в фирменных упаковках. В пакете какие-то бумаги, документы, накладные; особенно вникать некогда. Пашута заметил удовлетворённо:
— Нам бы ещё тот пакетик, который ты в Ригу отвезла. Тогда бы мы их точно прижали.
— Как ты их собираешься прижать? В милицию сообщить?
— Ну зачем по пустякам органы тревожить, им доказательства нужны, труп, к примеру. А где его взять? Нет уж, без милиции обойдёмся.
— Но ты мне веришь? Я ни в чём не виновата. Честное слово!
Пашута не стал ей объяснять, чего стоит её честное слово, тем более для компетентных товарищей. Да и не успел бы объяснить. Только они устремились к двери, как с той стороны усердно заскрежетал ключ в замке. Варя охнула, и Пашута увлёк её на кухню.
— Сиди тихо! — Взял с полки столовый нож с длинным лезвием, потрогал зачем-то на ноготь. Варя вспомнила: именно этот нож она держала в руке с той же примерно целью. На мгновение всё в её глазах затянуло серым маревом. Она не заметила, как Пашута исчез из кухни.
Нереальная тишина в квартире привела её в чувство. Она поплелась в комнату и застала там такую картину. Жора-капитан, задумчивый и грустный, с неузнаваемым лицом, сидел на стуле, свесив длинные руки к полу, а за спиной у него стоял Павел Данилович, уперев ему лезвие в шею. Он Жору мягко уговаривал:
— Ты пойми, дурачок, за тебя заступиться некому. Я тебя проколю, как барана, и никто по тебе не заплачет. Витюша с Дмитрием Ивановичем запихают в мешок да сволокут к проруби. Будешь рыб в Неве кормить. Видишь, к чему приводит баловство? Ну зачем ты меня давеча бутылкой ударил?
— Чего тебе надо? — Жорин голос Варя не узнала. Прямо сиротская мольба. «Какой же он, оказывается, трус!» Её собственный страх улетучился, и сразу сцена приобрела юмористическую окраску.
— А расскажи, что знаешь. Чем ваша преступная группа занимается? Каким товаром промышляете? Ну и адреса, конечно, какие помнишь. Если обманешь, я тебя опять найду. На мне грехов много, твоя кровь, даст бог, в заслугу зачтётся… А ты, Варя, сядь за стол и на бумажку запиши, что нам Жора доложит.
— Я ничего не знаю. Это их дела.