Талисман

— Это хорошо. Жизнь tosi tivo boisa.

— Как так?

Он кивнул в сторону сухого месквитового дерева, росшего из группы камней.

— Он сажает мертвые деревья в землю, и они падают. Это дерево не падает.

Жеребец Лоретты нетерпеливо отошел в сторону. Она сместила свой вес и вернула его обратно в общий строй. Поглаживая шею и сощурившись, глядела через пыль, которую поднимали другие лошади.

— Нет, оно не падает, но оно и находится не там, где в нем есть потребность для того, чтобы сделать забор, например.

— Забор говорит, что земля принадлежит tosi tivo? Он станет пылью в ветре, забор сгниет, а земля останется. Другой tosi tivo придет и посадит еще мертвые деревья. Это все boisa.

— Но tosi tivo покупает землю. Она принадлежит ему. Он сажает мертвые деревья, чтобы другие знали, где граница его земли, чтобы скот не разбежался.

— Он не может купить землю. Мать Земля принадлежит настоящему народу.

Лоретта смотрела вслед другим воинам, молчаливая и задумчивая.

— Настоящему Народу. Твоему народу?

— Да.

— Это ты так считаешь. Но мы считаем, что землю можно купить. И огородить. Ты понимаешь? Никто не хочет украсть у тебя. Они берут только то, что им дает правительство или за что они заплатили. Ты должен научиться мыслить без предубеждения. Земли много, хватит на всех.

Охотник проворчал.

— Пусть tosi tivo найдет землю, много на всех, и сажает там мертвые деревья. Эта земля команчей, и она не может быть подарена или куплена.

— А мы говорим, может. Как ты любишь говорить, глупо бороться, когда не можешь победить. Мы сильнее. У нас лучше оружие. Когда твой противник превосходит тебя количественно и умнее тебя, ты должен отказаться от старого образа жизни и принять новый.

Он посмотрел на нее.

— Сильный прав?

— В общем, да, думаю, что так можно сказать.

— Ты говоришь, женщину нельзя купить. Я говорю, можно. Я сильнее. Я прав.

Как только она начала расслабляться в отношениях с ним, он выбивал опору у нее из-под ног.

— Это совсем другое.

— Я говорю нет. — Озорные огоньки бегали у него в глазах, когда он медленно смерил ее взглядом от лодыжек до талии. То, как его взгляд задержался на бедрах, заставило ее покраснеть. — Ты веришь По-другому. Но я сильный, ты нет. Я возьму то, за что заплатил. Ты сдашься? Моему порядку?

— Никогда. — Она потянула край его рубашки вниз, еще раз с болью сознавая, что ее ноги прикрыты только штанами. — Это совсем не одно и то же.

— О, но это одно и то же. Твое сердце кричит нет. Наши сердца кричат нет. Сильный не всегда хороший. Не проси этого индейца сделать то, что ты не можешь. Это мудрость.

Ком застрял у Лоретты в горле. Она никогда не смотрела на ситуацию с точки зрения индейцев. Их земля? Некоторым образом они имели право считать так. Они были здесь первыми. Она закусила нижнюю губу, не желая признаваться самой себе в том, что ей трудно согласиться с этим.

— Я сожалею, что вашу землю забрали, Охотник.

— Я сожалею, ты сожалеешь. Они берут землю. Они убивают бизонов. Наше сожаление ничему не помогает.

Она наклонилась, чтобы пальцами расправить гриву своей лошади, все еще чувствуя себя не в своей тарелке из-за того, что он одержал верх в их споре. Ей хотелось сменить тему разговора.

— Мой хороший друг устает. Мы скоро остановимся для отдыха?

— Да.

— Твой хороший друг тоже устал. — Она скосила глаза на жеребца, на котором он ехал, почти абсолютно похожего на ее собственного. — Можно мне спросить что-то?

Угол рта Охотника чуть приподнялся.

— Если я скажу нет, ты будешь молчать?

— Ты хочешь сказать, что я говорю слишком много? — Лоретта запнулась, осознав, что это правда. Вынужденное молчание было ее тюрьмой слишком долго. И, пока у нее была возможность, ей хотелось узнать о нем все, что было в ее силах, чтобы успокоиться. — Я просто подумала об этих двух лошадях, почему ты выбрал ту как своего хорошего друга? Она превосходит эту в чем-либо?

— Прее-вошх-одит?

— Лучше.

— Не лучше. У него кривое переднее копыто, как у моего хорошего друга, который умер. — Он замолчал и, казалось, подыскивал правильные слова. — Он его лицо на воде, нет? Как это правильно сказать?

Лоретта наклонилась в сторону, чтобы рассмотреть следы жеребца. Его правое переднее копыто оставляло в пыли след в виде зазубренного полумесяца.

— Отражение?

— Да, он его отражение.

— Он вылитая копия… Как звали твоего умершего друга?

— Это нельзя произносить. Он мертвый. Сказать его имя не уважать его. Что это ты сказала лить?

— Это просто образное выражение. Когда кто-нибудь или что-нибудь выглядит как кто-то или что-то еще, называется вылитая копия. Я не знаю почему.

— Ты не знаешь, но ты говоришь слова? Слова из твоего рта говорят, кто ты, Голубые Глаза. Я делаю ложь; я буду выдумщик. Я говорю гнев; мое сердце горит гневом. Наш народ не говорит, если не знает слова. Если сказано, это должно быть. Мужчина то, что он говорит. У tosi tivo не так?

Лоретта пожала плечами и сдержалась от улыбки.

— Я в самом деле сомневаюсь, чтобы я стала лить что-нибудь. Это просто так говорят.

— Ты узнаешь значение вылитая копия, нет? И расскажешь мне, когда мы снова встретимся?

Лоретта сжала поводья крепче.

— Да, если мы снова встретимся.

Он оглянулся на нее, и его лицо сразу стало серьезным.

— Мы идем по нашим следам назад. Может быть, ты пойдешь вперед по новому пути, когда мы достигнем деревянных стен. Ты могла быть немного счастливой как моя женщина, нет?

Лоретта устремила взгляд к горизонту. Они находились всего на расстоянии полутора суток пути от ее дома. Полтора суток ее отделяли от настоящей одежды, возможности вымыть голову, покушать ту пищу, к которой она привыкла. Да, он был добр е ней. Хотя ей не хотелось признаваться в этом, он даже стал нравиться ей немного. Но недостаточно, чтобы принадлежать ему. Этого не будет никогда.

— Чтобы быть счастливой, я должна оказаться в моих деревянных стенах, — сказала она неуверенным тоном. — Это мой дом, где находятся мои люди.

Ей оставалось только пережить эту ночь и завтрашнюю, и тогда она будет дома. Suvate. Все почти закончилось.

К огорчению Лоретты, чем ближе они подходили к ее дому, тем меньше она стремилась туда. Время проходило очень быстро. В сумерках следующего дня они остановились на ночь у подножья горы Уискей. В пути мужчины собрали прямые ивовые ветви, и теперь они уселись небольшими группами, чтобы изготовить из них копья, каждое из которых украшалось перьями изготовившего. Лоретту это поначалу встревожило, но после того, как Охотник заверил ее, что у них нет никаких намерений затевать войну на ее ферме, она успокоилась и уселась рядом с ним, чтобы наблюдать. Его длинные, тонкие пальцы, изящные и сильные, зачаровывали ее. Она вспомнила их прикосновения к ее коже, теплые и легкие, способные причинить боль и в то же время всегда нежные. У нее защипало в горле.

Она обратила внимание на то, что перья у всех были окрашены в разные цвета.

— Что говорят твои перья?

— Они несут мою метку. И рассказывают немного мою песню жизни. — Его полные губы изогнулись в улыбке. — Мои метки говорят, что я хороший парень — хороший любовник, хороший охотник, с сильной рукой, чтобы защитить маленькую Желтые Волосы.

Она обхватила руками колени и улыбнулась ему.

— Держу пари, твои метки говорят, что ты отважный воин, и Желтые Волосы должна остерегаться.

Он пожал плечами.

— Я дерусь в большой драке за мой народ. Это плохо?

Лоретта сорвала пучок травы. Ее запах остро ударил ей в ноздри.

— Ты пойдешь воевать после того, как отвезешь меня домой?

Он поднял голову от своей работы.

— С этим? — Его темные глаза наполнились смехом, когда он посмотрел вдоль не совсем прямого древка копья. — Голубые Глаза, такое кривое tse-ak, как это, не может убить даже врага, стоящего рядом со мной. Это tse-ak будет говорить hi, hites, здравствуй, мой друг.