Талисман

— Кому?

— Всем, кто пройдет мимо. Ты увидишь.

— Ты уверен, что не собираешься напасть на мой дом?

— Никакой драки. Ты можешь быть спокойна. После того как копье было готово, они с Охотником

устроили свой костер в стороне от других, а затем уселись возле, чтобы покушать из запасов, которые его мать предусмотрительно упаковала для них. Когда Лоретта стала жевать вяленое мясо бизона, у нее во рту все пересохло. Кусок мяса становился все больше и больше, превращаясь в огромный ком, который она была не в силах проглотить.

Вот и наступил этот момент, когда они могли кушать вместе у костра. Самый последний раз. Безумно было испытывать печаль, но с ней происходило именно это.

Вскоре после того как они покушали, они устроили свои ложа вблизи угасающего костра и приготовились ко сну. Лоретта лежала на спине, глядя на звезды. Почти на расстоянии протянутой руки от нее спал Охотник. Во всяком случае она думала, что он спит. Она никогда не была в этом уверена. Он мог лежать неподвижно, словно во власти смерти, в следующую минуту вскочить на ноги, полностью пробудившись. Всю вторую половину этого дня он был тише, чем обычно. И даже печален. Завтра им предстоит проститься.

Слово это звучало одиноко в ее голове. И с такой законченностью. Одному Богу известно, как она прониклась к нему симпатией. Достаточной для того, чтобы заставить ее пожелать себе, чтобы они встретились когда-нибудь снова. Безумство. Было бы лучше, если бы их дороги больше никогда не пересеклись. Она жила в своем мире, он в своем, и эти два мира были несовместимы. И так будет всегда.

Она вспоминала его мать, колотившую соплеменников по головам ложкой. Веселый смех Черного Дрозда. Команчи. Слово это не вызывало больше у нее чувство ужаса. Возобновится ли это чувство завтра, после того как он уедет? Лоретта вздохнула. После того как он уедет, они снова станут врагами. Их перемирие носило временный характер. Если бы он приехал на ферму, дядя Генри застрелил бы его. От этой мысли у нее сжалось сердце.

— Охотник? — прошептала она. — Ты не спишь?

Молчание. Она натянула бизонью шкуру до подбородка и содрогнулась, хотя ей не было холодно. Воспоминания о тех первых днях нахлынули на нее. О его руке, обвитой вокруг нее, пока она спала, о тепле его груди на ее спине, о том, как испугана она была. Внезапно звезды как-то расплылись в ее глазах, и она поняла, что смотрит на них сквозь слезы. Она зажмурила глаза, и горячие потоки потекли по щекам к ушам. Она не должна плакать, она не плакала. Не могла. Это казалось невозможным.

Всхлипывание возникло в ее горле и вырвалось наружу. Она прижала руку ко рту, злясь на себя. Как она могла дойти до того, чтобы ей понравился индеец? Разве могла она так легко забыть своих родителей? Это было немыслимо. Непростительно.

— Mah-tao-yo?

Лоретта вскочила и открыла глаза. Охотник стоял на коленях рядом с нею, темная тень на фоне сине-черного, усеянного звездами неба.

— Ты плачешь?

— Нет… да. — Ее голос сбился на писк. — Мне просто печально, вот и все.

Он сел рядом с нею и обхватил колени руками, глядя в беспросветную тьму.

— Ты останешься со мной?

— Нет. — Мысль эта показалась ей такой нелепой, что у нее вырвался смешок, смешанный со слезами. — Я просто думала. После того как я возвращусь домой, мы опять станем врагами. Мои люди застрелят тебя, если ты когда-нибудь появишься в этих местах. И это… — Она шмыгнула носом и вытерла глаза. — Это печалит меня. И как-то пугает. Что, если индейцы нападут? Что, если я… — она повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза, — когда-нибудь посмотрю в прицел винтовки, а мишенью окажешься ты.

— Я никогда не подниму своего копья на тебя.

— Но что, если ты не будешь знать? Что, если ты отправишься в налет, и я окажусь там, сражаясь, чтобы защитить свою семью и друзей? Что, если я прицелюсь в какого-нибудь убийцу-дикаря, стараясь сбить его с лошади, и этим дикарем окажешься ты?

Когда он повернулся к ней лицом, глаза его казались темными пятнами на лице. После долгого молчания он сказал:

— И ты нажала бы спусковой крючок?

Лоретта посмотрела на него, и в груди у нее образовался большой ком, причинявший ей боль.

— О Охотник, нет. Я не думаю, что смогла бы сделать это.

— Тогда пусть твоя печаль улетит с ветром. — Его белые зубы сверкнули в лунном свете. — Если мы встретимся в бою, я буду знать, какую песню поет твое сердце. И ты будешь знать мою.

Она глотнула, пытаясь рассмотреть выражение его лица, но ей мешала темнота.

— Что, если это случится? Что, если ты нападешь на ферму и увидишь меня в одном из окон? Что ты сделаешь?

— Я буду приветствовать тебя. Между нами не будет войны.

— Однако между нами идет война. Наши люди ненавидят друг друга, Охотник.

Он вздохнул и посмотрел на нее в темноте.

— Ob-be mah-e-vah.

— Что?

— Подвинься. — Он поднял край шкуры и лег рядом с нею на матрац.

— Что?.. не собираешься ли ты спать со мной?

— Nei che-ida-ha, мне очень, очень холодно.

Лоретта подозревала, что он лжет, но она подвинулась, втайне радуясь тому, что он рядом, отказываясь думать о том, что это значит. Он повернулся на бок и положил руку на ее талию. Их лица находились на расстоянии нескольких дюймов одно от другого. Взгляды их скрестились. Его зубы снова сверкнули в улыбке.

— Ты печален? Из-за прощания завтра?

— Нет. Ты будешь ехать по большому кругу назад ко мне. Боги сказали так.

— В твоей песне? — Она фыркнула. — Эта песня причинила мне достаточно горя.

Он крепче сжал ее и притянул ближе к себе.

— Спи, mah-tao-yo. Это последний раз рядом со мной.

В полдень следующего дня команчи поднялись на вершину возвышенности над фермой Мастерса и остановили лошадей за пределами дистанции выстрела. Лоретта сжала поводья своего коня с такой силой, что у нее заболели суставы пальцев. Охотник сидел верхом на своей лошади рядом с ней, его колено касалось ее. Лоретта не могла смотреть на него. Вместо этого она смотрела на маленький дом, который уже не мечтала когда-нибудь увидеть. Ничто в нем не изменилось. Она подумала, что сделал дядя Генри с пятьюдесятью лошадьми, которых оставил Охотник. Их не было видно на заднем пастбище.

Голубое пятно пересекло двор. Эми. Побежала к дому предупредить тетю Рейчел и дядю Генри о приближении индейцев. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как Лоретта сделала то же самое.

Уголком глаза она увидела, как Охотник протянул к ней руку. Она посмотрела на него, и он надел ей на шею амулет. Плоский камень еще хранил тепло его тела. Она прижала его к себе ладонью.

— Ты будешь носить это? Всегда? И помнить Охотника-Волка? Это обещание ты даешь мне?

— Я буду носить это. — Ее пальцы сжались вокруг медальона. — У меня нет ничего, чтобы дать тебе.

Взгляд его глаз стал теплым.

— Твои оборки. Она сжала губы.

— Я ношу их. Если ты хочешь получить их, тебе придется вернуться и украсть.

Он смерил всю ее взглядом.

— Может быть, так. Ты сделаешь их хорошими, как цветы, да?

Она вздохнула и склонила голову. Она поняла, почему порой от воспоминаний бывает больно. Они стали друзьями. Это казалось невозможным, безумным, но тем не менее это произошло. И прощаться было очень трудно.

— Ну, что ж, я думаю, все.

— На этот раз.

Она посмотрела на него.

— Охотник, ты не должен…

Он наклонился к ней и прижал палец к ее губам.

— Ты можешь читать мои следы? Ты можешь идти по моим следам и прийти ко мне. Я оставлю тебе знаки.

Кивнув, Лоретта соскользнула с коня и протянула ему поводья. Вместо того чтобы принять их, он спешился, встал рядом с нею. Она подняла голову, изо всех сил пытаясь улыбнуться. Его песня не имела к ней никакого отношения. Почему он не может этого понять?

— Спасибо тебе зато, что привез меня домой. Мое сердце будет петь песню дружбы, когда я буду думать о тебе, Охотник, всегда, до горизонта.