Перекресток волков

— Иначе? Это как?

— Ну-у… Компактнее, что ли… Огородики, заборчики и что там еще полагается иметь в деревне?

— Бэмби! — я засмеялся. — Какая деревня? Какие заборчики огородики? Ты же среди волков! Зачем нам заборы?!

— Неужели вы ничего не боитесь?

— Боимся, конечно! Мы людей боимся. Но человечье нашествие нам не грозит. Во всяком случае, мы узнаем о нем заранее…

— Да? Как?

— Увидишь…

— Но тогда… что же такое на самом деле волчий поселок?

Я огляделся.

— Поселок? Если зрительно, то это — дома, разбросанные в радиусе двадцати километров от поляны Совета. А если эмоционально… поселок — это тишина на закате, это костер, который объединяет нас всех, это сотня волков, готовых склонить колени перед Лесом и вцепиться в горло общему врагу. Поселок — это семья. Понимаешь, мы по натуре одиночки. Мы живем семьями, потому что это — единственное, что не раздражает и не мешает одиночеству.

Бэмби пригнулся, спасая глаза от веток молоденькой калины, споткнулся и упал. Я дернул его за плечо, поднимая с земли.

— Ты обещал смотреть под ноги.

— Обещал… и именно поэтому и упал!

— Ага…

— Знаешь, мне ведь время от времени приходится напоминать самому себе, что все это — не сон. Ощущение нереальности меня не покидает.

— Ну-ну… Я не виноват… — я снова засмеялся, потом резко остановился, внюхиваясь. Пахло дождем и грибами. — Погоди…

— Что-то случилось?

— Диддилайни… — пояснил я.

— Кто?

— Не кто, а что. Dead line. Наш охранник. То есть, охранница. Ее отец придумал.

— А где он? То есть она? И почему «она», кстати?

— Тут, — я махнул рукой в сторону уходящей в чащу тропы. — Да не пялься ты так! Не видно ее! Она — потому что… ну, она и все!

— Может, ты все-таки снизойдешь до объяснений?

Я виновато улыбнулся.

— Снизойду… Диддлайн — это как ваша сигнализация. Запрещенная черта. Перешагнул, и все волки в поселке, те, кому больше шестнадцати, об этом узнают.

— Перешагнул… туда? Или обратно?

— Неважно.

Бэмби слепо провел рукой в воздухе.

— Если она невидимая, как ты ее угадываешь? Здесь есть тайные ориентиры?

— Запах чувствуешь?

— Запах?

Я снова улыбнулся.

— Отец был прав. Впрочем, отец был прав почти всегда…

— В чем прав?

— Он сказал, что человек не поймет. Для вас нет разницы в запахах… Даже для хороших охотников… А для нас запах — лучший ориентир. Дидлайн пахнет… каждый раз по-разному, но… как бы это сказать… неправильно… понимаешь?

— Не-а… — покачал головой Бэмби.

— Сейчас здесь пахнет дождем и грибами. Здесь не должно так пахнуть. А когда я нес тебя в поселок, она пахла прелыми листьями и полынью. И оба раза эти запахи были чужими для тропы, которой я шел. Теперь понимаешь?

— Кажется, да. А почему разные запахи?

— Дидлайн… она почти живая… Она чувствует твои мысли, эмоции и отражает их, как в зеркале, отражает так, как умеет.

— М-м… — Бэмби почесал переносицу. — По-моему, «dead line» переводится как «мертвая линия», «последняя черта». В лагерях для военнопленных была такая черта на земле, которую пленники не могли переступить под страхом смерти… А если «deadline», то это переводится как «последний срок»…

Я подумал, что это как раз в духе отца — дать такое странное имя охранной сигнализации.

— Твой отец был необычным человеком, — заметил Бэмби и тут же поправился: — Ну, то есть не человеком, конечно…

— Порой я думаю, что это не так уж и важно — человеком он был или волком. Он был и он умер — разве не это самое главное? Эд, мой брат, винит меня в его смерти. Разве он ненавидел бы меня меньше, если бы Том Вулф был просто человеком? — я сорвал с куста калины несколько ягодок, сунул их в рот, чувствуя, как отрезвляет сознание горькая мякоть.

— Иногда ты удивляешь меня…

— Иногда я сам себя удивляю.

Бэмби старательно принюхался и сделал шаг вперед. Я положил руку ему на плечо.

— Будет больно.

— Больно?

— Ты не бойся, просто иди, не останавливаясь. Боль — это как расплата за пропуск.

Бэмби, кивнув, двинулся по тропе. Я почувствовал, как задрожала, дернулась, изменилась Дидлайн… Бэмби тихонько ойкнул, но не остановился. Сильный человек.

Тропа уводила его в лес, петляя, прятала среди деревьев. Я еще немного постоял, почему-то думая о брате, а потом отправился следом за Бэмби.

Лето было в самом разгаре. Мир сиял всеми мыслимыми и немыслимыми красками.

— Скажи, Ной, как все началось?

Мы уселись на поваленный ствол осины. Рядом в траве весело журчал родничок.

— Солнце светит, Бэмби, — заметил я. — Тебе обязательно говорить об этом именно сейчас?

Он достал из кармана два пряника, один протянул мне:

— Лиза угостила…

— Смотри, Бэмби, — рассмеялся я, откусывая кусок. — У нас с этим быстро.

— С чем?

— Не прикидывайся дурачком. Со свадьбой.

— Ты с ума сошел?

— Тебе сколько лет?

— Восемнадцать.

— А ей скоро будет шестнадцать. Как только Лизу примут в племя, она вполне может самостоятельно определять свою судьбу.

Он недоверчиво посмотрел на меня, неуверенно улыбнулся.

— Шутишь?

— Нет, конечно.

— Но… она же… как ты… Ты говорил, что волки ненавидят людей.

— Ну, во-первых, мою мать в племени уважают, а она — человек. Правда, не скрою, это уважение пришло не сразу. А во-вторых, Лиза — тоже человек. Самый обыкновенный. Может, сильнее, чем другие, и рефлексы лучше развиты, но это все же человеческие рефлексы. Лиза выросла в поселке, где людей можно пересчитать по пальцам одной руки. Общение с тобой — экзотика, а она очень впечатлительна. Так что смотри… Любить тебя от этого больше не станут, но вот уж жениться заставят точно…

Кстати, а чем не мысль? Если Бэмби и Лиза… Племя вынуждено будет признать его. Вряд ли волки рискнут выказать недовольство детьми Эдварда. В конце концов он у нас герой.

Хотя мой отец тоже был героем, а недовольство мною было высказано по полной программе.

Впрочем, Бэмби, похоже, интересовало совсем другое.

— А как они, в смысле, люди — ее родители, оказались в вашем поселке?

Я дожевал пряник, спрыгнул на землю и осторожно раздвинул траву, обнажая родник.

— Это долгая история, Бэмби.

— По-моему, мы никуда не спешим.

Склонившись над водой, я сделал несколько жадных глотков. Горло обдало холодом.

— Дядя Эдвард — волк, отказавшийся от своей Силы ради племени. Он спас талисман и стал героем. Ему тогда было только четырнадцать. А тетя Лина — человек от рождения. Получилась обыкновенная человеческая семья. У Лизы не было ни единого шанса стать волком. Это — вкратце.

— И что, Лиза никогда не станет такой… как ты?

— Никогда, — я на мгновение задумался, а потом добавил: — Не исключено, что Сила вернется в ее детях. Иногда такое случается, через поколение или два, при определенных условиях. Правда, очень редко… Говорят, для чуда волку нужно вишневое небо…

— А оборотни?

— Что — оборотни?

— Оборотни бывают? Или это и правда всего лишь фантастика?

Я вздохнул, вспомнив девочку, пытавшуюся меня убить.

— Бывают… Сам видел. Откуда берутся, только не знаю.

— Какие они?

— Ну-у… Люди, которые умеют превращаться, реагируют на луну, боятся серебра, огня и прочей дребедени. Или думают, что перевоплощаются, реагируют и боятся… Чудовища или сумасшедшие… Причем и те, и другие одинаково ненавидят людей.

— И… много их? — чуть поколебавшись, спросил Бэмби. — Интерес чисто спортивный… может, пора готовиться к мировой войне с оборотнями?

— Не пора, — заверил я. — Во-первых, их мало. Во-вторых, война и так уже идет…

— В каком смысле?

— В прямом, — я закусил губу, пытаясь заглушить воспоминания об отце. Он вышел на тропу войны, нарушил запрет бога и повел за собой волков. — Вы, люди, убивали оборотней и волков тысячи лет. Мы, волки и оборотни, защищались и убивали людей. Мы никогда не общались между собой. Мы презираем оборотней — генетическую ошибку природы. Но вот враг у нас почему-то оказался общий. Охота на ведьм… Непонятно только, кто был охотником, а кто — добычей.