Неодолимое влечение

– Вы не посмеете!

– Еще как посмею.

На мгновение Люси показалось, что Генри и впрямь собрался петь.

– Ну хорошо, – неуверенно сказала она, – я постараюсь.

– И обязательно приходи с распущенными волосами.

– Вы уйдете немедленно, если я соглашусь?

– Обещаю.

– Тогда я согласна. Доброй ночи, милорд. Сто тысяч раз прощай! – добавила она смеясь и, погасив свечу, скрылась в дверях.

– Прошу простить меня, леди Уортингтон, у меня ужасно болит голова, и, боюсь, мне придется пропустить десерт. А вы, тетя, – Люси обратилась к Агате, когда та уже поднималась из-за обеденного стола, – пожалуйста, останьтесь. Наслаждайтесь вечером, а я пойду прямиком в постель. Бриджитт проводит меня.

– Ты уверена, дорогая? Ты что-то не очень хорошо выглядишь.

– Да, уверена. Я просто немного отдохну. – Никогда еще Люси так беспардонно не врала тете, и вообще никогда в жизни она не позволяла себе ничего подобного.

Девушка поспешила к себе в комнату, где Бриджитт положила ей на лоб холодное полотенце, после чего ушла по своим делам. Голова у Люси действительно слегка побаливала, возможно, от того, что она целый день с нетерпением ждала этого момента.

Люси закрыла глаза, и перед ней пронесся весь этот суматошный день.

Она проснулась на рассвете. До завтрака оставалась уйма времени, и Люси стала нетерпеливо ходить по комнате. К счастью, после завтрака леди отправились осматривать оранжерею, она присоединилась к их компании.

К обеду Генри не появился. Люси была благодарна леди Шарлотте, когда та поинтересовалась причиной его отсутствия. Леди Уортингтон сообщила, что у Генри дела в Оксфорде и он вернется лишь на следующий день. Неужели он забыл об их договоре? Или таков был его коварный план?

За ужином Люси не притронулась к еде и то и дело поглядывала на часы. Наконец долгожданный момент наступил. Неужели она сделает это? Неужели встретится с ним? Этот вопрос преследовал ее целый день: она ведь прекрасно знала, что это будет не просто невинная поездка на лошадях.

Когда разум истошно кричал: «Нет!», сердце спокойно настаивало: «Да!» В конце концов Люси почувствовала, что поддается именно этому спокойному призыву. Не было больше ни желания, ни необходимости скрывать, что она страстно ждет его поцелуев, его прикосновений. Но хочет ли она стать его девушкой? Кем она станет для него, если он лишит ее невинности?

Люси закрыла глаза руками. Господи, как она дошла до этого? Что подумал бы отец? Его дочь собралась отдаться мужчине, который никогда не женится на ней, – разве это не ужасно? Бедная мама точно перевернулась бы в гробу при такой мысли.

Румянец стыда окрасил лицо Люси. И все-таки она собралась это сделать, не так ли? Она собралась встретиться с ним и принять это просто как приключение. А может быть, Генри в самом деле предлагал ей невинную поездку на лошадях, и ничего больше?

Люси сбросила со лба полотенце и поднялась с кровати. Взглянув в зеркало, она поняла, что выглядит довольно неважно, и стала подрумянивать щеки, а затем вынула из прически все шпильки, и волосы волнами упали ей на плечи. Шлюха! Она и в самом деле чувствовала себя настоящей шлюхой.

Впрочем, теперь ей уже поздно каяться – пора собираться. Люси вновь заколола волосы, взяла накидку и, дойдя до конюшни, попросила оседлать Грома. Солнце уже садилось, когда она галопом поскакала по аллее вниз к лугам. На полдороге она остановилась и, убедившись, что никто не видит, распустила волосы, а затем поскакала дальше.

Уже через несколько минут Люси увидела его: Генри сидел прямо на земле и сосредоточенно что-то рисовал. У нее все сжалось внутри. Спешившись, она направилась к нему и, подойдя ближе, кашлянула, давая знать о своем присутствии.

Глаза Генри засветились, когда он увидел ее, однако в голове Люси вертелась только одна мысль: Господи, что же она делает?

Генри смотрел то на лежащий перед ним рисунок, то на Люси, будто сверяя, правильно ли изображены все детали, затем поднялся и шагнул к ней навстречу. Все это время он как завороженный смотрел на нее. Сказать по правде, он не ожидал, что Люси и в самом деле осмелится прийти.

– Что вы рисуете в таком сумраке? – напряженным голосом спросила девушка.

– Тебя. – Генри передал Люси рисунок.

Она стала с интересом рассматривать портрет и наконец произнесла:

– Вы просто чудесно рисуете, милорд. А ведь это действительно я.

– Это потому, что ты теперь моя муза. Я уже начал рисовать два портрета маслом, и Джеймс сказал, что на сегодняшний день это мои самые лучшие работы. За это я должен поблагодарить тебя.

Люси начала разглядывать рисунок за рисунком.

– Это работы совсем не любительские, лорд Мэндвилл, у вас талант. Мне кажется, их стоит предложить на выставку.

– Но я рисую лишь для себя и никому их не показывал, кроме Джеймса, Элеанор... и тебя.

– Я так тронута. – На глаза Люси навернулись слезы умиления. – Джеймс Фрейзьер, должно быть, непревзойденный учитель.

– Это так и есть. В детстве большую часть времени я проводил именно у него.

Люси с любопытством посмотрела на маркиза.

– Расскажите о своем детстве, милорд, – попросила она.

Генри взглянул на появившиеся на небе редкие звезды.

– Поверь мне, тебе этого лучше не знать.

– Но я хочу. Вы говорили, что не совсем здоровы, но выглядите здоровым и сильным». Я даже представить себе не могу, что с вами что-то не в порядке.

Генри весь сжался при ее словах, но потом напряжение внезапно исчезло. Да, он расскажет ей все. Никогда в жизни он так отчаянно не хотел, чтобы его поняли.

Сделав глубокий вдох, Генри начал рассказывать Люси про жестокость его матери, про ее измены отцу, которым он был свидетель.

– Это ужасно, – произнесла Люси, слушая его, – я не могла даже представить...

– И это далеко не все. Ты уверена, что хочешь слушать дальше?

Люси кивнула.

– Когда мне было три года, я начал бояться темноты, просыпался среди ночи и истошно кричал. Мать считала мой страх позорным и нашла единственно верный, как она считала, метод излечения: запирала меня в сундук. Она лишь смеялась, когда я молил ее открыть сундук, потому что мне не хватало воздуха. Отец вначале был против подобных приемов, но матери удалось убедить его, будто это лучшее средство от страха.

Люси спрятала лицо в ладони.

– Неужели мать может так жестоко обращаться с собственной плотью и кровью?

Теперь ей все стало понятно. Разве мог Генри доверять женщинам, когда та из них, которая дала ему жизнь и должна была любить его и заботиться о нем, оказалась лишенной естественных чувств, которые надлежит испытывать любой матери.

– Видишь ли, мое рождение было очень болезненным для нее. Элеанор родилась первой и в дальнейшем была здоровым сильным ребенком, я же рос больным и хилым. Однако я оказался единственным наследником отцовского состояния, потому что мать не могла больше иметь детей.

– Но это же не твоя вина! – Люси взяла руку Генри и сжала ее.

– Знаю. Видишь ли, моя мать – холодная и злая женщина, но она имела большие виды на моего отца, который был умнейшим человеком. Он мог бы внести грандиозные изменения в жизнь страны, мог стать очень влиятельным человеком. Однако ей этого было мало. Отец редко бывал в городе, и мать изменяла ему при каждом удобном случае, а он отчаянно хотел верить, что она любит его, как и он ее.

Генри поднялся и стал нервно ходить взад-вперед, боясь посмотреть Люси в глаза.

– Но это было нечестно со стороны отца – бросить вас. – Люси сжала кулаки.

– Возможно. – Генри немного помолчал. – Я провел много лет, выслушивая упреки в слабости, ничтожности, и в конце концов сам поверил в это. Все кардинально переменилось, когда я поступил в Итон. Впервые я мог жить без всяких ограничений и унижений, мог принимать участие в публичных мероприятиях, чего прежде был лишен. Я на удивление неплохо сидел в седле, преуспел в математике и греческом, всеми силами пытаясь доказать всем, что я не хуже других. К моменту поступления в Оксфорд я стал высоким, сильным, а от былой болезненности не осталось и следа.