Страница 110 из 181
Мемуары полководцев вроде Гудериана и Манштейна мало понравились Зигфриду. Эти вояки пытались доказать, что лично они ни в чём не виноваты, а в зверствах повинны эсэсовцы и лично Гитлер. Когда служили фюреру, он не казался им плохим, а на мёртвого вождя стали валить всю вину. Больше понравились юноше воспоминания таких лихих орлов, как диверсант Отто Скорцени и подводник Гюнтер Прин. Вот это были настоящие герои — ничего не боялись и фюреру не изменили до последнего своего вздоха.
Огромное впечатление на Зигфрида произвело то обстоятельство, что американский суд три года пытался найти в действиях Скорцени какие-то «военные преступления», да только так ничего и не отыскал, потому что Большой Отто был героем, а не палачом. И даже американский полковник в конечном счёте сказал: «Мне остаётся лишь сожалеть, что такой офицер, как мистер Скорцени не служил в моей части». Вот она — правда! Вот оно — оправдание штандартенфюрера СС! А капитан Прин, сражавшийся с англичанами? Он спасал английских моряков, которых свои же командиры-подлецы бросали тонуть в открытом море. Вот они-то и были извергами, эти английские офицеры, относившиеся к своим же матросам хуже, чем немецкий капитан, настоящий рыцарь, великодушно спасавший врагов.
Потом Зигфрид узнал ещё немало подобных фактов. Как, например, англичане сбивали над Ла-Маншем немецкие санитарные самолёты. Вот где настоящие военные преступления. А бомбардировки Дрездена? Эти нелюди англосаксы с непостижимым дьявольским остервенением бомбили город, в котором не было ни одного военного объекта, ни одной воинской части. Они уничтожили 200 тысяч человек мирного населения. Зачем? Во имя чего? Армия должна сражаться с армией, а не с мирными жителями. Это ли не самый вопиющий пример военного преступления, но за него почему-то никто у немцев прощения не просил и никто этих нелюдей не судил. Зигфрид понял: всё, что им рассказывают про войну построено на лжи, а потому, когда ему что-то говорили про зверства СС или про ужасы концлагерей, он автоматически воспринимал это, как очередную ложь. Ну, может быть, что-то такое немцы себе и позволяли, но как можно верить англосаксам — палачам Дрездена и Хиросимы, как можно верить пропаганде большевистских комиссаров — палачей собственного народа? Про ужасы большевизма Зигфрид так же немало читал. Он узнал, что на фронте большевики совершенно не щадили своих солдат, тысячи посылая их на убой безо всякого смысла. И эти-то изверги что-то ещё смеют говорить про ужасы нацизма.
Зигфриду казалось, что он понял наконец правду о нацизме и вообще — правду истории, и вот тогда-то он обострённо ощутил своё одиночество. Большинство немцев, которых он видел вокруг себя, втихаря уважали Гитлера, но о нацизме говорить не любили. Каяться им ни в чём не хотелось, но бороться за правду — тем более, они просто предпочитали уходить от этой темы. Отдельные группы неонацистов выглядели полными придурками и ничтожествами, они только позорили боевую память третьего рейха. И вот теперь оказалось, что военно-спортивная группа Курта — тоже никакие не нацисты, просто спортсмены-коммерсанты и не более того. Тогда Зигфрид сказал себе: «Настоящих немцев больше нет». Он пережил это открытие, как личную трагедию.
Некоторое время он пребывал в прострации отчаяния, но его активная натура требовала действия, не такой это был человек, чтобы вечно лить слёзы по безвозвратному величию минувшего. И вот он узнал про «Одессу» — организацию бывших эсэсовцев, которые после войны создали секретные базы в Латинской Америке и Африке. Там-то и надо искать настоящих ветеранов СС, которые, конечно, уже воспитали настоящую смену. Вот к кому следует примкнуть, да только как их найти? Никто не скажет. Не многие эсэсовцы жили открыто. Отто Скорцени, который никогда ни от кого не прятался, уже умер. И тут Зигфрид узнал про штандартенфюрера СС Леона Дегрелля, командира бельгийского легиона СС «Валлония». Было досадно, что Дегрелль не немец, а бельгиец, но перед немецкими эсэсовцами он имел одно преимущество — был всё ещё жив.
У Зигфрида вновь появилась цель — встретиться с этим славным штандартенфюрером, который, как и его дед, сражался на восточном фронте. Зигфрид накопил денег и отправился к Дегреллю в Испанию. Он чувствовал, что домой уже не вернётся.
Леон Дегрелль возглавлял крупную строительную компанию, и Зигфрид понимал, что ему будет не так просто пробраться к такому большому человеку, но это оказалось на удивление легко.
— Юноша, если вам нужна работа, для этого вовсе не обязательно тревожить шефа. Обратитесь в кадровую службу, — сказала в меру симпатичная строгая секретарша.
— Мне не нужна работа. Во всяком случае — пока. Не об этом я намерен говорить с господином Дегреллем.
— Что же вы хотите?
— Правды.
— Мне так и доложить?
— Так и доложите. Молодой немец ищет правду и надеется на содействие господина Дегрелля.
Через минуту секретарша вернулась от шефа в приёмную и обескураженно сообщила:
— Вам назначено на завтра на 18 часов.
Суровое, почти неподвижное лицо старика тронула едва заметная улыбка, когда он протянул Зигфриду руку:
— Что ты хочешь знать? — его голос прозвучал доброжелательно и устало.
— Я хочу найти настоящих нацистов.
— С тобой говорит штандартенфюрер СС.
— Господин штандартенфюрер, вы не обидитесь, если я выражу сомнение в том, что вы настоящий нацист? — Зигфрид постарался придать своему голосу как можно больше почтительности.
Где-то в самой глубине глаз Дегрелля засветился огонёк настоящей заинтересованности:
— Давай, парень, со мной можно.
— Я прочитал о вас всё, что смог найти. Я восхищаюсь вами. Вы 75 раз ходили в рукопашную. Рыцарский крест с дубовыми листьями вам вручил сам фюрер. И всё-таки я не понимаю. Говорят, вы были христианином.
— Почему «был»? Я остаюсь христианином.
— Но важно, что было тогда. Я читал, что членство в СС и христианское мировоззрение несовместимы.
— Это Борман как-то брякнул. Мартин Борман. До сих пор не могу понять, кто дал право этому бухгалтеру определять, что совместимо с членством в СС? Сам он эсэсовцем не был и в рукопашную не ходил.
— Но ведь известно, что Третий Рейх возрождал древнегерманское язычество, которое и было его духовной основой. Воины Рейха стремились в Валгаллу.
— Чушь. Полная чушь, — прохрипел эсэсовец. — Впрочем, ты затронул очень больной и чрезвычайно сложный вопрос. Действительно, языческие тенденции в Третьем Рейхе были, но не более, чем тенденции наряду с другими. Ты, конечно, помнишь, какой девиз был выбит на пряжках ремней солдат вермахта?
— С нами Бог.
— Вот именно. Бог, а не боги. Не правда ли, это несколько странно для армии язычников? А тебе известно, что Церковь в Третьем Рейхе получала государственную субсидию? С чего бы это государство, духовной основой которого было язычество, столь явно и открыто поддерживало христиан? И на освобождённых от большевиков русских территориях мы всюду открывали христианские храмы. А твой покорный слуга дослужился в СС до чина полковника и при этом всеми своими силами и каждым своим шагом утверждал христианские убеждения.
— Но ведь рейхсфюрер СС Генрих Гимлер был язычником.
Дегрелль устало улыбнулся:
— Он, действительно, увлекался язычеством. К слову сказать, его увлечение раздражало фюрера. Вообще, у нашего Гимлера в голове была настоящая религиозная каша.
— Вот я и не могу никак эту кашу расхлебать.
— Правда заключается в следующем. Государственная политика Третьего Рейха не была основана на какой-либо конкретной религиозной доктрине. Процветала религиозная свобода. Достаточно посмотреть на религиозные убеждения высших руководителей рейха. Гимлер, действительно, был этаким языческим романтиком, но это были его личные убеждения, отнюдь не обязательные для всех эсэсовцев. Геббельс, напротив, не уставая, говорил о себе, как о католике. Лично я полагаю, что доктор Геббельс был не лучшим христианином, однако, не сомневаюсь — вполне искренним. Мартин Борман всюду твердил про свой атеизм. К слову сказать, я никогда не любил этого жирного хитреца. Он был человеком мелким и мутным. Так вот эти тенденции — языческая, христианская, атеистическая и другие помельче в Рейхе противоборствовали, и ни одна из них не успела победить.