Истребитель 2Z

— А у Бутягина такая же лаборатория?

— Нет, это только ассистентская. Рядом такая же лаборатория Башметова, другого ассистента Николая Петровича. Его же личная лаборатория — в другом конце здания. Но, к сожалению, его сейчас нет.

— Да, я знаю, я спросил сначала его и, узнав, что его нет, решил зайти к вам. Меня всерьез начинает интересовать сельхозтеория.

— Моя лаборатория также к вашим услугам. Садитесь, пожалуйста. Я постараюсь, насколько мне удастся, заменить вам Николая Петровича.

— Вчера я был в отделе механизации. Груздев посвящал меня в тонкости своего проекта, но я, признаться, не все понял. Приходится, оказывается, проникнуть в тайны селекции. Вот еще новое препятствие. Постеснялся я спросить у Владимира Федоровича, что это за штука. Выручите хоть вы, расскажите.

— Селекция — значит отбор. Пословица говорит: «Что посеешь, то и пожнешь». Если отобрать для посева хорошие семена, то и урожай от них будет хороший. Отсюда пошла сортировка семян, отборка крупных семян от тощих. Обычная сортировка — триером — уже дает десять процентов прибавки урожая. Но этого мало, да и недостаток простой сортировки состоит в том, что не всегда самое крупное зерно является самым урожайным. Надобен еще отбор нужных качеств. Нужно, например, чтобы у пшеницы было питательное и вкусное зерно, у льна чтобы было длинное, крепкое волокно. Нужно делать отбор по сопротивляемости растений холоду, засухе, полевым вредителям. Всем этим и занимаются селекционеры… Я могу показать вам их работу. У меня сейчас как раз работают две группы…

Они двинулись по просторным помещениям, где за столами работали десятки сотрудников агроакадемии. Шэн продолжала пояснения на ходу:

— Надо различать беспородные сорта — популяции — и сортовые семена. Их мы создаем на опытных полях. Отбираем зерна с каждого колоса, взвешиваем, определяем характерные признаки, подбираем и высеиваем вручную. Выращиваем, подбирая нужные нам свойства посредством гибридизации. На этом пути, как вы знаете, замечательных результатов в садоводстве достиг Мичурин. Мы же работаем с зерновыми культурами. Селекция повышает урожай на двадцать процентов и выше. Выведенные академиком Лысенко сорта пшеницы по своим свойствам сейчас стоят выше всех.

— Много мудрых вещей знаете вы, Татьяна Иосифовна, — тихо сказал Лебедев.

— Таких, как я, — много, Антон Григорьевич. Мы — вся страна. И мы делаем только свою часть общего дела. Ведь одной селекции для повышения урожайности мало. Прошлогодний урожай в одиннадцать миллиардов пудов зависел от целого ряда больших мероприятий в государственном масштабе. Огромную роль сыграло повсеместное введение в СССР правильного севооборота.

Они вернулись в кабинет.

— Мы не замыкаемся с нашей наукой только в этих стенах, — рассказывала Шэн с воодушевлением. — Мы вынесли работу в тысячи лабораторий и филиалов академии. Нам помогают совхозные и колхозные лаборатории, помогают школы, ячейки Осоавиахима… Везде находятся энтузиасты… Сейчас вся экспериментальная работа сосредоточена в нашей базе на Волге. Как раз завтра туда уезжает Николай Петрович.

— Эксперименты, касающиеся новой машины?

— Да, сейчас там находится Башметов. Бутягин с Груздевым хотят поставить некоторые опыты.

— Открытые опыты? — резко спросил Лебедев.

— То есть? — не поняла вопроса Шэн.

— Незасекреченные?

Шэн широко раскрыла глаза:

— Мы не делали из этого тайны. Кроме того, наши лаборанты давно уже ведут там работы.

— Что все они за люди? — в упор задал вопрос Лебедев. — Впрочем…

Он задумался на минуту, затем неожиданно решил:

— Сам поеду с ними. Доставлю на место на своем экипаже. На месте виднее.

— Можно подумать, что вы, как Николай Петрович, увлеклись «альбиной 117», — пошутила Шэн.

— Это что за красавица?

— Сорт пшеницы, с которым начнет опыты новая машина. Для нее мы подбираем лучший сорт. В районы разосланы специалисты с заданием проверить все сорта скороспелок.

Лебедев, улыбаясь, начал прощаться:

— Замечательно, я вхожу во вкус. Кончится тем, что из летчика я превращусь в ботаника и начну сажать картошку.

— Чтобы сажать картошку, не надо быть ботаником, — засмеялась Шэн.

— Дайте в последний раз полюбоваться вашим храмом науки, — попросил Лебедев.

Внимательно глядел он на эти высокие стены, украшенные портретами в строгих дубовых рамах, на солидные шкафы, полные книг, на широкий письменный стол, где был расставлен бронзовый солидный письменный прибор, на кожаные кресла, на огромное распахнутое окно, через которое лились свет и воздух.

— Нравится? — спросила Шэн.

Лебедев взглянул в черные глаза ассистентки:

— Сейчас я вспоминаю. Сибирская изба, наш штаб, политкомиссар… Я пришел подать ему заявление о приеме в партию. Тогда он рассказывал мне, за что борются большевики. Говорил о том, что будет впереди… Будет радостная, счастливая жизнь. Но к ней надо итти через трудности. Надо набираться сил, чтобы преодолевать препятствия…

Широким жестом обвел Лебедев вокруг:

— И это — хорошо. Это — продвижка, шаг вперед, в будущее. Недаром проливалась на полях кровь.

Наклонил голову, сказал тихо:

— Мы пошли в наступление. Политкомиссар товарищ Малахов был убит. Он не увидел победного воплощения своей мечты.

Остановился в дверях и, еще раз оглядев комнату, сказал твердо:

— Мы должны уметь защищать это всеми доступными нам средствами.

В воздухе

На ранней июльской заре, когда еще только зарозовел далекий край горизонта, с центрального аэродрома поднялся изящный, как стрекоза, «ВО-29». Сделав прощальный круг над аэродромом, аппарат забрал высоту и понесся к юго-востоку.

Каждый раз, когда Груздев начинал воздушное путешествие, он переживал взлет аппарата с новой радостью.

Конструктор любил чувствовать момент, когда аппарат, разбежавшись и чуть покачиваясь, мягко отрывается от земли и взмывает в просторную высь, любил это ни с чем не сравнимое ощущение внезапной легкости и гордой радости за гений человека, завоевавшего небо.

Лебедев с пилотского места глянул вниз. Огромный, еще покрытый ночной синевой город стремительно отплывал в сторону. Вдали виднелась серая полоса реки, громада Дворца Советов. Редкие огни гасли внизу.

В окно Груздев видел, как город поплыл вниз и налево. Стеклянные горбатые крыши железнодорожного депо превращались в крохотную коробочку. Река, будто широкая жестяная стружка, извивом лежала на сизом просторе земли. Аппарат набрал высоту. Полоски городских улиц заволоклись туманом.

Шума мотора почти не было слышно: аппарат был снабжен глушителем системы Лебедева. Это позволяло разговаривать в кабине во время полета.

— Сожалею, что и блокнот украден Штопаным Носом, — оторвавшись от окна, обратился Груздев к Бутягину. — Когда попадет он ко мне в руки, я сверну ему шею.

— Блокноту?! — простонал Бутягин.

— Штопаному Носу. У блокнотов не бывает шеи, — наставительно отозвался Груздев, снял кепку и тщательно вытер носовым платком свое круглое лицо. — Жара сегодня будет основательная.

Бутягин лежал в кресле, вытянув ноги и закрыв глаза. Лицо его страдальчески кривилось.

— Думайте о чем-нибудь приятном, Николай Петрович, — посоветовал Груздев, — тогда не будет тошноты.

— А ну вас! — обозлился Бутягин.

Он плохо выспался с вечера и был явно не в духе. Его раздражал Груздев. На земле этот конструктор был молчалив, тих и незаметен. А тут, в кабинке аэроплана, он преобразился. Вертелся на кресле, порывался разговаривать, пытался что-то насвистывать себе под нос, вытаскивал из карманов какие-то ягоды, карамельки, восторгался, заглядывал в окно…

— Облако! — вскрикивал он. — А мы поверх его… Город какой-то внизу… Леса похожи сверху на мох… Река замечательная!

Штурман Гуров так привык к полетам, что в кабине летящего «ВО-29» чувствовал себя спокойнее, нежели в купе экспресса. К красотам природы, видимым через окно кабины, он был несколько равнодушен. Его интересовали служебные дела и работа. Он отрапортовал по радио на аэродром, что все в порядке. Связался с районным аэродромом, где предполагалась посадка, и сейчас ел бутерброд. Лебедев сегодня рано поднял своего друга, и Гуров не успел позавтракать.