Реальность сердца

— Надеюсь на это, — отцовским же тоном, строгим и требовательным, закончил разговор Араон. Дитрих еще раз поклонился и быстро вышел вон. Перепуганных суетливых камердинеров, помогавших ему раздеться, юноша несколько раз нетерпеливо одергивал, когда те медлили, потом и вовсе выгнал вон. Ему не терпелось упасть в постель: он так устал за день! Штаны он мог снять и сам, без посторонней помощи. Упасть на подушки, спрятаться под одеяло от всепроникающего запаха гари, от мелкой угольной взвеси, которой пропитался воздух… Еще Араон очень надеялся, что, когда он проснется, уже кончится вся эта вакханалия с прежде времени погасшим светом небесным, и первым, что он увидит, окажется тонкий алый луч, пробивающийся между занавесей.

Рене Алларэ планировал проникнуть в Шеннору в тот момент, когда из крепости будут вывозить на казнь северного мятежника. Все было подготовлено: в ближайших к площади домах размещены отряды, в толпе, что собралась у ворот поглазеть на преступника, должны были стоять его люди, в количестве, достаточном, чтобы создать переполох и прорваться внутрь. Сам он занял место в мансарде ближайшего особняка. На лестнице дежурил офицер, готовый отдать команду остальным.

Не удалось: графа Къела вывели через узкую калитку в боковой стене и посадили в карету. Через зрительную трубу Рене мог пронаблюдать все это в деталях; одна беда — судьба северянина его совершенно не интересовала. Алларэ нужен был лишь один-единственный узник Шенноры, тот, чья камера находилась на втором подвальном уровне. Поэтажный план крепости, начерченный одним из стражников, Рене выучил наизусть, а найденная в архиве старая карта, на которой все расстояния были промерены в шагах, помогла рассчитать каждый миг штурма. В переплетениях коридоров было легко заблудиться, но сам Рене и те два десятка, что должны были пойти с ним, выучили расстояния от одного поворота до другого так четко, словно всю жизнь прослужили в крепости-тюрьме. Обнаружив, что первоначальный замысел сорвался, Рене не приказал своим людям отходить. Надеяться было не на что, и все же он решил, что подождет до вечерних сумерек. Будут возвращаться стражники, в крепость привезут продовольствие или случится еще что-нибудь… хоть что-нибудь. Мальчишка Кесслер сидел в мансарде рядом с Рене. Молчал, насупившись. Ему зрительную трубу никто не предлагал, но он и сам видел сквозь мутное запыленное окошко, что ворота не открываются. Слава Воину, ничего по этому поводу бруленский сопляк не сказал. Он вообще оказался не слишком разговорчивым: видимо, как в первый день обиделся на весь белый свет, так и ходил, надувшись. Особой пользы от него не было, вреда — тоже; сперва Рене не собирался брать его внутрь, но потом оказалось, что бруленец лучше всех ориентируется в направлениях и неплохо видит в темноте. Кесслер родился с талантом навигатора. Святой Окберт не пожалел для него своих даров.

— Вы будете только указывать дорогу. Ясно?

— Да, господин Рене, — глазами сверкать мальчишка так и не отучился, но действительно выполнял все приказы Алларэ. Безропотно и безупречно. Рене не раз задавался вопросом, почему считает девятнадцатилетнего, почти взрослого уже парня — юнцом, почему называет про себя именно «мальчишкой». Иначе, тем не менее, не получалось. Тонкий, гибкий, как ивовая лоза, но все еще угловатый, то застенчивый, то вспыльчивый — нет, на взрослого он никак не тянул; Рене все время казалось, что ему пятнадцать, а не девятнадцать. Лицо, очень красивое по любым меркам, тоже было именно по-юношески гладким, нежным и слишком уж выразительным. Кесслер, проживший самостоятельно в столице почти год, вхожий в лучшие дома Собры, считал себя взрослым, и привык, чтобы к нему относились соответственно.

Рене сам удивлялся тому, какое удовольствие ему доставляет тыкать парня в каждый промах, каждую ошибку и глупость — именно как юнца, бестолкового щенка, неопытного и беспомощного. Бруленец напрашивался на подобное, и как раз тем, что полагал себя опытным, разумным и самостоятельным. У Рене была целая куча младших родственников — братья родные, двоюродные и троюродные, племянники ненамного младше его самого и еще полным-полно родни лет пятнадцати-двадцати, и он считал, что превосходно умеет с ними ладить. Никто не вызывал таких чувств, как порученец. В чем дело, Алларэ не понимал.

Именно о причинах загадочной неприязни и раздумывал Рене, глядя на склоненную в унынии черно-медную голову Кесслера, и в очередной раз сражаясь с желанием отвесить мальчишке подзатыльник, когда снаружи настала тьма. Алларэ отчасти реализовал свою мечту, уронив зрительную трубу тому на макушку. Парень ойкнул, вскочил, едва не сбив Рене с ног, потом они вместе наклонились к окошку, которое было прорублено слишком низко: от пола до середины бедра. Рене считал про себя до ста, и поняв, что света не будет, приказал:

— Начинайте! Им повезло, несказанно повезло уже во второй раз: кто-то, должно быть, испуганный неожиданным приходом темноты, решил открыть ворота. Зачем — Рене раздумывать было некогда. Он бранился на бегу: ничего не было видно не только стражникам Шенноры, но и ему самому. Лишь немногие из его отряда успели зажечь факелы. Короткая схватка у ворот, еще одна — снаружи, у тяжелых дверей замка. Весь план полетел к сельдям под хвост. Разобраться, остался ли кто-то во дворе, чтобы снять остаток охраны и покончить с арбалетчиками в угловых башнях, Рене не мог: он не видел дальше вытянутой руки. Оставалось догадываться по шуму и выкрикам. Кажется, первая сотня все-таки успела и вломиться во двор, и выставить караул снаружи. Вторая должна была оцепить крепость на случай подхода городской стражи. Вот в том, что теперь этого стоит опасаться, Рене сильно сомневался. Отсюда до казарм — четыре мили пути, и будь он проклят, если в кромешной тьме кто-то успеет сообщить в казармы и привести отряд обратно, пока Алларэ не закончит в Шенноре… Сорен бежал за плечом алларца, подсказывая, куда свернуть. Рене не рвался вперед; если бы не мальчишка, он возглавил бы свой десяток, но приходилось прикрывать Кесслера, который оказался надежным проводником, а вот что из него выйдет достойный боец, Алларэ сомневался. В коридорах крепости было куда легче, здесь-то таких потемок не было. Через каждый десяток шагов на стенах висели факелы, по двое в подставке. Они чередовались, обеспечивая довольно тусклое, но надежное освещение. Два поста охраны, находившиеся ровно там, где и подсказывал план, преодолели без особого труда: первый и вовсе был покинут, на втором остался лишь перепуганный юнец, который начал мямлить что-то невнятное. Удар по голове прервал беспомощный лепет.

Второй уровень подвала. Троих стражников, вооруженных короткими мечами, убили быстро и без лишнего шума, четвертого, который не пытался сопротивляться, обезоружили и ударили в висок рукоятью кинжала.

— Направо! Пятая камера по левой стене!

— Обыщите охрану, нам нужны ключи! — приказал Рене, убедившись, что дверь не только заперта на тяжелый засов, но еще и закрыта на огромный, с два кулака, замок. — Быстрее! Дорого было каждое мгновение. Алларэ досадливо обернулся через плечо, там, где тяжело дышал Кесслер. Полутемный коридор, уходящий вдаль на сотню шагов, был пуст. Ряды деревянных дверей чередовались с выступами каменных стен. Редкие факелы освещали стены, сочащиеся влагой, на диво чистый пол, низкий потолочный свод, с которого кое-где капала вода. Шеннора стояла слишком близко к реке, чтобы в подвалах не развелась сырость. Сколько Реми провел здесь? Сначала его содержали на третьем этаже, там, где тепло и сухо… От напряженного беспокойства в голову лезла всякая чушь, например, вопрос «сколько раз в день здесь моют полы, и зачем это делают?». Габриэль долго, слишком долго ковырялся с замком. Рене рявкнул на него, гвардеец только пожал плечами и продолжил подбирать ключ. Второй десяток, тот, что шел с отрывом в пять минут и должен был охранять уже расчищенную отрядом Рене дорогу, наверняка делал свое дело. Алларэ очень на это надеялся. Еще — на то, что большая часть стражников связана сражением во дворе; на то, что внезапно пришедшая тьма слишком многих повергла в панику и суеверный страх… Воин был на их стороне, и все же нельзя было терять попусту ни мгновения. Дверь распахнулась. Рене шагнул внутрь и в первый момент никого не увидел: в камере было абсолютно темно. Даже привыкшие уже к полумраку глаза не могли нащупать в тусклом свете из коридора контуров предметов. Если они вообще тут были…