Реальность сердца

— Дайте факел! — приказал он. Неужели ошиблись?

— Ох, избавьте, — сказал кто-то из дальнего угла. — Рене, не нужно света…

— Герцог?

— Да, я здесь. Вы пришли меня навестить? — хриплый, сорванный голос не походил на с детства привычный голос двоюродного брата; разве только сарказм, сочащийся из каждого слова, был весьма знаком. На всякий случай Алларэ все же взял протянутый факел и осветил темный угол. Кесслер быстрее, чем Рене Алларэ, узнал в сидевшем на куче гнилой соломы человеке со спутанными в колтун волосами, в грязной одежде, Реми.

— Мой герцог… — бестолковый мальчишка рванулся туда, упал на колени рядом.

— Сорен? — Реми вскинул перебинтованную до локтя грязной тряпкой руку, прикрывая глаза от света. — Рад вас видеть в моем прибежище, но не будете ли вы любезны… — герцог закашлялся, и с трудом договорил: — …загородить этот источник света?

— Что они с вами сделали? — вопрос был достоин задавшего; Рене пожалел, что вообще взял с собой бруленца.

— Сорен, я вам потом расскажу. Обещаю, — герцог Алларэ усмехнулся. — В качестве страшной сказки на ночь.

— Герцог, вы можете идти?

— Не уверен… надо попробовать.

С помощью Кесслера Реми поднялся с пола, но на ногах ему устоять не удалось – его качнуло и он оперся локтем о стену. Локтем, не ладонью — отметил Рене. Кисти герцог держал на весу. Рене подставил брату плечо, с другой стороны его подхватил Кесслер, но путь до двери камеры показал, что и это не лучшая идея. Слишком уж медленно у них получалось. Рене сокрушенно вздохнул. Они не догадались взять с собой носилки — надо ж было оказаться такими дураками!.. Отчего-то никому и в голову не пришло, что герцог Алларэ может оказаться в подобном состоянии: пытки на допросах не применялись в Собране со времен короля Лаэрта. О том, что в стране творится многое из того, что не происходило и вовсе никогда, Рене как-то позабыл. Глупость, которая теперь может обернуться серьезной задержкой. Реми не барышня, которую можно запросто перекинуть через плечо, а узкие коридоры не позволят сплести двоим руки в «сиденье» и двигаться боком…

Пока Рене размышлял, Габриэль с другим гвардейцем разобрались с цепью; хорошо хоть, про инструмент подумали заранее.

— Поль, ты понесешь герцога на спине! — приказал Рене самому крупному из своего отряда.

Тот молча кивнул, примеряясь, потом сообразил, что, как обычно, взвалить ношу на спину, связав руки ремнем не удастся. Тяжело охнув, Поль поднял Реми на руки; Рене понадеялся, что гвардеец дотащит его хотя бы до первого уровня, а там найдется смена.

— Уходим! — приказал он. — Быстро, быстро!

Обратная дорога выдалась еще легче, чем дорога вниз. Шестеро из двух десятков алларцев были ранены в схватках со стражниками Шенноры, но тяжело раненых не оказалось, и никого не убили. Во дворе дела обстояли куда хуже: потери были примерно равными, на три десятка стражников — три десятка нападавших, да еще и каждый пятый ранен. Рене надеялся, что жертв будет несколько меньше, но темнота и хаос сыграли свою роль; впрочем, это число они могли себе позволить — наготове был отряд, задачей которого с самого начала было увезти тела и тяжело раненых из Шенноры в предместья. Там уже все было подготовлено.

Наверху оказалось, что и еще одну важную деталь план Рене не учитывал: брат и герцог был вовсе не в состоянии командовать алларскими полками. Он потерял сознание еще на пути к лестнице; Реми устроили в карете под присмотром Сорена, который ни на шаг не отходил от герцога. Рене Алларэ отдал последние распоряжения, передал командование отходом Виктору Аэлласу и сам сел в карету, приказав кучеру трогаться. Три десятка всадников сопровождали их. Сорена Рене с удовольствием выгнал бы к Габриэлю, возглавлявшему отряд, чтобы тот показывал дорогу, но потом передумал. Габриэль прожил в Собре лет пять, и знал город лучше, чем бруленец, да и направление умел выбирать лишь немногим хуже. Помножить одно на другое — получается, что лучше пусть распоряжается свой человек, так надежнее. Взять с собой лекаря никому в голову не пришло. Гвардейцы умели бинтовать друг другу раны, но сейчас нужны были не их немудрящие навыки, а настоящий обученный лекарь с большим опытом. Рене с затаенным страхом смотрел на брата, полулежавшего на коленях у Сорена. Реми очень сильно исхудал, явно чужая рубаха — дешевая, грубая ткань, — разлезлась в клочья и обнажала обтянутые кожей ребра. Неровное, с хрипами, дыхание, как при лихорадке. Но больше всего тревожили повязки на руках — толстые, плотные и пропитавшиеся темным… кровью? Они еще и дурно пахли. Если кто-то осмелился подвергнуть герцога Алларэ пыткам, то Рене погодит приказывать полкам покинуть столицу… да и вообще с этим не стоило торопиться. Неизвестно, что случилось, и почему до сих пор темно. Возможно, в этом мраке кромешном можно будет сделать еще некоторое количество полезных дел. Главное, чтобы Реми очнулся и смог рассказать, что с ним произошло.

Герцог пришел в сознание только в поместье Леруа. Там нашелся лекарь, пожилой солидный эллонец, за чье мастерство Леруа ручался головой; мэтр и сам внушал доверие уже одним своим видом. Сопровождал его молоденький ученик. Мэтр Беранже выслушал короткий рассказ Рене, озадаченно покачал головой и приказал своему ученику и слуге обмыть и переодеть освобожденного узника. После внимательного осмотра лекарь, помрачнев, велел выйти вон всем посторонним, кроме Рене и Кесслера, который так и не отходил от Реми ни на шаг, даже пытался помогать ученику лекаря, по виду — своему ровеснику. Рене стоял у окна, стараясь не думать о том, что увидит, когда мэтр Беранже срежет повязки. Неприятного, мясного оттенка занавеси едва заметно колыхались от сквозящего из щелей ледяного воздуха. Рене пробирала липкая потная дрожь, и он пытался уверить себя, что все дело в сквозняке. Что, Леруа не мог найти комнаты получше?! Когда лекарь приступил с ножницами к бинтам, Реми открыл глаза и попытался сесть. Ученик подложил ему под спину подушки, в очередной раз напоил мятным отваром, и герцог сам подал руку Беранже. Под локоть левой подсунули очередную подушку.

— Можете не медлить, я потерплю.

— Это решительно не нужно, — покачал головой лекарь. — Вам дадут сонное питье.

— Ох, перестаньте. Лучше уберите эту дрянь с рук. Она мне порядком надоела…

— Что с вами делали, ваша милость? — Беранже склонил седую голову к плечу, словно примериваясь к предстоящей ему работе.

— Мне не сообщили, как это называется, — усмехнулся Реми. — Что-то такое, не вполне приятное… Приступайте же! Раньше начнете, быстрее увидите…

Рене вздрогнул и отвернулся, глядя в непроглядную тьму, отделенную от комнаты лишь стеклом в объятиях тонкой рамы. Если верить часам, сейчас было время вечерних сумерек; если глазам — то середина ночи, причем какой-то особенно темной, вязкой и непроглядной ночи, какие в Алларэ бывали перед штормами. За спиной происходила долгая, тихая, монотонная возня. Рене наблюдал ее отражение в стекле. Плескалась горячая вода в тазу, и от нее по всей комнате пахло травами, горько и удушливо. Мальчишка-ученик смешивал лекарство, отмеряя в щербатую миску капли из темных флаконов. Лекарь резал бинты, просил Сорена подать ему из большого саквояжа то одну блестящую вещь, то другую. Бруленец исправно помогал, молча и только слишком глубоко дыша, потом вдруг уронил что-то на пол и придушенно выбранился. Лекарь укоризненно кашлянул. Рене не выдержал, обернулся.

— … — ругань встала поперек горла. Обе руки, освобожденные от грязных тряпок, больше напоминали темно-багровое месиво костей и плоти, чем человеческие конечности. Красные припухлые полосы тянулись от запястий к локтям и выше.

— Да, Рене, фехтовать нам больше не придется. — Реми еще и улыбался…

— Вы правы, ваша милость, — мрачно кивнул Беранже. — Я надеюсь, мы сумеем обойтись без ампутации.

— Я тоже надеюсь. — Герцог Алларэ болезненно щурился, отворачиваясь от свечей, стоявших на столике рядом с кроватью.

— Ваша милость, я настаиваю, чтобы вы выпили настойку млечного сока! Мне нужно обработать ваши раны, это займет не менее двух часов!