Русский транзит

– Си-Эн-Эн в живом эфире! Только что поступило сообщение! По радио Верховного Совета России народный депутат Виктор Миронов попросил москвичей разобрать баррикады для прохода одного из подразделений Таманской дивизии под командованием майора Сергея Евдокимова. Это подразделение из десяти танков перекроет возможные пути к «Белому дому», чтобы помешать вероятному в ночь на 20 августа штурму резиденции республиканских властей. Мы ведем репортаж с крыши гостиницы «Россия». Перед нами – Кремль. Он безмолвствует. Си-Эн-Эн продолжает трансляцию!..

Ага! Вот и вояки вскинулись! Говорю же, не перевелись на Руси нормальные мужики. Я с вами, мужики! Эх-ма, лететь-то часов двенадцать. Успеть бы! Ну точно, не продержаться этим мордам! Ну от силы день. Ну два. Ну три. Я так вижу. А н-ну пустите меня! Мы тут с соотечественниками посовещались и решили!

– Ты покойник! – шепнул-шипнул аккуратист Коудли.

– Я уже был покойником. И не раз! – наплевал я. – Отцепись, парень!

– Дискета! – напомнил парень.

Далась вам эта дискета! Получите вы ее, как только я уверюсь в необратимости… м-м… в собственной необратимости к стране Бога и моей. Получите, как только я уверюсь, что окончательно и бесповоротно лечу в страну, покинутую Богом, судя по последним семидесяти с лишним годам, но – мою. Бог – сам себе судья, покинул. Зато я возвращаюсь. Эка!

– Ты останешься… – сказала Марси. И не просительно, а утверждающе. Даже не утверждающе – в противовес моему молчаливому отрицанию. Верней, сообщая мне новость, которую я должен принять, если и не смогу пока понять. Ну, женщины! Не много ли на себя берете?! Подкупающая категоричность!

Боярова еще никому не удавалось подкупить! И чемоданом баксов – тоже. Пусть его у меня конфискуют в Шереметьево-2. Пусть только попробуют! Не трожьте кладь! Это не багаж, это кошелек. Я хочу вручить его законной власти! (Забавно, однако я так и решил! Дурак я наверное. Жеребец и кретин. Наверное. Я больше сокрушался по поводу оставляемых в Америке тысячах баксов на собственном счету, чем при мысли о расставании с живыми миллионами. Или мне моим российским аршином не измерить эдакую сумму – чемодан и чемодан, абстракция. Или был я обуян бла-ародной мыслию: все что могу, все что могу!.. к Белому дому! с чемоданом валюты! Братики-демократики, примите!).

Вероятно, и окружение ныне ближайшее сыграло короля – Боярова! Черт возьми! Регистрация началась. Фамилии! Титулы! Голицын. Князь. Долгорукий. Оболенский. Граф! Бабена мать! Топорович! Репнин! Потомственный баронет Измайлов-Барковский мусульмано-польских кровей! Кончаков! Бли-ин! В такой компании – хоть к бабеной матери, хоть и Совдеп!

Человеку свойственно ошибаться в самооценке. Ну а я – человек. Мне – не чуждо. Я и возомнил. Помнится (а ведь помнится, помнится!), рассказывал малолетке-Саньке отец Евгений Викторович (а ведь отец, отец!) о графе Игнатьеве, о генерал-лейтенанте Игнатьеве, сохранившем для России чуть ли не четверть миллиарда рублей золотом. Во Франции, что ли? И сей дипломат-генерал посылал всех просителей к той самой бабеной матери, пока не вручил с рук на руки золотишко законной власти. А чем я хуже?! Четыре с половиной миллиона долларей – не четверть миллиарда, но… все чем могу, все чем могу!

И пусть дядь-Гоша, Лихарев, Головнин, Галински, Перельман, товарищ Павел суетятся, радуются жизни в Америке, палят друг в друга, прячутся, мухлюют! И пусть Коудли, Шейвере, Арчдейл дорываются до сути! Этот чемоданчик – транзитом. Он здесь, в Америке, ненадолго. Он сейчас улетит. И я вместе с ним. Куда-куда! На кудыкину гору! Не в Колумбию же! То-то меня там земляки сеньора Виллановы ждут с распростертыми объятиями! Они, земляки карлика-Карлоса, и здесь не оставят в покое – тоже, между прочим, веский довод в пользу махания всем им серебряным крылом. Помашу на прощанье и – в небо, и – ура свободному полету. Процедура убытия из Америки на удивление проста – да катись на все четыре! Не то что прибытие! Этот со мной, не мешайте! Он провожающий! Я – особо важная персона, меня провожают до люка. Нет, он не полетит, он остается. Или как? Тэрри, полетим?! А?

– Ты покойник! – повторил фебрила. – Они тебя там даже не сошлют в Сибирь. Они тебя даже, не расстреляют. Они из тебя сделают куклу, понимаешь, парень?!

Чего уж тут не понять! Слыхал-слыхал. Валька Головнин то ли врал по питерской пьянке, то ли попугать пытался после тренировки. «Кукла». Объект для тренировок в рукопашном бою. Обреченный, получивший «вышку». И потому сопротивляющийся не на жизнь, а на смерть. Условия для курсантов максимально приближены к реальным – «кукла» и убить может, зато ежели ты «куклу» угробишь, никто и не пожурит. Да-а, из меня получилась бы отменная «кукла». И я бы долгонько протянул в этом качестве. Или… нет. Зарекся же убивать кого-либо после Афгана – разве смертельных врагов, а курсантики враги? Нынче, правда, самому Головнину надо поберечься – как бы его самого «куклой» не сделали здесь, в Америке. Подобрали по наводке спецагента Арчдейл из номера отеля, куда привел ее мистер Боярофф, подлечили, откормили – старайся, офицер КГБ, во славу бойцов из ФБР и ради продления жизни. Ну а я… Я «куклой» не стану. Я и «томас» собственный задействовал только единожды – исключительно для отстрела браслетки, для отмежевывания от примкнувшего ко мне Головнина. Ага?! Это за два года-то! «Томас»… Где он теперь! И ладно! Я эту засевшую в Кремле жопасто-мордастую сволочь голыми руками! Я их… Я в крайнем случае чемодан заместо ослиной челюсти задействую! Ишь, фигли-миглистяне! Пасть порву! Самсон слезами зависти умоется. Слышь, Далила?

– Ты останешься… – повторила Марси прежним многозначительным тоном.

А я не мог ей даже пообещать в стиле Арнольда: «Я вернусь!». Все-таки мы с ней хорошо чувствуем друг друга. Марси – не враг. Так все сложилось бестолково – чья вина? И Тэрри для нее – не друг. Так все сложилось. Если это послужит утешением, утешься, Бояров. И – прости-прощай.

– Токийская фондовая биржа отреагировала на события в СССР крупномасштабным падением курсов акций. К моменту ее закрытия индекс Никкэй упал на 1.357.67 пункта. На Токийской валютной бирже резко упал курс иены. Сегодня торги на ТВБ завершились на уровне 1 доллар – 138,4 иены!

Кто о чем: вшивый – о бане, русский – о судьбе Отечества, Америка – о долларе! Нет, не быть мне американцем. Не быть. Не быть. Что там новенького в Москве?! Эй, парни с крыши!

– Дискета! – истерически хрипнул Тэрри. Он не на шутку перепугался: неровен час – азиат-Боярофф за милую душу втащит в самолет и вынудит совершить совместное путешествие из Нью-Йорка в Москву.

Вот еще! Очень ты мне нужен, фебрила! Отцепись, сказал! Не понял?! Сними браслетку! Не верти башкой, не помогут тебе коллеги! Я тебя раньше придушу, если будешь рыпаться – чай мы не в «за-стэн-ках Лыо-бьян-кьи»! А хочешь – слетаем?!

Подали гармошку-переходник, позволяющую прямо из коридора нырнуть в брюхо самолета. Дискета? Ах, дискета!

А я разве не сказал? Небось все психотропы на Боярова извели в застенках Говард-Бич, дабы расколоть. Сла-аб человек, но Бояров тверд! Не раскололи. Нет, что-то такое они из меня все же вытянули. Иначе не бывать нам в аэропорту. Вероятно, я им под наркотой выдавил: дискета… в аэропорту, а большего не скажу. Сам, сам! Только сам! Ладно, теперь-то могу и не сам. Я вам не мальчик на побегушках, я вам не швейцар – двери открывать-закрывать. Сбегайте. Круго-о- ом! Марш!

Какие-такие двери? Ха! «0424». Вы там вализы нашли? Нашли. А больше ничего не было? Эх, все гениальное просто до идиотизма. А прогнуться слабо? Прямая спина – гордость Америки. Это в Совдепии лишь только выпрямишься, гордо подбородок вздернешь – тут же споткнешься и в траншею угодишь, а вослед услышишь осуждающее «Под ноги надо смотреть!». Все семьдесят с лишком лет под ноги и смотрим. Сгорбившись. Человек – звучит горБо!

Ячейка «0424». Самая нижняя. Вытащили вализы? Пустая? Пустая. Фонариком посветили? Обсмотрели? Внимательно? А прогнуться? Привычки нет? Ну и… прогнитесь, прогнитесь!