Страница 3 из 57
— Когда-нибудь сердце у меня не выдержит! Всё норовят делать по-своему! Если не стоять над ними сторожем, то они украдут у тебя даже воздух! А мне же не разорваться! Я же не господь бог!
Эта вспышка гнева была последней.
— Что нового? — вдруг успокоившись, спросил он, поправляя шапку из куньего меха.
— Кум Санти говорит… — начал адвокат.
— Только чтобы угодить вашей милости, — вставил старый крестьянин.
— Угодить мне? Скорее, самому себе. Речь идет, видно, о той, полоске земли, не так ли?
— Так, ваше сиятельство.
— Куму Санти надавали дурных советов, — сказал дон Аквиланте.
— Старый я, ваша милость. Всю жизнь я отдал этому клочку земли. Что тут еще скажешь? Я посадил там деревья, они мне как дети. И домишко построил этими вот самыми руками. Вы, ваша милость, любите Марджителло? И дом свой там тоже любите? Вот и я точно так же. Чем меньше имеешь, тем больше дорожишь своим добром. Да только злые люди хотят омрачить мою старость. Как могли они сказать, что я люто ненавидел покойного кума Рокко? А вы, ваша милость, им поверили! И следователь тоже пристал с ножом к горлу и два часа домогался, чтобы я сказал: «Это я его убил!» А за что мне было его убивать? За то, что кум Рокко защищал интересы своего хозяина? За то, что заявлял на меня, когда я прихватывал чуток хозяйской земли? Так мировой судья ни разу меня за это и не наказал… Хватит! Я сказал себе: «Покончим с этим! Раз синьору маркизу так угодно, пусть будет так!»
Голос старика дрожал, он говорил медленно, чуть не плача.
— Я уже объяснял вам, — сказал дон Аквиланте, — что к действиям следователя синьор маркиз не имеет никакого отношения. Правосудие выполняет свой долг не взирая на лица.
— А теперь вот арестовали беднягу Нели Казаччо!
— А вам что за дело? Думайте лучше о себе.
— Я уже хотел было уступить вам, слыша, как вы ноете, — сказал маркиз. — Я же не краду у вас этот клочок земли. Я плачу за него… Вам приятно было бы, если б кто-то чужой ворвался в ваш дом и занял там комнату? Так и вы сидите чужаком в Марджителло посреди моих владений.
— Но я живу там еще с тех пор, когда все земли вокруг принадлежали другим хозяевам. Они продали их вашей милости, а я-то чем виноват?.. Бумагу у нотариуса подписать для меня все равно что оторвать кусок от сердца!.. На беду, уж так устроен мир: вздумай глиняный горшок спорить с камнем, от него останутся одни черепки!
— Ну вот, теперь вы и сами не знаете, что говорите! — сказал дон Аквиланте.
— Очень даже хорошо знаю, синьор адвокат! Господь видит мое горе, и слезы мои кровью отольются тому, кто убил кума Рокко Кришоне! Не случись этого, мне бы не пришлось сейчас ради того, чтобы спокойно прожить остаток дней моих, продавать землю, которая досталась мне от отца, которая принадлежала моему деду и должна была перейти к моим внукам, вот уже два года как они осиротели! Ведь окажутся на улице, нищими и раздетыми, потому что землю с собой не унесешь, а деньги тают в руках как снег.
— Вы можете купить себе другой участок.
— A-а, синьор адвокат! Это будет совсем не тот, который я столько лет поливал своим потом. Кровавыми слезами пусть изойдет тот, кто убил кума Рокко Кришоне! Правда ведь, ваша милость? Для вашей милости это ведь все равно что правой руки лишиться. Кум Рокко здесь вторым хозяином был.
Помрачнев, маркиз ходил взад и вперед по комнате, сжимая руки.
— Вот видите, — сказал дон Аквиланте, — у маркиза и в мыслях нет причинять вам зло. Кто вам такое сказал? Вы пришли кто мне по своей доброй воле. А теперь говорите ерунду!
— Не берите в толк, синьор! Надо же как-то отвести душу!
И старый крестьянин принялся утирать глаза тыльной стороной руки, огрубевшей от тяжелой работы.
Заметив краем глаза, что кто-то в черном вошел и молча остановился на пороге, маркиз поднял голову.
— Что тебе надо? Зачем ты пришла сюда? — вскричал он прерывающимся от волнения голосом.
Адвокат и кум Санти обернулись и, узнав вдову Рокко Кришоне, отошли в сторону.
В траурной одежде, с головой закутанная в широкую накидку из черного сукна, которую она обеими руками стянула у подбородка, так что едва видны были глаза, нос и рот, женщина не двинулась с места, не шелохнулась и ответила почти шепотом:
— Я пришла узнать, нет ли новостей, может…
Весь ее вид, ее голос еще больше разозлили маркиза.
— А я что, следователь? — с раздражением закричал он. — Я знаю не больше тебя, не больше других!
Заметив вдруг, что обращается к ней на «ты», он закусил губу и попытался сдержать себя:
— Дело будут рассматривать в суде присяжных, в Кальтаджироне… Вас вызовут. С вашей стороны будет три адвоката. А этот, — добавил маркиз, указывая на дона Аквиланте, — этот стоит десятерых! Расходы я беру на себя. Вам незачем приходить сюда напоминать и поторапливать… Что я еще могу сделать, кроме того, что уже сделал и делаю? Он был вашим мужем. Но он был и моим служащим, моей правой рукой, как только что сказал кум Санти. И я оплакивал его и оплакиваю больше, чем вы… Что за нужда являться сюда?.. Я вам уже сто раз твердил: незачем приходить ко мне!
Говоря это, маркиз злился, повышал голос и возбужденно жестикулировал.
Даже человек, ничего не знающий о том, что было между этой женщиной и маркизом, сразу бы догадался, что раздражение его слишком велико для такого незначительного повода, что за словами его и тоном, каким они были сказаны, кроется нечто большее, чем то, что они означают.
В Раббато всем было известно, что Агриппина Сольмо [6]три года назад была «девкой» маркиза, как без всяких церемоний выражаются в этих краях. Все знали, что эта крестьянка принадлежала ему с шестнадцати лет, что он содержал ее получше, чем благородную, и одно время даже родственники полагали, что он все-таки совершит безумство, сделав ее маркизой Роккавердина.
Что же касается дальнейших событий, то никто ничего не мог сказать определенно. Каждый по-своему толковал неожиданное решение маркиза выдать ее замуж. Все так и осталось между ним и Рокко Кришоне, которого прозвали «маркизов Рокко», потому что он был factotum [7]дома Роккавердина. Лишь однажды в разговоре с приятелем Рокко проговорился:
— Прикажи мне маркиз: «Бросься с колокольни святого Исидоро» — я брошусь и глазом не моргну!
Видя, что женщина, устремив на маркиза умоляющий взгляд, по-прежнему недвижно, словно изваяние, стоит на пороге, кутаясь в свою черную накидку, дон Аквиланте, который по-своему уже объяснил себе эту сцену, счел нужным вмешаться. Он подошел к ней и тихо заговорил:
— Маркиз прав. Теперь все в руках правосудия. Что же касается его самого, можете не сомневаться, он отдаст все до последней капли крови, если понадобится. Идите домой. А захотите узнать новости, приходите ко мне, так будет лучше… Идите!
Агриппина Сольмо опустила глаза, чуть помедлила в нерешительности, затем, не проронив ни слова, медленно повернулась и исчезла бесшумно, словно туфли ее были на войлочной подошве.
Скривившись, будто он проглотил что-то горькое, маркиз отошел к окну, только бы не смотреть на вдову.
«В трауре, бледная, взгляд напряженный, губы бесцветные, она, наверное, показалась ему призраком, предвещающим беду, — подумал дон Аквиланте. — А может быть, он опасается, как бы все не началось снова, боится тех последствий, которых хотел избежать, когда отдавал ее за Рокко Кришоне!»
— Надо пожалеть ее, бедняжку! — сказал он, подходя к маркизу. И добавил: — Ушла!
— Ох эта глупая Грация! Зачем она впускает ее? — проворчал маркиз. И, успокоившись, добавил: — Да, я совсем забыл, вы же тут из-за этого дела в Марджителло. Короче, на чем порешим? Договоримся по-хорошему сами, без экспертов и посторонних?.. Пятьдесят унций! [8]
— Что ж это вы такое говорите, ваша милость! — ответил старый крестьянин, по-прежнему стоя у двери.
— Шестьдесят?
— Да это же лучший участок во всей округе, ваше сиятельство. Сердце Марджителло.