Страница 2 из 57
— Приходила ко мне вчера утром несчастная вдова Рокко, — снова заговорил дон Аквиланте, видя, что маркиз молчит. — Ну прямо сама скорбящая богоматерь: «Не успокоюсь, пока убийцы мужа не окажутся на каторге!»
— Почему она сказала «убийцы»? — спросил маркиз.
— Она считает, что их было несколько.
— Выстрел ведь был только один.
— Откуда мы знаем? Один — тот, которым убили. Однако ночью и его никто не слышал.
Дон Аквиланте сощурился, покачал головой и умолк.
Время от времени редкие крупные капли сильно, словно градины, били по стеклам и рассыпались мелкими брызгами; раскаты грома подолгу не утихали, подхватываемые гулким эхом и сопровождаемые радостными криками бедняков, ликовавших по случаю дождя на крутых улочках вокруг огромного дома семьи Роккавердина; он стоял отдельно от других строений и, казалось, взбирался по холму Раббато, на вершине которого виднелись башни старинного замка, разрушенного землетрясением тысяча шестьсот девяносто третьего года.
Вход в дом Роккавердина был со стороны обсаженной деревьями дороги, ведущей к вершине холма, куда выходил только один этаж, а с противоположной стороны фасад его, из тесаного камня, горделиво возвышался своими тремя этажами над бедными домишками из ракушечника, сгрудившимися вокруг. Две другие стены дома, южная и северная, как бы опускались вниз по склону холма, и если смотреть на дом сбоку, то казалось, что он проваливается в овраг. Балкон столовой выходил на запад, и налетевший оттуда ветер яростно обрушивался на него.
Адвокат долго молчал, и маркиз с растущим беспокойством наблюдал за ним — казалось, он о чем-то задумался, полузакрыв глаза и качая головой, иногда шевелил губами, словно говоря что-то, хотя и не произносил ни слова.
Наконец, как бы внезапно очнувшись от раздумий, заставивших его умолкнуть, он сказал:
— Я пытаюсь своим путем провести более доказательное расследование, чем это сделало судебное следствие. Но, может быть, еще слишком рано.
— Не будем говорить об этих глупостях… — прервал его маркиз. — Извините, адвокат, что я так называю это…
— И заблуждаетесь!
Лицо дона Аквиланте осветилось самодовольной снисходительной улыбкой, он поставил локти на стол, сцепил пальцы, оперся о них подбородком и продолжал медленно и мрачно:
— Я видел его вчера. Впервые. Он еще не осознает, что мертв. Так бывает с человеком, душа которого еще не покинула тело. Он бродит по улицам, подходит к людям, заговаривает с ними и досадует на то, что никто не отвечает ему…
— Да… допустим, — снова прервал его маркиз, которому, однако, не удавалось скрыть беспокойство. — Но я не люблю рассуждать на эту тему. Оставим мертвых в покое.
— Но мертвые страдают, когда видят, что их забыли. Я вызову его к себе и расспрошу, у него самого узнаю…
— Ну а узнаете?.. Какое значение будут иметь ваши показания?
— Я не собираюсь давать показания, я хочу знать, только знать. Так вот, я уже выяснил другими путями, что убийца был один, он прятался за изгородью из кактусов. «Имя?» — спросил я. Мне не смогли открыть его в силу нерушимых законов потустороннего мира, который для нас непостижим.
— А! — воскликнул маркиз. — Но если бы то, что вы имеете в виду, было правдой, не осталось бы ни одного безнаказанного преступления и правительство могло бы распустить полицию.
— Это другой вопрос! — возразил дон Аквиланте.
— Ладно, оставим это. Вы никогда не убедите меня, никогда, никогда! К тому же церковь запрещает эти дьявольские опыты. Уже доказано, что все это козни дьявола. Вы клюнули на приманку, при всей-то своей учености. Право же, вы, ученые, попадаетесь в ловушку чаще, нежели мы, невежды…
— Пройдет несколько месяцев, и вы этого не скажете!
— О, прошу вас, оставьте его в покое… То есть оставьте меня в покое!.. — поправился маркиз. — Я думаю об аресте Нели Казаччо. Раз следователь решился на эту санкцию…
— Людской суд делает то, что может. Либо явные доказательства, либо косвенные улики, также ведущие к обвинению, — иных способов у него нет.
— Поэтому он нередко наказывает невиновных!
— И делает это неумышленно: errare humanum est! [4]Но в нашем случае ошибка вряд ли возможна. Рокко был хорошим человеком, у него не было врагов. Он мог пошуметь, это верно. За юбками бегал, тоже верно! Однако с тех пор, как женился… Хотя шутки шутить любил все равно. Жена Нели Казаччо сама сказала следователю: «Прежде, было дело, он увивался за мной, покоя не давал. Подсылал кого-нибудь, если сам не мог поговорить. А я ему: „Да вы с ума сошли! Я не могу позорить мужа. Я бедная, но честная женщина!“ Потом он угомонился. И муж знал это и больше не угрожал ему… Они снова стали друзьями».
— Она так и сказала — «угомонился»?
— Но так ли это было? Женщине важно оправдать себя и мужа.
— Угомонился! — прошептал маркиз.
Глаза его недобро сощурились, когда он встал из-за стола. Он тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха. Открыв ставни, он распахнул окно и выглянул на балкон. Дон Аквиланте подошел к нему.
Луна, появившаяся среди поредевших, гонимых ветром туч, казалось, быстро скользила по небу. В призрачном свете ее на фоне темной массы сгрудившихся в ложбине домов четко вырисовывались колокольни и купола церквей Раббато.
Внезапно глубокую тишину нарушил чей-то хриплый голос, и до них донеслись слова, звучавшие как проклятие:
— Тысячу чертей на палаццо Роккавердина! О-ох! О-ох! Тысячу чертей на дом Пиньятаро! О-ох! О-ох! Тысячу чертей на дом Крисанти! О-ох! О-ох!
— Тетушка Марианджела, сумасшедшая! — сказал маркиз. — Каждую ночь вот так.
Крик повторился, хриплый, по-звериному протяжный.
— Муж держит ее на цепи, как скотину, — ответил дон Аквиланте. — Надо бы властям вмешаться, отправить ее в больницу.
Сумасшедшая умолкла.
Ветер уже разогнал тучи. Гроза прошла стороной, и молнии теперь озаряли пожаром небо в стороне Аидоне, за холмами Барцино.
— Который раз так! Значит, и в этом году быть большой беде! — сказал дон Аквиланте. — Спокойной ночи, маркиз!
Маркиз хотел было ответить ему, но тут новый крик, пронзительный, душераздирающий, лишил его дара речи:
— Жизнь!.. Жизнь моя!..
— Это жена Нели Казаччо! — узнал адвокат и повернулся в ту сторону, откуда донесся крик. — Карабинеры пришли за ним. Смотрите, вон там, на площади Орфанелле…
При свете луны они различили карабинеров, уводивших арестованного.
Снова раздался взволнованный крик жены Нели Казаччо, снова горестно прозвучал он в ночной темноте среди яростных завываний ветра:
— Родимый!.. Родимый мой!
2
Два дня спустя адвокат снова появился в доме маркиза, на этот раз не один.
Прихожая была набита крестьянами и рабочими, толпившимися вокруг столика, за которым маркиз проверял написанные крупными каракулями счета.
— Извините, маркиз, — сказал адвокат, проходя сквозь расступившуюся перед ним толпу. — Надо поговорить о срочном деле. Со мной кум Санти Димаура…
— Да благословит меня ваша милость! [5]— вставил тот, выглядывая из-за спины дона Аквиланте.
— Пройдите туда. Я сейчас освобожусь.
Дон Аквиланте ответил жестом: «Не беспокойтесь!» — и велел старому крестьянину следовать за ним.
Вскоре до них донесся сердитый голос громко спорившего маркиза. Лишь изредка слышались робкие возражения, прерываемые потоком гневных криков и ругани. Так продолжалось добрых полчаса.
Дон Аквиланте, положив ногу на ногу, прикрыв рукою глаза и опустив голову, сидел в глубокой задумчивости и не отвечал на вопросы старика, который, пристроившись в углу у двери, теребил шапку из черного падуанского сукна и, казалось, был страшно напуган непрекращающимися криками маркиза.
Наконец раздался стук двери, и почти сразу же в комнату влетел маркиз с побагровевшим лицом, что бывало с ним всякий раз, когда он выходил из себя, и адвокат, мысли которого в эту минуту блуждали где-то далеко, вскочил от неожиданности.