Приют изгоев

Однако он расстраивался зря.

Два дня спустя князь Сабик вышел утром на террасу и обнаружил Эйли, сидящую возле стола в одном из плетеных кресел. Она зябко куталась в пеструю накидку из тапана и вяло ковыряла ложкой в тарелке с кашей. Сабик сначала не поверил своим глазам, но потом подошел, сел за стол напротив девушки и сказал, улыбнувшись:

– Здравствуй, сестренка.

Но улыбка быстро сошла с его лица, потому что была, кажется, совсем не к месту.

Эйли качнула головой и что-то прошелестела в ответ; встречаться с Сабиком взглядом она избегала.

В дверях кухни появилась служанка и, увидев Сабика, тут же исчезла, чтобы вскоре вынести поднос с завтраком для князя.

– Ты давно здесь? – спросил Сабик.

– Около часа, – тихо ответила Эйли и поправила сползшую с плеча накидку.

– Случилось что-нибудь?

– Меня требуют в Столицу. – Эйли наконец подняла глаза, и у Сабика сжалось сердце. – Это из-за того взрыва в Ар-и-Дифе. Им нужен заложник.

Они помолчали. Потом Сабик медленно покачал головой.

– Я думаю, не только поэтому. Ты, кроме всего прочего, еще и единственный человек, который знает, что случилось с Наследником.

– Он погиб, – глухо сказала Эйли и, быстро глянув в глаза князю, тут же опустила голову. – Я не уследила. Он погиб, – повторила она.

Князь долго молчал, уставясь в свою тарелку. Значит, Наследник погиб. Значит, трон свободен для Садалмеликов. И все усилия, которые прилагал все это время он, его сторонники в Империи и здесь, могут пойти прахом, потому что Князь-Сенешаль теперь вовсе не обязан блюсти трон для Наследника, а имеет полное право занять его сам. Слишком велик соблазн…

– Что ж, – сказал он наконец. – Ты сообщишь об этом Князю-Сенешалю?

Эйли повела плечом – то ли неопределенно пожала плечами, то ли просто поправила плед.

– Тогда у меня к тебе будет небольшая просьба, – сказал Сабик. – Когда увидишь Князя-Сенешаля, передай, пожалуйста, ему, что я хотел бы с ним встретиться, разумеется, если он сможет гарантировать мою безопасность, и найди способ сообщить как-нибудь о его согласии.

Эйли подняла на него полные боли глаза.

– Зачем? – с тоской в голосе спросила она. – Это унизительно…

– Менкар… – начал Сабик. – Ты ведь хорошо знаешь Аламака Менкара, верно?.. – Эйли кивнула. – Он регулярно поднимается на Плато, занимается мелкой контрабандой и заодно приносит оттуда новости. – Эйли снова кивнула. – Так вот, до нас дошли достоверные слухи, что Князь-Сенешаль не очень-то доволен тем, что творят за его спиной и его именем его родичи в Империи.

– Что с того? – возразила Эйли. – Тем не менее он преспокойно пользуется результатами.

Сабик не стал возражать. Для девочки это было слишком сложно понять.

– Менкар сейчас здесь? – спросила Эйли. – Или как обычно мотается на своем вонючем плоту?

– Здесь, – ответил Сабик. Неожиданно для себя он вдруг добавил: – Ты приехала сюда, чтобы повидаться с ним? Эйли посмотрела на него и улыбнулась:

– Почему ты спросил?

Сабик неопределенно пожал плечами.

– Нет, – покачала она головой. – Я ведь должна была… сообщить тебе о Наследнике.

– Спасибо, – вздохнул Сабик. Лучше было бы, если б она сообщила ему об этом сразу. Или хотя бы немного пораньше. Но вслух об этом говорить он не стал. – Тогда до свидания. – Он встал. – Надеюсь, что все у тебя сложится хорошо. Я сейчас его позову…

Эйли покрепче закуталась в накидку и стала ждать. Она толком не знала, что хочет сказать Менкару. Только попрощаться? Попросить навещать ее в Столице? Или… Нет, положительно зря она тут появилась. Но после разговора с матерью и известия, что ее требуют в Столицу, ей просто необходимо было повидать кого-то из друзей. Просто повидать. Просто ли?..

– Вы позволите, милая девушка? – услышала она вдруг и вздрогнула.

Напротив нее на том стуле, где только что сидел Сабик, восседал незнакомый странный старик. Задумавшись, Эйли не заметила, как он здесь оказался, словно просто возник прямо на плетеном стуле – большой, грузный, с чуть одутловатым лицом и щеточкой непривычно коротких усов над полными губами. Он смотрел прямо на Эйли казавшимися маленькими за стеклами —толстых очков в странной оправе глазками. Да и все остальное в нем было странным. Он был непривычно и слишком тепло, даже для зимы, одет в темную мягкую куртку с блестящей металлической оторочкой по карманам и спереди. Воротник куртки был зябко поднят и из-под него выглядывали его чуть оттопыренные большие уши и очень коротко, не по-таласарски, стриженные волосы с обильной сединой. Большие костистые ладони его зябко потирали одна другую. На Эйли он смотрел тоже как-то странно: добро, слегка иронично и в то же время испытующе.

– Простите старика, – продолжал он, чуть-чуть шепелявя. – Сам не знаю каким ветром меня сюда занесло в этот ранний час. Только смотрю, сидит милая девушка и почти плачет. Вот и подумал: может, ей одиноко и плохо, так дай отвлеку ее от грустных мыслей. – Он посмотрел на Эйли, словно ожидая, что она подтвердит его слова, и она подтвердила легким кивком. Это ободрило старика. – Вот и славно, вот и славно, – проговорил он. – Вы не беспокойтесь, я ненадолго. Пока ваш кавалер собирается, меня уже тут и не будет. Вот только… – Его ладони перестали зябко двигаться, разомкнулись и, что-то сделав со своей металлической оторочкой, отчего мягкая куртка разомкнулась сверху, он достал из-под нее странную посудину, похожую на медицинскую склянку, но гораздо больших размеров, со странной цветной бело-желтой наклейкой, и стал откручивать металлическую пробку. Тут же невесть откуда взялась служанка, которая с каким-то благоговейным лсл испугом поставила на стол перед стариком тарелочку с намазанным икрой куском "хлеба – видимо, старика тут уже знали и знали его привычки. И старик кивнул ей и улыбнулся. Из-под куртки же он достал стакан с гранеными стенками и наполнил его из посудины прозрачной жидкостью на треть. До Эйли донесся резкий спиртовой запах. Она с удивлением посмотрела на старика. – Простите, что шокирую вас, – сказал он как-то даже стеснительно. – Промозгло уж больно, согреюсь. – И опрокинул содержимое стакана в рот. Потом зажевал челюстями и продолжил говорить: – Простите еще раз. Но это единственное мое лекарство от одиноче-, ства. Настоящего одиночества, а не того, о котором думаете сейчас вы. Знаете, – говорил он, – я ведь прекрасно понимаю ваше состояние. И, поверьте мне, вы зря так уж сильно его переживаете. Ваше одиночество мнимое, временное. Как и все здесь. Поверьте. Это от молодости и того, что вам так много пришлось пережить не по вашей, к слову, вине… А уж тем более не стоят все эти мятежи, бунты, Наследники… – Эйли вздрогнула и напряглась. – …и одной вашей слезинки. Все это шелуха, наносное, и – он сделал чуть заметную паузу, – все пройдет… А вы – молодая девушка, вам просто невозможно быть одинокой, вам это просто не грозит. По определению. Да и не можете вы пока знать, что это такое, настоящее одиночество. – Он замолчал, задумался.

Эйли пораженно глядела на старика, ожидая продолжения. Она уже догадалась, кто это, но не могла поверить.

Старик, казалось, ушел глубоко в себя, и она решилась спросить:

– Откуда вы все знаете?

Старик услышал.

– Что?.. Что все? Что ваш кавалер сейчас, простите милостиво, натягивает подштанники? Что все у вас будет хорошо? Что все вообще будет хорошо?.. – Он улыбнулся. – А кто вам сказал, что я это знаю? Здесь у вас про меня всякие, глупости говорят: волшебник, мол, колдун… Впрочем, может, и так? Может, чему-то я тут уже и научился? Невольно. Только сейчас это ни при чем… Просто поживите с мое и научитесь и предсказывать, и предугадывать. Опыт. Опыт и анализ. Чего тут не знать-то? Сюжет-то стандартный, ситуации отработаны сотни и сотни раз. Все известно заранее. Шестьдесят три стандартных положения, считая вариации. Разве это много? А это, – он повел рукой, – даже не вариация. Стандарт. Все давно описано, и даже не в Книге Судеб, а в тысячах просто книг – хороших и не очень, интересных и скучных. Разных. И в чем-то одинаковых. – Он замолчал. – Впрочем, вам это, наверное, не интересно. – Эйли хотела было возразить – ей было страшно интересно, хотя, честно признаться, она мало что понимала из сказанного (а может, именно поэтому!); но старик вдруг поднялся – он оказался неожиданно высокого роста – и, завернув крышку на своей странной посудине, спрятал ее и стакан под куртку. – Простите, милая девушка, но мне пора. Точнее – это вам пора, а я просто пойду. Курить уж больно хочется, а вам этого лучше не видеть. А то бог весть что можете обо мне подумать. Прощайте, – сказал он. – И помните – все пройдет. Все! – Он поднял вверх палец, потом опустил и, вздохнув, добавил: – И это, впрочем, тоже пройдет. – И, не оборачиваясь, пошел прочь – чуть ссутулившийся, одинокий, уставший.