Солги мне

— Ты расскажешь Хауи? — спросила Трева. — Если да, то я тебя пойму. Я заслуживаю этого.

— Ну, конечно, нет, — сказала Мэдди. — Должно быть, ты не слушала, что я тебе говорю. За кого ты меня принимаешь?

— За хорошего человека. — Голова Тревы чуть заметно качнулась. — А я — дрянь. Я знала, что Брент обирает компанию, и позволила ему шантажировать себя… — Трева вновь рухнула в объятия Мэдди.

— Эй, девушки, у вас все в порядке?

Мэдди подняла лицо, пытаясь выглянуть из-за затылка Тревы. Она увидела миссис Бэнистер, которая вышла на крыльцо и, прищурившись, смотрела на них сквозь сумерки.

— Все хорошо, миссис Бэнистер, — ответила Мэдди. — Это мы, Мэдди Фарадей и Трева Хейнс. Мы вспоминаем о старых добрых временах.

— Ну, тогда ладно. — Миссис Бэнистер помахала рукой и, повернувшись ко входу в дом, добавила: — Если вам что-нибудь понадобится, позвоните в дверь.

— Спасибо, — сказала Мэдди, и в тот же миг Трева опять разрыдалась.

— Все так хорошо ко мне относятся, — всхлипывая, произнесла она. — А я такая подлая, мерзкая тварь.

— Ладно, хватит. — Мэдди встала и потянула Треву за воротник, поднимая ее на ноги. — Соберись, и пойдем отсюда. Никакая ты не дрянь, ты лучший человек, которого я когда-либо знала, и если меня посадят, я отдам тебе на воспитание свою дочь. Так что хватит терзаться.

Трева судорожно вцепилась в нее.

— Нет, тебя не посадят. Даже если тебя обвинят, суд спишет все на временное умопомрачение или на что-нибудь в том же духе.

— Это очень слабое утешение, Трева. — Мэдди потащила подругу вперед. — Я не думаю, что Эм будет счастлива в городе, который полагает, что ее ревнивая матушка застрелила мужа-гуляку. — Эти слова навели Мэдди на мысль о своей бабке. — Меня запрут в тихой комнате с мягкими стенами, Эм станет навещать меня, привозить шоколадные конфеты, а я буду плеваться орешками.

— Что ты несешь? — спросила Трева.

— Все дело в наследственности, — продолжала Мэдди. — Тебе не приходилось, глядя на свою мать и бабку, подумать: «Господи, когда-нибудь я буду точно такая же»?

— Порой мне кажется, что со мной уже произошло нечто подобное, — сказала Трева. — Именно поэтому я двадцать лет не спускала глаз с Три, словно ястреб с кролика. Я боялась в один прекрасный день проснуться и увидеть перед собой Брента.

— Этого не будет.

— Или вдруг Хауи как-нибудь посмотрит на него и скажет: «Гляди-ка, вылитый Брент!» Ведь Три и в самом деле похож на своего отца.

Они молча миновали еще два дома, и Мэдди наконец заговорила:

— Послушай, я понимаю, что тебе стало легче. Но ты сейчас сделала очень верное замечание насчет Хауи. Он должен узнать правду. Разумеется, я никогда ничего ему не скажу, но тебе придется сделать это самой.

— Не могу. — Трева схватила Мэдди за рукав. — Ни за что! Ведь он подумает, что я вышла за него замуж, чтобы скрыть беременность.

— Хауи Бассет человек непростой, но уж чего в нем нет — так это глупости, — сказала Мэдди. — Он прожил с тобой двадцать лет, считай, всю жизнь. Я думаю, он достоин доверия.

— Нет, у меня не получится, — ответила Трева, но ее голос заметно окреп.

— Я только сегодня стала ревностной поборницей правды, но уже могу с уверенностью посоветовать тебе сделать то же самое, — сказала Мэдди. — Ты даже не представляешь, какое это облегчение — говорить правду.

Трева глубоко вздохнула:

— Отчего же, представляю. Честно говоря, я так рада, что между нами не осталось тайн и недомолвок.

— А теперь тебе предстоит то же самое, только с Хауи, — произнесла Мэдди, кивнув.

Они дошли до угла Линден-стрит и остановились под уличным фонарем. Мэдди ждала, что скажет Трева. Фонарь вдруг вспыхнул, заливая ярким огнем светлые кудряшки Тревы, и Мэдди на минуту показалось, что ее подруга вновь стала той девочкой, которой была в юности, чуть-чуть растерянной, но по-прежнему неразрывно связанной с ее, Мэдди, судьбой.

Они так долго были вместе. И останутся вместе навсегда. Нет, Мэдди никогда не покинет Фрог-Пойнт, и дело не только в Треве, матери или Эм. Главное — это воспоминания, привычки и уверенность в себе, которые человек приобретает, прожив тридцать восемь лет в одном и том же месте.

— Фонарь зажегся, — сказала она Треве. — Помнишь, что это означает?

Трева улыбнулась. Это была слабая и болезненная, но все же улыбка.

— Марш домой, иначе поставят в угол, — ответила она.

— Что бы ни случилось, между нами все будет по-старому, — сказала Мэдди. — Ты можешь измениться, я могу измениться, но наши отношения останутся прежними. Согласна?

— Да, — прошептала Трева. — Согласна.

— Вот и хорошо, — добавила Мэдди. — Господи, ну и денек выдался!

Следующим делом Мэдди было посещение Хелен и Нормана. В последний раз она была здесь несколько недель назад, задолго до похорон, и теперь стучалась в дверь, ощущая, как бешено колотится ее сердце. Выражение, появившееся на лице Хелен, когда она увидела гостью, ничуть не успокоило Мэдди.

— Что тебе нужно? — раздался скрипучий голос.

— Я хочу, чтобы вы прекратили распускать обо мне слухи и тревожить мою мать, — сказала Мэдди.

Хелен в упор смотрела на нее сквозь сетчатую дверь.

— Я говорила правду, — ответила она.

— Вы говорили только часть правды, — возразила Мэдди. — Вы ни разу не упомянули о том, что Брент изменял мне и бил меня. А ваше утверждение, будто бы я его застрелила, — это самая настоящая ложь. До сих пор моя мать помалкивает, но если вы не остановитесь, ее терпение может лопнуть. Тогда моей дочери придется выслушивать сплетни о том, какими подонками оказались оба ее родителя. И все из-за того, что ее бабки — набитые дуры, неспособные держать на замке свои грязные вонючие пасти!

Поначалу Мэдди не собиралась заканчивать фразу на такой ноте, но теперь, когда слова были произнесены, она почувствовала прилив воодушевления. Именно так должна говорить обновленная Мэдди, та самая Мэдди, которой она всегда хотела стать. Итак, у нее есть план, и она будет неукоснительно проводить его в жизнь.

Хелен вышла на крыльцо, с грохотом захлопнув за собой дверь, и Мэдди чуть было не отступила на шаг, но все же удержалась на месте. Она больше никогда и ни перед кем не отступит.

— Идем, — сказала Хелен, и Мэдди прошла следом за ней по дорожке, ведущей к гаражу.

Хелен отперла ворота, включила свет, и Мэдди пробормотала:

— О Господи, только этого не хватало.

Гараж был забит листовками, плакатами и наклейками, все как одна гласившими: «Брента Фарадея — в мэры!» Мэдди оставалось только пожалеть Брента и его родителей, которые так плохо знали своего сына.

— Брент не хотел становиться мэром, — сказала она. — Я понимаю, вы действовали из лучших побуждений, но…

— Брент очень хотел, — возразила Хелен. — А ты его отговаривала. Ты сказала, что не хочешь быть женой мэра. Я собственными ушами слышала это от тебя на рождественской вечеринке.

— Мне было безразлично, — произнесла Мэдди, оглядывая горы бумаги с начертанным на них именем. — Эка невидаль — жена мэра. И я на самом деле знала, что Брент ненавидит все это, и пыталась облегчить его жизнь. Он не хотел быть мэром.

— Он мог стать великим мэром, — заявила Хелен горделивым тоном, каким большинстро людей произнесли бы Фразу «он мог стать великим президентом».

— Послушайте, Хелен…

— Конечно, ты даже не подумала помочь ему, — продолжала Хелен. — И если он предпочитал других женщин, это твоя вина. Ты совсем не думала о нем.

— Черт побери, я только и делала, что думала о Бренте, — отозвалась Мэдди. — Но он не хотел становиться мэром.

— Он уже заполнил все формы и анкеты, провел подготовительную работу. Бренту оставалось лишь подписать заявление об отказе от тайны личных доходов, и его имя появилось бы в избирательном бюллетене. Этого не случилось, и в этом виновата только ты. А теперь Брент мертв, ты погрязла в грехе…

— Эти две недели я прожила, словно монахиня.