Тьма

Посреди спальни на постаменте возвышалась кровать с ножками в форме львиных лап. На кровати возлежала царица. Нефертари откинулась на гору подушек, распущенные волосы черными прядями рассыпались по шелку. Из одежды на царице было лишь некое подобие платья: облегающий лиф и юбка из отдельных полос ткани, скрепленных на талии широким поясом. Наряд позволял в полной мере оценить стройность ног египтянки. Простоволосая, с тонко подведенными глазами, в неприметной одежде — она выглядела по-домашнему незатейливо, и это безумно ей шло.

Стоило мне увидеть царицу, как разум погрузился в сумрак, а мышцы предательски ослабели. Я снова едва стоял на ногах. Мельком взглянув на своих спутников, заметил, что их постигла та же участь. Девушки и те не могли оторвать глаз от египтянки, на их лицах читалось немое восхищение. Что уж говорить о мужской части нашей группы. Мы таяли как кусочки сахара в кипятке.

Облокотившись на одну из подушек, Нефертари приподнялась и окинула нас скучающим взглядом. Она смотрела так, будто видела нас впервые, и мы совершенно точно не вызывали у неё интереса.

Помня о том, что в прошлый раз роль переговорщика досталась мне, я шагнул вперед. Взгляд Нефертари на мгновение задержался на мне, но потом скользнул мимо. Царица опустила голову обратно на подушки. Пока она с отсутствующим видом изучала полог из ажурной ткани, мы стояли не двигаясь. Никто не решался заговорить без позволения.

Мимо нас прошмыгнула босоногая девица. В отличие от других служанок она была чересчур подвижной. Она подскочила к царице, взбила подушки, пригладила волосы и, подобострастно кланяясь, попятилась к двери. Поравнявшись с нашей компанией, девушка остановилась и, привстав на цыпочки, шепнула на ухо Андрею:

— Госпожа сегодня не в духе. Меланхолия.

Служанка, глядя на царицу, вздохнула, да так горько точно ей самой опостылел этот мир, и покинула спальню.

Прошло несколько минут, прежде чем мы окончательно убедились: царица не намерена говорить. Чем бы ни было вызвано её удрученное состояние, она собиралась прибывать в нем и дальше, наше присутствие нисколько ей не мешало.

— Моя госпожа, — шепотом позвал я, надеясь, что мне простят дерзкий поступок.

Нефертари не ответила. Зато она подняла холеную руку и похлопала по постели рядом с собой. Похожим движением призывают любимую собачку и та, радостно виляя хвостом, мчится к хозяину. Я не стал задаваться и поступил точно так, как поступила бы на моем месте любая дворняга — пошел на зов, с трепетом присел на край устланной шелками кровати и преданно взглянул на царицу.

Нефертари выглядела отрешенно, как её девушки-рабыни. Передо мной лежала пустая оболочка, мысли царицы витали где-то далеко отсюда. И хотя тело египтянки по-прежнему выглядело на четырнадцать лет, я почти физически ощущал, как истинный возраст царицы проступает сквозь атласную кожу, которая подобно новой скатерти скрывает под собой недостатки изъеденной временем столешницы. Мне вдруг стало жаль египтянку. Трудно представить каково это — влачить унылое существование на протяжении сотен, а то и тысяч лет. А в том, что это именно существование я не сомневался. Ничего человеческого в этой прекрасной кукле не осталось. Как только я это понял, с моих глаз, а заодно и с разума, спала пелена. Отныне чары царицы были мне безразличны. Я видел перед собой глубоко несчастную, одинокую женщину, давно отчаявшуюся обрести покой.

— Госпожа, — снова позвал я, и Нефертари повернула голову в мою сторону. Ободренный, я продолжил. — Я кое-что принес вам.

Я запустил руку в карман джинс и вытащил оттуда золотой браслет с лазуритом. Синяя вставка заиграла бликами в свете факелов, что горели по бокам от изголовья кровати. Это привлекло внимание царицы. Она с недоверием посмотрела на мою руку. Спустя миг Нефертари уже сидела, не сводя взгляда с украшения. Египтянка выхватила браслет таким молниеносным движением, что я лишь успел почувствовать дуновение ветра на коже, и только посмотрев на пустую ладонь, понял, что браслета у меня уже нет.

Нефертари держала украшение на вытянутых руках, будто это древняя реликвия. Улыбка блуждала на губах царицы, пока она изучала золотые грани. Кончиками пальцев она осторожно коснулась лазуритовой вставки и тут же отдернула руку, словно браслет обжег бархатную кожу. Столько нежности, столько любви было во взоре царицы, её лицо преобразилось. Его будто осветили изнутри. Нефертари сияла подобно яркой звезде: на бледных щеках загорелся румянец, глаза вспыхнули, как два софита. На долю секунды она ожила. Один вид браслета вернул царицу в те далекие времена, когда её сердце еще билось.

Но радость длилась недолго. На смену яркому солнцу пришли свинцовые тучи. Нефертари нахмурилась, поджала губы, в её глазах как чернильное пятно на бумаге растекалась тьма и в самой её сердцевине сродни отблескам костра мерцали красные зрачки.

Моё сердце сдавил звериный ужас. Всем нутром я ощущал опасность, исходящую от царицы. Так загнанная лань чует приближение голодного льва. Ужас сковывает её, она не в состоянии убежать или оказать сопротивление своему убийце. Вот и я замер, будучи не в силах двинуться с места. Все, что мне оставалось — молиться про себя всем известным богам в надежде, что кто-нибудь из них проявит благосклонность и убережет меня от гибели.

Царица сжала руку, послышался хруст. Крошилась лазуритовая вставка. Я невольно дотронулся до шеи: на месте украшения мог быть мой позвоночник. Осколки лазурита голубыми кристаллами просыпались на белоснежную простыню. Нефертари с отвращением глядела на них, а потом отбросила браслет прочь. Он ударился о стену и упал на пол. Я с состраданием посмотрел на то, что еще недавно было прекрасным украшением, а теперь выглядело как кусок искореженного металла.

Расправившись с браслетом, царица переключилась на того, кто был повинен в его появлении. Неимоверной силы удар заставил меня отлететь к стене. Проделав тот же путь, что и браслет за секунду до этого, я приземлился неподалеку. Переломанные кости нехотя срастались, давая мне время в полной мере насладить нестерпимой болью, пронзившей всё тело. С трудом разлепив веки, увидел склонившуюся надо мной Нефертари. Её горящие яростью глаза и острые клыки не предвещали ничего хорошего. Рука была занесена для следующего, безусловно, последнего в моей жизни удара. Без сомнений тонкая с виду ручка четырнадцатилетней неженки способна вырвать сердце из моей груди — сопротивление в данном случае бесполезно. Желая отгородиться от ужасной реальности, я зажмурился.

В следующую секунду мою шею обвили чьи-то руки, и я услышал до боли знакомый голос:

— Умоляю, пощади.

Амаранта прижалась ко мне всем телом, загораживая от опасности. Страх за собственную жизнь был легким бризом по сравнению с ураганом неконтролируемой паники, всколыхнувшейся во мне, когда стало ясно, что Эмми угрожает опасность. Я рывком выпутался из объятий Амаранты и оттолкнул девушку себе за спину. Только бы с ней всё было в порядке! О себе в тот момент не думал.

Нефертари наблюдала за нашей возней со снисходительной улыбкой, но убивать нас не торопилась. Занесенная для удара рука опустилась, остроконечные клыки спрятались, одни только черные глаза с кровавыми зрачками напоминали о гневе царицы.

— До чего мило, — египтянка с любопытством изучала нас — прижавшихся друг к другу, дрожащих от страха букашек. Где-то за её спиной маячили остальные участники нашей группы. Увы, они ничем не могли помочь. Разве что умереть с нами за компанию.

Царица наклонилась к нам с Амарантой и погладила нас по щекам.

— Готовы жизни отдать друг за друга. Это так прелестно и… старомодно.

— Я прошу меня простить, — едва ворочая непослушным языком, пролепетал я.

Нефертари усмехнулась, выпрямилась и пошла к туалетному столику. Я почувствовал, как расслабляются затекшие мышцы. Кажется, повезло. Стоило египтянке отойти, и к нам бросился отец. Приняв из моих объятий дрожащую Амаранту, он умоляюще заглянул мне в глаза, но я проигнорировал его немую просьбу. Вместо того чтобы остаться рядом с ним, я направился вслед за царицей.