Седьмое таинство

— Есть, конечно. Но мне гораздо проще прояснить этот вопрос с тобой.

— Пора брать с тебя плату за подобные консультации, — пошутила Эмили.

Коста краем глаза уловил какое-то движение. Это Лео шел через полупустую комнату, двигаясь к нему с серьезным и озабоченным выражением лица.

— Ты нам не по карману, — быстро закруглился Ник. — Мы не можем себе такого позволить. А теперь обещай, что утром обязательно поедешь к врачу. А потом, в четверг, мы снова будем вместе. Где бы ты ни оказалась — тут, в Орвьето, или на луне, мне все равно. Я найду тебя везде.

— Ловлю на слове.

Фальконе был мрачнее тучи.

— Что случилось, инспектор?

— Найди-ка мне Перони. Я хочу, чтобы вы проанализировали сведения о Джорджио Браманте, которые раньше не принимались в расчет. Какими бы банальными и тривиальными они ни представлялись.

Коста был поражен.

— Но все это есть в рапортах по первому делу, разве нет?

— Нет! — ответил инспектор, теряя терпение. — Браманте уже сидел за решеткой и был готов признать свою вину. И эти данные посчитали ненужными.

Коста перехватил его взгляд. Фальконе был явно чем-то обеспокоен.

— Понятно… Сейчас займусь этим.

— Завтра утром еще раз побеседуйте с матерью. Попытайтесь точно установить, какие у нее с ним были отношения. Не стесняйтесь нажимать. Я, видимо, в прошлый раз был слишком сдержан.

— Агент Прабакаран…

— Оставь в покое агента Прабакаран! — отрезал Фальконе. — Займись именно этим, Ник!

Коста уже составил себе план на следующий день. Он заключался в обследовании всех возможных логовищ Браманте, пока не удастся его найти. Или хотя бы обнаружить следы его пребывания.

В голосе Фальконе было что-то, какая-то нотка беспокойства, которая напомнила ему о прежнем Лео, о том, который никому никогда не нравился. Лицо инспектора стало совершенно бледным, как будто от него отлила вдруг вся кровь.

А потом случилось еще кое-что, чего Коста не видел никогда в жизни. Шеф наклонился вперед и легонько похлопал его по спине, очень знакомым, почти родительским жестом.

— Извини меня. — Тон его и впрямь казался извиняющимся. — Очень длинный и трудный был нынче день. Мне иногда очень тяжко приходится. А дело в том, — глаза Фальконе остановились на чем-то в противоположном конце комнаты, — что мне всегда это тяжело дается, если быть честным. Просто я взял за правило никогда этого не показывать.

Глава следственной бригады, кажется, и сам был поражен всплеском собственных эмоций.

— Я внес тебя в списки кандидатов для сдачи экзаменов на чин суперинтенданта, — продолжал он. — Хочу, чтобы ты их сдал. Это будет летом. До того как отпразднуете свадьбу. Ты их сдашь, я уверен. Пора вам уже начинать делать здесь карьеру.

Коста кивнул, не находя слов и не в силах протестовать.

— Так, теперь о Джанни. Где он сейчас?

— Возится с картами вместе со знатоками червей.

— Скажи ему, что я очень благодарен за всю работу, что вы проделали за последние пару дней. Она оказалась ненужной. Вам обоим не стоило этим заниматься.

— Лео…

— Это наша работа, агент, — перебил его Фальконе. — Не забывай об этом. Дружба, конечно, остается дружбой, я отлично это понимаю. Но профессиональные дела на первом месте. Всегда. Работа. Служебный долг. Вот такой расклад.

— Что-то случилось?

Лео улыбнулся, а затем вновь протянул костлявую руку и потрепал Косту по спине. Легко и без сознательных усилий, как в прошлый раз.

— Устал я, вот и все. Джорджио Браманте большой мастер все делать в точно намеченное им время. Думаю, ты тоже это заметил. Ну ладно…

Инспектор обвел взглядом всю комнату, и этот взгляд наверняка заставил бы замереть на месте любого, кто вздумал бы рассчитывать на какие-то послабления.

— Я сейчас быстренько переговорю с ребятами, а потом — спать. Утром поговорим.

— Спокойной ночи, — пробормотал Ник и принялся за работу.

ГЛАВА 27

Красивая ложь. Грубая правда.

Слова умирающего Лудо Торкьи могли таить в себе массу возможных интерпретаций, миллион способов выяснить, что превратило Джорджио Браманте в того, кем он теперь стал, и откопать правду о судьбе его сына. Извлечь ее из красноватой земли Авентино, в которой — если следовать логике, — несомненно, покоятся сейчас его останки.

Но это могут быть лишь догадки и предположения. Так думал Фальконе, спускаясь по лестнице. А сейчас инспектор был поставлен перед простым и неоспоримым фактом: Роза Прабакаран в руках Браманте. Он слышал в телефоне ее крики, когда потребовал подтверждений. По спине тут же пробежал холодок — от страха, от ярости и стыда. Потом Лео осознал, что подметил кое-что еще: тон голоса Браманте был совсем не таким, как обычно, даже не таким, как четырнадцать лет назад. Тюрьма озлобила его, сделала грубым, еще хуже, чем он был до этого. Раньше в нем все же усматривалось нечто человеческое. Его тревога за ребенка, несомненно, была искренней, в этом Фальконе был совершенно убежден. Но теперь этого не стало, милосердие и сострадание исчезли из его души, исчезли навсегда.

Когда Браманте заявил, что убьет эту молодую женщину, если Фальконе не займет ее место, то просто констатировал свое намерение; когда же перечислил условия: место, время (поздно ночью, через час после разговора), отсутствие кого бы то ни было еще — под угрозой немедленной смерти Прабакаран, — его голос звучал твердо, был полон непоколебимой уверенности, с какой университетский профессор обычно дает задание студентам. Ни одно из этих условий обсуждению не подлежало. Или Фальконе все сделает так, как ему сказано, или эта женщина умрет. Вот так, просто и ясно, но что поразило и смутило полицейского более всего — легкость, с какой он согласился на все требования Браманте.

Но иного выхода не было. Не было и времени собирать группу захвата. Не стоило еще раз рисковать жизнью Косты и Перони, этих двоих, на которых он в последнее время, как ему казалось, и без того слишком много взваливал.

На сей раз ему предстояло действовать одному, и только одному.

Инспектор оглянулся убедиться, что никто не смотрит в его сторону. Потом медленно и неохотно, преодолевая боль в суставах и мышцах, пошел к выходу, спустился по лестнице и подошел к стойке дежурного.

Принцивалли, тот суперинтендант из Милана, с которым Лео работал последние три десятка лет, стоял в одиночестве, просматривая бумаги. У Фальконе сразу упало настроение. Не хотелось ему подводить этого человека. Слишком давно они друг друга знали.

— Вам чем-нибудь помочь, инспектор? — спросил тот, удивленно приподнимая седую бровь. В свободное от службы время он любил поиграть в регби, а когда-то даже тренировал команду, в которой играл молодой Коста, совсем еще не такой, каким стал сейчас.

— У вас приказ никуда меня не выпускать, не так ли?

Суперинтендант кивнул.

В этот момент их перебили колокола старой церкви за углом: двенадцать ударов. Фальконе слушал звучный перебор, звонкий голос металла о металл, только сейчас поняв, что он сопровождал его всю службу в квестуре, более тридцати лет, от неопытного новичка до старого, усталого инспектора. Наступила полночь, время, которое он любил больше всего, когда из римского исторического центра почти полностью исчезает современность, когда улицы становятся достоянием людей, а не машин. В молодые, более веселые и интересные годы он вполне мог себе представить, как старые боги восстают из древних могил, оживляя город своим присутствием, превращая его в волшебное место, где все может случиться.

Принцивалли кашлянул, прервав размышления.

— Комиссар Мессина не желает, чтобы вы покидали квестуру. Вы же не будете с этим спорить, правда?

— Он не такой, как его отец, верно?

— Точно, не такой. — Затянутый в мундир суперинтендант немного подумал и добавил: — Но он все-таки комиссар.

Фальконе бросил взгляд на камеру внутреннего наблюдения. Инспектор знал, что ее обзор имеет мертвую зону. Если встать между стойкой и черным столом, она тебя не увидит. Это было всем известно, и кое-кто нередко этим пользовался.