Страница 66 из 73
Пан Вандалин громко сопел и утирал пот с сиявшего торжеством лица. Но радость главы семейства омрачил сухой, отрывистый кашель, доносившийся из-за ширмы, и пан Вандалин нахмурился.
— Все кашляет? — показывая пальцем на ширму, тихо спросил он и с беспокойством взглянул на жену.
Пани Адель, которая снова взялась за шитье, молча кивнула.
— А у доктора вы сегодня были? — Пан Вандалин сел на стул и наклонился к жене.
— Были, — ответила она, не поднимая глаз.
— Ну и что он сказал?
— То же, что две недели назад, когда запретил
Розе ходить на фабрику. Велел побольше есть мяса и пить эмсскую воду…
— Мясо… эмсскую воду, — машинально повторил пан Вандалин и некоторое время сидел с открытым ртом, уставясь невидящими глазами на жену.
— Откуда же нам взять деньги на мясо… и на эту воду? — прошептал он с тяжелым вздохом и опустил голову.
Жена сочувственно посмотрела на него черными умными глазами и, протянув руку, на которой поблескивал простой медный наперсток, погладила его морщинистый низко склоненный лоб.
— Не отчаивайся, Вандалин, — с нежностью прошептала она. — Мы делаем все возможное: продали ценные вещи, какие у нас еще оставались, чтобы заплатить за квартиру. Я шью с утра до ночи, ты уже три дня колешь дрова… л
— Ну и что? — вырвалось у него со стоном. — А дочь родную спасти не можем…
Пани Адель покачала головой.
— Конечно, лучшие условия и лекарства не повредили бы Розе, но женское чутье подсказывает мне, что дело не в этом… — Пани Адель говорила тихо, чтобы не слышно было в соседней комнате.
— А в чем? В чем? — допытывался муж.
— Роза влюблена в Павла. Она тоскует и мучается, оттого что он перестал у нас бывать!..
— Ну да, друзья познаются в беде… — проворчал муж.
— Не осуждай его, Вандалин, он поступает как порядочный человек. Заметил, что Роза к нему неравнодушна, и перестал у нас бывать, боится причинить ей боль.
— Конечно, Роза теперь бесприданница, — буркнул пан Вандалин. — И даже такой бедный жених вправе пренебречь ею.
— Чувствами нашей дочери никто не посмел бы пренебречь, — горячо перебила его жена. — Но у Павлика у самого ни кола ни двора, и живет он у богатых родственников из милости. Как же он может жениться на бедной девушке?
— Это верно! — Пан Вандалин печально покачал головой. — Ты, Адельця, как всегда, права! Бедная Роза, разве она виновата, что у нее такой растяпа-отец…
— Вандалин! — укоризненно прошептала жена. — Перестань упрекать себя и терзаться угрызениями совести…
— Не перестану, никогда не перестану! Я жалкий, никчемный человек! Был бы я не таким разжиревшим боровом, а ловким, оборотистым, как другие, не умирали бы мы сейчас с голоду, и Роза имела бы приданое и могла замуж выйти хоть за самого бедного парня.
— Вандалин, ты сам не ведаешь, что говоришь. Найти для тебя подходящую работу очень трудно, вот тебе и приходится колоть дрова. А что касается Розиного приданого, это чистейшая фантазия, и тут мне нечего возразить. Я не отчаиваюсь. Чего только мы не пережили за эти восемь лет, и крыши над головой не имели, и в такие переделки попадали, что, казалось, конец, и все же выход всегда находился — выкарабкаемся как-нибудь и сейчас. Если бы rçe болезнь Розы и не эта ее несчастная любовь, я вообще не расстраивалась бы.
Так говорила пани Адель для спокойствия мужа. А ее осунувшееся, побледневшее лицо и слезы на глазах говорили совсем о другом; о том, как она волнуется, как тревожится о будущем, как сжимается от боли ее материнское сердце, бьющееся под стареньким, вылинявшим платьем.
В кухне за ширмой заскрипела кровать, и в комнату, пошатываясь от слабости, вошла Роза. Она зябко куталась в большой теплый платок, накинутый поверх темного шерстяного платья. На нежном, белом, как плат, лице лихорадочным огнем горели огромные черные глаза, оттененные длинными ресницами. Толстая шелковистая коса была уложена вокруг головы. С ласковой улыбкой на тонких, бескровных губах подошла она к родителям.
— Роза, ты зачем встала? — спросила мать с плохо скрываемым беспокойством. — Ты бы лучше полежала.
— Я уже отдохнула, мама, — ответила девушка. — Когда мы вернулись от доктора, я немного устала… это так далеко! А теперь мне гораздо лучше!
Девушка взяла корзинку с раскроенным полотном и села за стол по другую сторону от лампы.
— Роза! — сказала пани Адель.
— Что, мамочка?
— Не шей сегодня. Посидишь согнувшись, и опять тебе станет плохо.
— Нет, дорогая мамочка, — с живостью откликнулась Роза, — мне не будет плохо, уверяю тебя, я чувствую себя почти здоровой и не могу сидеть сложа руки.
— Роза, научи-ка меня шить! — неожиданно попросил отец. — Ведь не боги горшки обжигают! Вот увидишь, я в два счета научусь, и ты будешь сидеть сложа руки, а я — шить за тебя.
Необычная просьба развеселила женщин.
— Хорошо, папочка! — согласилась Роза. — Я научу тебя, и мы будем шить втроем! Итак, начинаем первый урок: в одну руку возьми полотно, в другую — иголку! Нет, не так! Полотно — в левую, а иголку — в правую! Так, хорошо, а теперь, пожалуйста, воткни иголку, раз… еще раз и сделай стежок. Ха-ха-ха! Вот так стежок! Ну, не беда! Первый блин всегда комом!
Бледная девушка тихо смеялась, она отвыкла веселиться.
Пан Вандалин нагнулся к самой лампе и с вытаращенными глазами и сосредоточенным лицом втыкал иглу в грубое полотно. Шов по размеру и форме был открытием в портняжном деле.
— Хорошо, папочка, — смеялась Роза, — теперь постарайся сделать шов поменьше и не такой кривой.
Пан Вандалин усердно тыкал иголкой в полотно, но терпения у него хватило не надолго, и он бросил это занятие.
— Это, пожалуй, потрудней, чем колоть дрова! Вот не ожидал… — недоверчиво сказал он.
— Вот видишь, папочка, какие женщины умницы и чего только они не умеют делать? — пошутила Роза и, поймав отцовскую руку, прильнула к ней бескровными губами.
Пани Адель радовалась, глядя на оживившуюся дочь, и вместе с ней смеялась над незадачливым портным.
— Ах, ты! — воскликнула она и погладила мужа по голове. — Небось попросишь тебя научить как сделаться министром…
— Ох, Адельця, и придет же тебе такое в голову! — ответил пан Вандалин, махнув рукой. — Где там министром… научиться хотя бы сапоги тачать…
— А что бы ты делал, папочка, если бы стал сапожником? — серьезно спросила Роза.
— Что б я делал? — задумчиво переспросил отец. — Шил бы день и ночь…
Женщины рассмеялись и растроганно посмотрели на главу семьи; вот до чего дошло — пределом мечтаний стало ремесло сапожника.
Но тут зазвенел дверной колокольчик.
— Кто это так поздно? — удивилась пани Адель и встала.
— Погоди, Адельця, может, это воры, — остановил ее муж.
— Открой, открой, мамочка! — прерывающимся от волнения голосом воскликнула Роза и покраснела.
— Адельця, сперва узнай, кто там, — прокричал вдогонку пан Вандалин.
— Зачем? — возразила жена.
— Спроси, душенька, в городе столько воровства, — настаивал муж.
— Кто там? — спросила пани Адель.
— Я, сударыня, и не один… Неужели не узнаете? — проговорил за дверью приятный мужской голос.
Роза подняла голову и насторожилась, а когда услышала знакомый голос, побледнела и низко нагнулась над столом. Большой платок сполз с худеньких плеч, и она задрожала.
— Павел! — в один голос воскликнули хозяева, но, увидев за его спиной высокого мужчину в дорогой шубе, замолчали.
Незнакомец снял шубу и робко жался к двери. Но Павел взял его под руку и представил хозяевам.
Как в былые времена в Квечине, любезно и непринужденно поздоровались они с гостем. Видно, еще не утратили хороших манер в скитальческой, исполненной лишений жизни.
— Я имел честь знавать вашего отца и дядю, — сказал пан Вандалин, приглашая гостя сесть на жесткий стул возле узкого дивана. — Граф Август, приезжая в наши края, любил поохотиться в квечинских лесах. Помню, он брал с собой на охоту сына, графа Вильгельма, в то время еще совсем мальчика. А вот с вами, граф, насколько помнится, мне не приходилось встречаться…