Безнадежность

— Иди ко мне, — говорит он, не отрывая взгляда от звёзд.

Улыбнувшись, я поднимаюсь на ноги и следую его зову. Когда я оказываюсь рядом, он снимает куртку, укутывает мои плечи, я ложусь на холодный бетон и сворачиваюсь в клубок, положив голову Холдеру на грудь. Он поглаживает мои волосы, и мы молча смотрим  в звёздное небо.

Обрывки новых воспоминаний мелькают перед моим внутренним взором, и я закрываю глаза, на сей раз желая их поймать. Кажется, это счастливые воспоминания, и мне нужны они все, сколько удастся ухватить. Я крепко обнимаю Холдера и позволяю себе провалиться в собственную память.

Тринадцатью годами ранее

— Почему у тебя нет телека? — спрашиваю я.

Я живу у неё уже много дней. Она очень милая, и мне здесь нравится, но я скучаю по телевизору. Хотя и не так сильно, как по Дину и Лесли.

— У меня нет телевизора, потому что люди становятся зависимыми от техники, а значит, ленивыми, — отвечает Карен.

Не понимаю, что она имеет в виду, но прикидываюсь, что поняла. Мне правда очень нравится в её доме, и я боюсь ляпнуть что-нибудь не то, чтобы она не отправила меня обратно к папе. Мне туда совсем не хочется.

— Хоуп, помнишь, несколько дней назад я упомянула, что нам нужно поговорить о чём-то крайне важном?

Вообще-то я забыла, но всё равно киваю и делаю вид, что помню. Она придвигает свой стул поближе к моему.

— Слушай меня внимательно, ладно? Это очень важно.

Я снова киваю. Только бы она не сказала, что собирается отвезти меня домой! Я не хочу. Я правда очень-очень скучаю по Дину и Лесли, но не хочу домой, к папе.

— Ты знаешь, что значит «удочерение»? — спрашивает она.

Я мотаю головой — никогда раньше не слышала этого слова.

— Удочерение — это когда человек так сильно любит какую-то девочку, что хочет, чтобы она стала его дочерью. И тогда этот человек удочеряет её, чтобы стать её мамой или папой. — Она берёт мою руку и сжимает её. — Я очень сильно тебя люблю и собираюсь удочерить, чтобы ты стала моим ребёнком.

Я улыбаюсь, но на самом деле не понимаю, что она имеет в виду.

— Ты будешь жить со мной и папой?

Она качает головой.

— Нет, солнышко. Твой папа очень-очень тебя любит, но больше не может о тебе заботиться. Он решил, что о тебе теперь буду заботиться я, потому что он хочет, чтобы ты была счастлива. Так что ты будешь жить не с папой, а со мной, и я стану твоей мамой.

Мне хочется заплакать, сама не знаю, почему. Мне очень нравится Карен, но и папу я тоже люблю. Мне нравится её дом, мне нравится, как она готовит, мне нравится моя комната. Мне страшно хочется остаться здесь, но я не могу улыбнуться, потому что у меня вдруг разболелся животик. Он заболел, когда Карен сказала, что папа не может больше обо мне заботиться. Неужели я его чем-то рассердила? Но я не спрашиваю, сердится ли он на меня. А вдруг Карен подумает, что я всё-таки хочу жить с папой, и отвезёт меня к нему? Я правда его люблю, но мне страшно возвращаться и жить с ним.

— Ты рада, что я решила тебя удочерить? Хочешь жить со мной?

Я хочу жить с ней, но мне грустно, потому что отсюда очень долго ехать до моего дома. А это значит — мы далеко от Дина и Лесли.

— А мои друзья? Я увижу снова своих друзей?

Карен склоняет голову набок, улыбается и закладывает прядку моих волос за ухо.

— Солнышко, у тебя появится много новых друзей.

Я улыбаюсь в ответ, но живот всё болит. Мне не нужны новые друзья. Мне нужны Дин и Лесли. Я скучаю по ним. В глазах жжёт, и я стараюсь не расплакаться. Не хочу, чтобы она подумала, будто я не рада стать её дочкой, потому что на самом деле я рада.

Она наклоняется и обнимает меня.

— Не волнуйся, солнышко. Когда-нибудь ты снова встретишь своих друзей. Но сейчас мы не можем туда вернуться, поэтому заведём новых друзей здесь, хорошо?

Я киваю. Она целует меня в макушку, а я смотрю на браслет у себя на запястье. Дотрагиваюсь до половинки сердечка и надеюсь, что Лесли знает, где я. Надеюсь, они знают, что у меня всё хорошо — не хочу, чтобы они волновались за меня.

— И ещё кое-что, — говорит Карен. — Тебе понравится.

Карен отклоняется назад, берёт лист бумаги и карандаш и кладёт на стол перед собой.

— Лучше всего в удочерении то, что можно самой выбрать себе имя. Ты знаешь об этом?

Я мотаю головой. Не знала, что люди могут сами выбрать себе имя.

— Сначала про те имена, которые мы не можем использовать. Мы не можем оставить прежние имена и прозвища. У тебя есть какие-нибудь прозвища? Например, как тебя звал папа?

Я киваю, но ничего не говорю.

— Как он тебя звал?

Я опускаю взгляд на свои руки, прокашливаюсь и говорю тихо:

— Принцесса. Но мне не нравится это прозвище.

Она почему-то грустнеет.

— Тогда ладно, мы никогда не будем называть тебя Принцессой, хорошо?

Я киваю. Здорово, что ей тоже не нравится это прозвище.

— Скажи, что тебя радует, делает счастливой? Что-то красивое, что ты любишь. Мы можем выбрать имя из этого.

Мне даже не нужно записывать. На свете существует только одна вещь, которая вызывает у меня радость.

— Я люблю небо, — отвечаю я, думая о том, что Дин велел мне помнить всегда.

— Скай, — произносит она с улыбкой. — Мне нравится это имя. По-моему, оно идеально. А теперь давай подумаем о ещё одном имени, потому что их нужно два. Что ещё ты любишь?

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить что-то ещё, но не получается. Небо — единственное, что я люблю, оно такое красивое, и думая о нём, я счастлива. Открываю глаза и смотрю на Карен.

— А что любишь ты?

Она улыбается и, опершись локтём о стол, кладёт подборок на ладонь.

— Я очень много чего люблю. Больше всего пиццу. Назовём тебя Скай Пицца?

Я хихикаю и качаю головой.

— Какое глупое имя.

— Ладно, дай подумать. А может, плюшевый мишка? Может, назовём тебя Плюшевый Мишка Скай?

Я смеюсь и снова качаю головой.

Она отрывает подбородок от ладони и наклоняется ко мне.

— Хочешь знать, что я по-настоящему люблю?

— Ага.

— Я люблю травы. Они лечат, и я люблю выращивать их, чтобы помогать людям чувствовать себя лучше. Я хочу когда-нибудь открыть свой бизнес на лекарственных растениях. Может, на удачу мы выберем тебе имя из названий трав? Их сотни, и у некоторых очень милые названия.

Она встаёт, уходит в гостиную и возвращается с книгой. Открывает её и тычет пальцем в страницу. — Например, чабрец? — говорит она и подмигивает.

Я смеюсь и мотаю головой.

— А… календула?

Я снова мотаю головой.

— Слово какое-то заковыристое.

Она морщит нос.

— Да, верно подмечено. Пожалуй, имя должно быть таким, чтобы ты могла его произнести. — Она смотрит в книгу, читает вслух ещё несколько названий, но мне они все не нравятся. — А как насчёт Линден[13]? Это не трава, а дерево, но его листья похожи на сердечки. Тебе нравятся сердечки?

— Линден, — вторю я и киваю. — А мне нравится.

Она улыбается, закрывает книгу и наклоняется ко мне поближе.

— Итак, значит, Линден Скай Дэвис. И заруби себе на носу — у тебя самое красивое имя на свете. Давай больше никогда не будем вспоминать старые имена, ладно? Обещай мне, что с сегодняшнего дня будешь думать только о своём прекрасном новом имени и прекрасной новой жизни.

— Обещаю, — говорю я. Честно-честно. Я не хочу думать о своих старых именах, старой комнате и о том, что делал со мной папа, когда я была Принцессой. Мне нравится новое имя. И нравится новая комната, где мне не нужно бояться, когда повернётся дверная ручка.

13

Linden — липа.