Страница 22 из 55
- Что вы думаете об это позиции, Денис Васильевич? - Мишка с некоторой долей сомнения осматривал небольшой пригорок, при общей гладкости местности позволяющий хорошо видеть первую линию окопов. - Подойдёт сия точка?
- Непременно, Михаил Касьянович, - отозвался Давыдов, в отличие от большинства офицеров оставшийся в звании капитан-лейтенанта. - Как раз на пределе дальности наших винтовок, а для артиллерии вполне подходящая дистанция.
- Тогда работаем, - Нечихаев соскочил с коня и махнул рукой ожидающим в отдалении казакам. - Соломоныч, давай сюда!
Заскрипели несмазанные оси крестьянской телеги, гружёной грубо сколоченными ящиками, и лейтенант поморщился. Пожалели дёгтя, черти бородатые! Оно, конечно, понятно... развалюха одноразовая и к вечеру сгодится разве что на костёр. Но до чего же противный звук.
- Где ставить, ваше благородие?
- Займётесь разметкой, Денис Васильевич?
Капитан-лейтенант кивнул, указал ближайшему казаку на охапку заострённых колышков, сам взял большой деревянный молоток, и отправился указывать места закладки фугасов. Самое командирское занятие, тем более кому, как не флотскому офицеру, на корабле ночующему чуть ли не в обнимку с пушкой, разбираться в артиллерии? Ну, не то, чтобы всеобъемлющие знания, но нет в дивизии иных специалистов. Рассчитать зону поражения при ракетном залпе? Вот тут любой сержант справится, но предположить где французы могут расставить свои орудия... Следовательно Денису Васильевичу и карты в руки.
А Нечихаев занялся минами. Несколько человек копали ямки, а сам лейтенант осторожно укладывал в них ящики, вставлял запал, и засыпал взрывное устройство, оставляя снаружи торчащие металлические усики, возвышающиеся над землёй на пару вершков. Жалко только, порох дрянной, трофейный, но, даст Бог, его силы хватит для отправления в короткий полёт разнообразного каменного и железного хлама, в избытке присутствующего в фугасе. А там, где колышки повязаны белой ленточкой, можно не жадничать - малую толику "чёртова зелья" производства заводов княгини Лопухиной удалось выпросить у запасливого Александра Никитича Сеславина, и в сих местах наполеоновых пушкарей будут ожидать особо неприятные сюрпризы. Впрочем, им никто и не обещал выстланных красными коврами и розовыми лепестками дорог. Как однажды выразился государь Павел Петрович: "В России жёстко стелят, а спать ещё жестче".
- Михаил Касьянович, вы не могли бы отвлечься на некоторое время? - отец Станислав стоял у крайнего колышка, не решаясь ступить на размеченный под минное поле участок, и всем видом своим выражал крайнее отчаянье. - Извините, что помешал, но обстоятельства таковы, что без вашего вмешательства никак не разрешить. Понимаете, в чём дело...
- Подождите, святой отец, - Мишка обернулся к казачьему уряднику. - Справишься без меня, Абрам Соломонович?
- Да не впервой же, - тот перекрестился двумя перстами и ещё раз заверил. - Не извольте сомневаться, в лучшем виде сделаем.
- Буду надеяться. - Нечихаев отряхнул с колен приставшую пожухлую траву и поспешил к ксендзу.
Надо заметить, что католический священник в данный момент более напоминал сторожа хлебных складов где-нибудь в Тамбове или Воронеже, чем лицо духовного звания. Ранние заморозки заставили его одеть овчинный полушубок и меховую шапку, а висевший на плече старинный мушкет придавал картине дополнительную достоверность. Разве что небольшой медный образок, пришитый вместо кокарды, нарушал гармонию, а без него - вылитый русский мужик.
- Слушаю вас, пан Станислав. И здравствуйте.
- И вам здравствовать, господин лейтенант, - ксендз замолчал, немного помялся, и решительно перешёл к делу. - Видите ли, Михаил Касьянович, я столкнулся с некоторыми трудностями, разрешить которые самостоятельно никак не могу.
- Да? И каковы же они?
- Ко мне обратились с просьбой о проведении молебна, и так как батальонный священник отец Михаил находится на излечении после ранения...
- Такие вопросы находятся в ведении вышестоящего командования, пан Станислав, - перебил Нечихаев. - Обратитесь по команде.
- К кому? Наш отряд является самостоятельной войсковой единицей, а Денис Васильевич, как его командир, ещё вчера ответил, что не намерен влезать в межконфессиональные... хм... дальше он сказал совсем грубо.
- Причём здесь эти... межконфессиональные?
- Так я же католик!
- Давно? Ах да, извините.
- Вот! - ксендз поднял указательный палец, как доказательство неизвестно чего. - Но люди перед решительной битвой желают исповедаться и причаститься, так что отказывать им в этом - большой грех.
- Определением степени греховности занимается Священный Синод, пан Станислав, а у нас регулярная армия. Вы хоть и состоите в ополчении, но в соответствии с приказом Светлейшего князя фельдмаршала Кутузова...
- Так точно, господин лейтенант, здесь армия! Потому соблаговолите принять рапорт.
- Что это? - Нечихаев с подозрением взглянул на сложенный вчетверо лист бумаги.
- Прошение о зачислении на вакантную должность отрядного священника и обязательство проводить богослужения по православному обряду установленного образца.
- Даже так? - Мишка забрал бумагу, развернул, и пробежал взглядом по выписанным каллиграфическим почерком строчкам. - Простите, а что обозначают слова "а так же муллой из расчёта одной пятой оклада денежного содержания"?
- Так ведь у нас четверо гусар татарского происхождения, господин лейтенант. Как можно оставить их без божьего слова?
- Вы владеете арабским?
- Зачем? Ведь они, слава Господу, русские татары, а не турецкие, значит, могут молиться по-русски.
- Интересный подход к делу, пан Станислав. Иезуиты просто обзавидуются.
- Мнение этих завистников меня не интересует. Так подпишете рапорт, Михаил Касьянович?
- Под вашу личную ответственность. И сразу после принятия православия непосредственно вами.
- Разумеется, господин лейтенант, разумеется... Разрешите приступить к выполнению обязанностей?
- Идите, - Мишка улыбнулся, когда ксендз чётко повернулся через левое плечо и звякнул шпорами на великоватых, видимо снятых с француза, сапогах.
Удивительные люди, эти поляки! Каждый в отдельности - милейший и толковый человек, храбрый вояка, а как народ вообще - сволочь на сволочи. Парадокс...
До похода в эту дикую Россию полковник Жак Ашиль Леруа считал себя удачливым человеком. Не каждому удаётся за столь короткое время пробиться из самых низов, превратившись из ученика парижского цирюльника в офицера Гвардии, отмеченного благосклонностью Великого Императора всех французов. Впрочем, и после фортуна не обделила вниманием своего баловня, чему подтверждением служит полк, отданный под его начало. Неплохая карьера в двадцать семь лет! Правда, прежний командир, сожжённый местными пейзанами вместе с домом, где остановился на ночлег, был ещё моложе.
Да, удача никуда не ушла. Но боится приближаться, ходит где-то стороной, опасаясь русских партизан, и более не приносит подарков. Сколько в строю солдат, совсем недавно бросивших к ногам прекрасной Франции почти всю Европу? Не больше восьми сотен, и это в лучшем случае. Каждую ночь пять-шесть человек умирают от болезней, и не иначе как Божественное вмешательство удерживает ропщущих гвардейцев от бунта. Или осознание того, что поодиночке точно не выжить - летучие отряды преследуют отступающую Великую Армию, и горе отставшим!
Разве так воюют, господа? Эти дикари отказываются соблюдать правила и приличия цивилизованной войны - добивают раненых и вешают офицеров... разумеется не своих. Ночью в костёр запросто может упасть брошенная из темноты граната, а в светлое время по походным колоннам то и дело стреляют одиночные разбойники, что при меткости и дальнобойности русского оружия наносит значительный ущерб.
Гвардия меньше всех страдает от лишений - она окружена заботой и повышенным вниманием Великого Императора. Даже съестные припасы поставляются в первую очередь. И пусть это конина, благо перевод польского корпуса Понятовского из кавалерии в пехоту позволил забить на мясо лишних лошадей, но всё равно еда. В других полках тяжелее - по слухам, среди саксонцев и баварцев появились случаи людоедства, за что командиры этих частей осуждены и расстреляны. А что же начнётся зимой?