Страница 16 из 55
- Фёдор, ты сдурел?
- Я сдурел? - Толстой повернул искажённое злобой лицо. - Он сколько народу под картечью положил?
- Своих?
- Нет, твою мать, обезьян заморских!
- Имею ли я видеть перед собой пана Сигизмунда Пшемоцкого герба Радом?
Гордый и надувшийся от осознания собственной доблести предводитель ополчения повернулся к младшему лейтенанту Нечихаеву, по важности случая надевшему извлечённые из походного мешка награды:
- Михаил Касьянович, зачем такая официальность? Сегодня празднуем замечательную победу!
Мишка остался невозмутим:
- Вы арестованы, господин Пшемоцкий.
- Я?
Громкий стук выпавшего из руки стакана.
- Извольте сдать оружие. Ну?
Лязг винтовочных затворов.
- Да, конечно... В чём меня обвиняют?
- Вам объяснят. Позже. И не здесь.
Глава 7
Два всадника неторопливо ехали по лесной дороге. И правда, куда торопиться? Ведь это не Санкт-Петербург с его стремительным течением столичной жизни, и не Париж с вечным желанием успеть вкусить все запретные плоды и понадкусывать плоды разрешённые. На войне хочется растянуть вдруг выпавшее мирное мгновение до бесконечности, потому что не так уж часто оно случается.
Серая белка, сидящая на ветке у самой обочины, сердито зацокала. То ли на самом деле возмущается появлением непрошеных гостей, то ли требует пошлину. Один из всадников, молодой, но бородатый, рассмеялся и достал из кармана ржаной сухарик.
- Держи, попрошайка!
Зверёк выхватил угощение прямо из рук, и скрылся в густой кроне. Наверное, решил съесть втихаря, чтобы не делиться с соплеменниками. Или наоборот, в гнездо детишкам понёс?
- Балуете вы их, Денис Васильевич, - покачал головой второй путник, пряча улыбку в роскошные, опускающиеся чуть ли не на грудь усы. - Сейчас весь лес сюда сбежится.
- А не жалко, пан Сигизмунд, - бородач поискал взглядом следующую потешную мордочку и бросил сухарь в кусты, где сразу же послышалось шуршание. - Всё же божьи твари, не какие-то там французы приблудные. Нешто своим сухую корочку пожалеем?
Белки больше не попадались, и некоторое время всадники сохраняли молчание. О чём говорить, когда вокруг такая красота? Начало осени, бабье лето... Ещё птички поют вовсю, солнце светит настолько пронзительно и ярко, что окружающая природа кажется чуть нереальной, будто сошедшей с холста гениального живописца. Паутинки летают неторопливо, собираясь на лесных полянах в затейливые хороводы, дятлы стучат где-то вдали, грязные босые ноги с объеденными пальцами из-под ёлки выглядывают... Тьфу, испортили идиллию!
Нет, определённо у крестьян Смоленской губернии отсутствует чувство прекрасного. Ну убили француза, эка невидаль, так хоть подальше от дороги оттащить можно? Учит-учит их государь Павел Петрович грамоте, культуре и политесу, школы в каждой деревне открывает, да не в коня корм оказывается. Как были пеньки пеньками, оглоблей опоясанные, такими и остались. А ведь человек - это звучит гордо!
Пан Пшемоцкий на покойника внимание не обратил, ну лежит и лежит, мало ли сейчас таких по лесам, а с грустью задумался о своей дальнейшей судьбе. А ехал он на суд, причём добровольно и без всякого принуждения. Слово дал шляхетское, что явится пред светлы очи фельдмаршала Кутузова, и предоставит тому все бумаги по делу, включая опросы свидетелей и чистосердечное признание вкупе с раскаянием. Как же не хочется... Но не явиться нельзя - честью поручился.
Капитан-лейтенант Давыдов отправился в Смоленск по своим делам, и пану Сигизмунду приходился попутчиком, а не конвоем. Вдвоём всяко веселее, да и значительно безопаснее. Оружие поляку вернули сразу после клятвы на Библии, так что он не обуза в путешествии, а верный товарищ. А что на суд... В жизни всякое случается, и от тюрьмы да сумы зарекаться не стоит.
- Денис Васильевич, - пан Пшемоцкий прервал раздумья. - А суров ли трибунал у Светлейшего князя Кутузова?
- Как и везде, - пожал плечами Давыдов. - Российское правосудие не зависит от географического положения или состава суда, оно просто есть. Поверьте, пан Сигизмунд, и в Смоленске и на Камчатке вы встретите одинаково беспристрастное разбирательство.
Упоминание о далёкой Камчатке ввергло поляка в тоску. Так уж получилось, что в одном из взятых на саблю французских обозов был найден великолепный иллюстрированный атлас мира, и об оной земле там сказано мало приятного. Одно хорошо - не жарко. А ведь как всё прекрасно начиналось!
Начиналось и в самом деле неплохо. После заключения соглашения с партизанским отрядом Дениса Давыдова, пан Сигизмунд в кои-то веки почувствовал себя человеком. Бедность унизительна, а для потомка славного рода герба Радом она унизительна вдвойне. Жил себе жил, и тут на тебе - война! И появились деньги в пустых доселе карманах, солнце засветило ласковей, небо стало голубее, трава зеленее, паненки сговорчивей... Раньше годовой доход с имения бывал меньше, чем сейчас за неделю боёв. Да имения-то того... вошь на аркане, и блоха на цепи. Подумывал при оказии сдать экзамен на офицерский чин. И всё разом рухнуло.
- А если в штрафной батальон попроситься, Денис Васильевич?
- Не возьмут.
- Это почему же? - возмутился Пшемоцкий.
- Вероисповедание вас подводит.
- Господь сказал - нет ни иудея, ни эллина!
- Правильно сказал, их тоже не берут.
И опять воцарилось молчание. И это правильно - чем больше молчит человек, тем он умнее. Вот в прошлом году в издаваемом Академией Наук журнале рассказали об удивительной теории - будто бы мозг человеческий состоит из мельчайших частиц, именуемых клетками, и оные имеют свойство погибать от каждого произнесённого вслух слова. Одна фраза губит от десяти до сорока частиц, лишь при чтении книг они способны восстанавливаться. А написание собственных текстов, лучше сочинение, даже приумножает.
Забавная теория и спорная, однако. Зато очень хорошо объясняет поголовную глупость разных там актёрок да певичек. И, в какой-то степени, поэтов, увлекающихся декламированием новоиспечённых виршей. Да, наука не стоит на месте, господа!
А вот мужик, что несётся по дороге навстречу и орёт во всё горло, последними достижениями научной мысли явно не интересуется.
- Барин, беда! - крестьянин в окровавленной рубахе опознал в проезжих господах русских людей и решительно преградил путь. - Нельзя туды, барин, французы в деревне лютуют!
- Где? - вскинулся Давыдов. - Сколько их?
Зато пан Пшемоцкий вопросов не задавал. Он выхватил саблю, пришпорил коня, едва не стоптав мужика, и рванул вперёд. Только крикнул, обернувшись на скаку:
- Рыцари о количестве противника не спрашивают, они его уничтожают!
- Куда, чёртово отродье? - Денис Васильевич в некотором недоумении посмотрел на удаляющего шляхтича. - Стойте, пан Сигизмунд!
Бесполезно, тот уже скрылся за поворотом лесной дороги, и лишь топот копыт затихал вдали. Запалит скакуна, идиот! Тем более даже не узнал в какой стороне деревня... Ой, беда с этими шляхтичами - личная храбрость с успехом заменяет дисциплину и мозги. И если второе не слишком вредит военному человеку, то без первого никак нельзя.
- Дорогу покажешь? - капитан-лейтенант вытащил из-за голенища сапога сложенную карту.
- Не гневайся, барин, мы такими премудростями не владеем. Читать-писать немного умеем, а науки не превзошли.
- Да я для себя... Название какое у деревни?
- Малые Вишенки.
- Красиво звучит. Ага, вот она... Ладно, посмотрим, что у вас там случилось.
- Нельзя туда, француза тьма-тьмущая, - крестьянин хотел перекреститься в подтверждение слов, но охнул, и схватился за правое плечо. - Мильёнов пятнадцать, а то и все двадцать.
- Ранен?
- Не, не моя кровь. Из-под вил брызнуло, когда... Ну и потом ещё... А Ваську с Евлахой порубали на месте. Лютует супостат!