Страница 8 из 12
— Дед?
Семен подтверждал. Дед был совсем молодым, лет двадцати с небольшим. Надменно вздернутый подбородок, погоны прапорщика, на узкой груди с трудом умещались четыре георгиевских креста.
— Он был маленького роста? — спрашивала Наташка.
— Как ты угадала?
— Маленькие мужчины всегда хотят казаться выше и задирают голову перед фотоаппаратом по привычке. Ты вот высокий, поэтому, наоборот, сутулишься.
— Отец? — угадывала она.
— Нет. Муж Марии Трофимовны.
— Мать?
— Тетка, у которой я жил.
Она отыскала мать. Мать была снята на фоне полотна с нарисованными пальмами. Она сидела на высоком табурете в крепдешиновом платье с приколотой большой искусственной розой и, наверно, с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться.
Больше всего было фотографий Марии Трофимовны. Они занимали целую раму, и непосвященному могло показаться, что это одна и та же размноженная фотография. На фоне школы, на лавочке сидела Мария Трофимовна, а сзади стояли мальчики и девочки. Если хорошо присмотреться, то можно было заметить: мальчики и девочки были каждый раз разными, да и Мария Трофимовна менялась. Через три-четыре фотографии на ней был другой костюм, и она все больше полнела. Семен насчитал двадцать девять фотографий. Двадцать девять выпусков начальной школы.
— Я выучила более полутысячи человек, — гордо говорила Мария Трофимовна.
Семен еще в Москве много рассказывал Наташке об Осипове. Он подарил ей книгу о партизанском движении, об Осипове в ней было написано несколько строчек… Наташка о партизанах и подпольщиках читала только в книгах, и ей очень хотелось познакомиться с Осиповым. Она захватила с собой книгу, чтобы Осипов поставил свой автограф; когда в ее библиотеке устраивали читательские конференции и выступали писатели, она всегда просила сделать на книге надпись. У нее было много книг с автографами.
Осипов теперь снова жил в районном городке, и Семен с Наташкой решили съездить к нему, Мария Трофимовна предостерегла:
— С Осиповым будь поосторожнее.
— Почему? — удивился Семен.
— Говорят… — Мария Трофимовна замялась… — не то чтобы сошел с ума, но немного тронулся.
— В чем это выражается? — спросил Семен.
— Я же тебе писала. Он теперь директором промкомбината работает. Сапоги чинят, трусы шьют, простыни… А ведь просто так из начальства не отпускают? Почти первым человеком был в области, председатель исполкома. Еще поговаривают, раскрыли какие-то дела, когда служил в полиции.
Осипова застали во дворе комбината. Он обсуждал с плотниками, как лучше сделать пристройку к сапожной мастерской. Они обнялись, и Семен почувствовал: Осипов обрадовался, что он привез показать свою будущую жену.
Наташка была явно разочарована. Осипов, наверное, ей представлялся высоким и элегантным, напоминающим наших разведчиков в немецкой форме из кинофильмов про войну.
Осипов был всегда невысоким, а сейчас казался еще ниже: за последние годы он заметно растолстел.
— Сколько дней выделяете на меня? — тут же по-деловому поинтересовался Осипов.
— Сегодня и завтра, — сказал Семен. — Дома дела.
Осипов задумался.
— Пребывание попробуем сделать насыщенным и с небольшими потрясениями. — Он заказал телефонный разговор с какой-то школой и попросил директора: — Миша, готов принять меня и двоих москвичей? Кто? Узнаешь. Один твой знакомый.
— Я его знаю? — спросил Семен.
— Знаешь.
Семен перебрал всех знакомых, среди них не было ни одного директора школы.
На «Москвиче» Осипова они добрались до деревни, раскинувшейся вдоль реки. Директор школы их ждал. Он подошел к машине, церемонно и неловко поцеловал Наташке руку, чувствовалось, что он это делает нечасто и не очень, наверное, давно. В последние годы женщинам, все чаще стали целовать руки, что-то менялось в отношениях мужчин и женщин. А может, результат статей о правилах хорошего тона, подумал Семен.
Наташка заулыбалась, теперь для нее директор стал самым лучшим и интеллигентным человеком, ей люди нравились или не нравились сразу.
— Значит, мы знакомы? — сказал директор, протягивая руку Семену.
— Знакомы, — сказал Семен. Он был уверен, что видел этого человека, только не мог вспомнить, где и когда.
— Не мучайтесь, — сказал Осипов. — Помнишь, был пятилетний мальчик, который перехитрил всю вышгородскую полицию и убежал?
— Так это вы! Такой большой! — У директора увлажнились глаза. — Не представляете, как я рад, что вы такой, так выросли. — Директор разволновался.
— Это уже не от нас зависело. Все мальчишки вырастают, — сказал Осипов.
Семен вспомнил: это же тот высокий полицейский, который вывел его из школы, он совсем не изменился, только стал еще более худым, да под глазами залегли мешки.
— Жаль, нет вашего отца, — сказал директор, — Как нам хотелось, чтобы он приехал после войны и мы могли бы ему сказать: смотри, комиссар, сына мы твоего сохранили… С вашей матерью мы вместе росли. Тихомиров любил ее, — вдруг вспомнил директор. — Красивая была женщина ваша мать, — вздохнул директор.
Семен подумал: жил и не знал, что у него есть еще один близкий человек, этот директор.
Еще в Москве Наташка сказала Семену, что обязательно устроит в своей библиотеке читательскую конференцию, пригласит писателя, который написал книгу о партизанском движении, а сама расскажет о знакомстве с одним из героев книги.
За столом вспоминали близких, Марию Трофимовну.
— Напугана, — сказал Осипов. — Всю жизнь чего-нибудь боится.
— А вы боялись в войну? — спросила Наташка, найдя момент для перехода к своим вопросам. Она вынула тетрадочку и попросила разрешения записать его слова. Осипов и директор переглянулись.
Осипов стал рассказывать о явках, диверсиях. Говорил он громко, будто был не в маленькой комнате, а в зале. Он медленно, как диктуют условия задачи, повторял сказанное, чтобы Наташка успела записать. За столом сразу стало скучно.
— А вы боялись тогда? — снова спросила Наташка, потому что Осипов не ответил на ее вопрос.
— Да, боялись, — жестко сказал Осипов. Семен чувствовал: Осипова раздражали вопросы Наташки, ее деловитость, тетрадка, разложенная на столе среди закусок.
Наташка всегда была деловой. Еще в школе она прочла книжку о какой-то английской деятельнице и решила ей подражать. У нее даже был свой девиз, вначале дело, потом женщина. Дурацкий девиз, решил сейчас Семен. И чего они так боятся стать обыкновенными женщинами, думал он, слушая разговор Наташки с Осиповым.
— Но это был другой страх, страх за жизнь своих товарищей, а не только за свою собственную жизнь? — Наташке хотелось подогнать рассказ Осипова под уже придуманную схему.
— Когда вы переходите улицу, вы больше думаете о собственной жизни или о жизни своих товарищей? — спросил Осипов.
— Я как-то об этом не думаю, — сказала Наташка. — Я просто перехожу улицу.
— Вот именно, — сказал Осипов. — Нормальный человек не думает каждый день: жизнь, смерть, победа, поражение… Он живет и делает свое дело. Меня не страх тогда мучил, злоба переполняла.
— Ненависть, — поправила Наташка.
— Наверное, ненависть, — согласился Осипов. — О терминологии мы тогда не думали. Меня лично злоба переполняла. Раньше, до войны, я и на охоту никогда не ходил. А тут мне хотелось убивать. Я стал даже бояться: не сдержусь и начну пальбу среди бела дня.
— А надо было сдерживаться, — понимающе сказала Наташка.
— Не знаю, — сказал Осипов. — Наверное, не всегда надо было…
Вероятно, это был давний спор и неразрешимый, потому что директор сказал:
— Тем, в школе, мы ничем помочь не могли. Нас было пятеро, да еще десяток подпольщиков, а в гарнизоне больше батальона.
— А может, и могли, — не согласился Осипов. — Ну, погибли бы сами.
— Это определенно, — сказал директор. — Мы с лихвой выполнили свое дело, об этом все знают.
— Да, — согласился Осипов. — Буквально вырезали их перед концом, восемь ушли из всего гарнизона, я потом по спискам сверял.