Страница 9 из 12
Наташка написала слово «вырезали», подумала, зачеркнула и написала: «устроили засаду и уничтожили».
— А кем стали бывшие подпольщики? Расскажите об их дальнейшем жизненном пути, — попросила Наташка. — Вот и вы были большим человеком.
— Я всегда был человеком среднего роста, — сказал Осипов.
— Я это в переносном смысле, — поправилась Наташка.
— И в переносном тоже, — сказал Осипов.
Семен сам любил рассматривать книги про героев. Трактористы и заведующие избами-читальнями — молодые люди с широкими узлами галстуков, коротко остриженные женщины со значком «Ворошиловский стрелок» на лацканах жакетов, — и рядом фотографии, они же через двадцать лет: министры и генералы, знаменитые хирурги и управляющие санаториями.
Осипов перечислил должности и звания оставшихся в живых подпольщиков, и довольная Наташка пошла спать. Они остались за столом втроем.
— Послушай, — сказал Осипов. — А твоя жена вроде большая зануда. — Семен промолчал. Он любил Наташку такой, какой она была.
— Понятно, — сказал Осипов. — Вопрос решен и обсуждению не подлежит.
— Для меня, во всяком случае, он решен, — сказал Семен.
— Правильно, — сказал Осипов. — Жену в обиду давать не надо.
— Она еще не моя жена, но обижать ее при мне не будут.
— Как сам-то живешь? — спросил Осипов.
— Хорошо, — сказал Семен. — Все в норме. Ты, пожалуйста, не обижайся, но Мария Трофимовна говорила, что ходят слухи о твоей службе в полиции.
— Ну, это и без слухов всем известно.
— А еще: ведь из начальства подобру не отпускают!
— Так я уже год на пенсии. Обыватель всегда находит свое объяснение. Подпольщик, герой, начальник, а вдруг почти сам подметки подбивает. Значит, что-то не то, может быть, морально разложился? Нет, вроде все с той же женой живет. А может быть, в полиции что?
— Отсутствие информации всегда рождает слухи, — сказал директор.
— А плевать. Я полгода рыбу ловил наудочку, больше не выдержал. Сейчас над пенсионерами посмеиваются, а никто не думает, что мы же заведенные, мы уже не можем остановиться. Если остановимся — помрем. А подметки в нашем промкомбинате хорошие подбивают. Скажи?
— Правильно, — подтвердил директор. — Бытовое обслуживание населения улучшилось с приходом Осипова.
— И то дело.
— Сложна жизнь, — сказал директор. — Ты говоришь, обыватель! А я говорю — длинная память у людей. Недавно я решил проверить первоклассников, таскают ли в школу папиросы. И знаешь, что я услышал за спиною, когда у одного вывернул карманы? Полицай! А мальчишке семь лет. Внук моего давнишнего знакомого.
— Вывод какой? — сказал Осипов. — Не служи, прохвост, в полиции.
— Люди все помнят, — сказал директор. — А может быть, ты не сразу по заданию, а только потом одумался и понял?
— Вот так, Сеня, — рассмеялся Осипов. — Запомни! Память у людей действительно длинная, долго помнят и плохое и хорошее.
— Плохое помнят дольше, — сказал директор.
13
Высветился кузов прицепа, укрытого брезентом. Лучи фар выхватили из темноты согнутую фигуру на коленях. По-видимому, шофер менял скаты. Он даже не повернул головы, занятый делом.
Семен притормозил. Ночью он никогда не проезжал мимо остановившейся машины. Это у него было с давних пор, когда он еще только начинал работать шофером. Как-то полетели подшипники, и он сидел в кабине, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться от бессильной злобы, сам был виноват. И вдруг проходивший мимо самосвал остановился, вышел шофер и взял его на буксир.
Семен подошел к грузовику — дизельному МАЗу. Шофер разогнулся.
— Помощь нужна? — спросил Семен.
— Спасибо. Управлюсь сам. — Шоферу было за пятьдесят. «Дорабатывает до пенсии», — подумал Семен. — Сейчас редко останавливаются, — сказал шофер. — Иной раз всю ночь проковыряешься, и никто не тормознет. Много нас стало, что ли?
— На водительских курсах надо специальный предмет ввести о шоферской солидарности, — сказал Семен.
— Это какой человек, — возразил шофер. — Иной всю жизнь учится, а человека из него так и не получается.
— Бывает, — согласился Семен.
— Вот если папироской поделишься, — сказал шофер. — У меня кончились. С вечера не рассчитал.
Семен отсыпал из пачки несколько штук. Они закурили.
— Себя не обижаешь? — спросил шофер.
— Нет, — сказал Семен. — В случае чего, у меня полный автобус пассажиров и все с табаком.
— И все-таки хорошо жить дома, — вдруг сказал шофер. — Встретились, потолковали, ты меня понимаешь, я тебя понимаю, вот табачком поделились. Я после войны в наших войсках за границей служил. Знаешь, как по родным местам стосковался! Ты давно за баранкой?
— Девять лет. Шесть лет на этом маршруте.
— Почти мастеровой. А я четвертый десяток размениваю. На ГАЗ-АА начинал. Ты таких и не видел, небось.
— На картинках. Давай все-таки помогу.
— Чего тут! Делов на десять минут. Не отстань от графика, — заботливо напомнил шофер.
«Повезло какому-то парню, — подумал Семен о сыне шофера. — Отец вернулся». После войны он еще долго удивлялся, что у других мальчишек были отцы.
— Счастливо, сынок, — сказал шофер. И у Семена запершило в горле от этого слова.
— Счастливо! — Семен пошел к автобусу. Уже отъехав, он услышал длинный, напутствующий гудок МАЗа. Семен дважды коротко нажал на клаксон, чтобы не разбудить пассажиров в автобусе.
Все-таки тяжелая шоферская работа, думал Семен. Он вспомнил, как зимой, когда он ходил на дизельных большегрузах, у него под Челябинском полетели сразу два ската. Мороз был больше сорока. Он менял скаты, залезая греться в кабину через каждые пять минут, и все-таки обморозил пальцы. Потом у него заклинило мотор, и он всю ночь бегал вокруг грузовика, чтобы не замерзнуть, машины пошли только утром, и его отвезли в больницу. Но было больше приятного. Несколько лет он перегонял заказчикам машины с автозавода. Иногда он останавливался в городе, в котором раньше никогда не был, ходил в местный музей, на базар, в кинотеатр. Если ему хотелось спать, он съезжал с дороги и ложился в кузове на брезенте. Он любил ездить ночью. Не было пыли, клаксонов обгоняющих машин, велосипедистов, подвод, свистков милиционеров, школьников, поднятых рук пешеходов с вечной просьбой подвезти. Ночью воздух всегда был отфильтрованно-чистый и свежий, без примесей пыли и бензиновой гари, ночью долго не приходило утомление. Летом, когда нагретые запахи асфальта, железа и пыли заполняли комнату, ему всегда хотелось, чтобы быстрее наступило время рейса.
14
— Через полчаса выхожу, — сказал лейтенант.
— Счастливо отдохнуть, — пожелал Семен.
— Спасибо, — сказал лейтенант. — Отдыха не будет. Надо дом отремонтировать, дров на зиму для матери запасти.
— Послушай, — сказал Семен. — Почему ты не пошел в институт? Не захотел или провалился? Военным-то стал сознательно?
— Пожалуй, сознательно, — подумав, ответит лейтенант. — Профессий, конечно, много хороших, но из деревни в основном идут в три института: в педагогический, сельскохозяйственный и медицинский. Профессии эти твердые, в деревне уважаемые. Я рассуждал так: учитель — он всю жизнь учитель… Вот и буду всю жизнь объяснять. А плюс бэ в кубе. Или врач? Начал рвать зубы, так до пенсии и рвет. У нас в армии — другое дело. Через каждые три года новая звезда на погон. Есть движение вперед: взвод, рота, батальон, полк. И главное, ясно на всю жизнь. К тому же сегодня здесь, завтра там. Люблю перемену обстановки, я ведь из своей деревни до восемнадцати лет никуда не выезжал. Вот сейчас после отпуска поеду на… — лейтенант замолчал, сообразив, что выдает служебную тайну, — в общем, далеко поеду. А вы были военным? Даже, наверное, воевали?
— Нет, что вы. В войну мне было пять лет.
— Простите, — сказал лейтенант. — Вы уже такой…
— Какой? — спросил Семен. — Совсем взрослый?
— В общем, да, — признался лейтенант. — Давно служили?