Фауст

История получила широкую известность среди магов, о ней знали Тритемий и, конечно, Агриппа. В работе «О недостоверности и тщете всех наук и искусств» Агриппа подтвердил оценку этой легендарной личности, назвав Нуму чем-то вроде римского Заратустры. Слова Фауста о том, что он был вторым, можно считать претензией на высокое звание наследника великих магов, а вовсе не признаком скромности.

Новый Ездра

Письмо Тритемия продолжалось в столь же негативном тоне.

«Ничтожество его мне давно известно. Когда я несколько времени тому назад возвращался из Бранденбургской марки, я столкнулся с этим человеком близ города Гельнгаузена, и там на постоялом дворе мне много рассказывали о вздорных делах, совершенных им с превеликой дерзостью».

Можно представить, как бедняга Тритемий сидел в гостинице, слушая все эти сплетни. Вероятно, монах испытывал унижение от того, что никто не раструбил о его собственных (значительных, на его взгляд) достижениях. Описывая Вирдунгу этот случай, Тритемий не замедлил упомянуть своего влиятельного патрона маркграфа-электора Бранденбурга.

В изложении Тритемия Фауст «тотчас съехал с постоялого двора, и никто не сумел убедить его встретиться со мной»{79}. В отсутствие каких-либо иных доказательств мы не должны слепо верить его трактовке. Тритемий обладал высокой репутацией, и люди – например, Агриппа – искали встречи с ним. Если бы Фауст считал себя учеником, как Агриппа, либо младшим по магическому цеху, он мог захотеть с ним встретиться, чтобы перенять опыт. Но если Фауст верил в своё превосходство над Тритемием, он мог решить, что монах не достоин такой встречи. Похоже, что Тритемий хотел заставить Фауста «появиться в своём присутствии». Можно предположить, что Тритемий, с одной стороны, хотел встретиться с Фаустом, а с другой – чувствовал себя тем, кто может держать верх на такой встрече. Как известно, Тритемий хвастливо заявлял, что «значительные и образованные персоны полагали для себя счастьем бывать в моём обществе»{80}. Действительно ли Фауст уклонился от встречи или просто был занят более важными делами? Или, возможно, это Тритемий уклонился от встречи? К сожалению, мы никогда этого не узнаем. Но если кто-то дерзнул пренебречь обществом Тритемия, можно быть уверенным, что мстительный аббат вряд ли это забудет.

«Приведенный выше перечень своих нелепых званий, которым он снабдил и тебя, он переслал мне, как я вспоминаю, через одного местного жителя»{81}.

Говоря о длинном перечне титулов Фауста, Тритемий заодно открывает источник этой информации. Он говорит, что Фауст прислал сообщение с посыльным. Можно сделать вывод, что это сообщение было чем-то вроде визитной карточки, присланной, чтобы начать знакомство. Также становится понятно, что Фауст послал такую же карточку Вирдунгу и что Вирдунг сообщил об этом Тритемию. Интересно, что если Тритемия, прочитавшего визитку Фауста, захлестнуло волной желчи, то Вирдунг был настолько этим заинтригован или заинтересован, что пригласил Фауста зайти с визитом. То, что Тритемий назвал признаками безумия, Вирдунг посчитал достижениями человека, с которым он хотел бы встретиться. Здесь мы снова наблюдаем высокомерие Тритемия. После того как Фауст явным образом отказался прийти к Тритемию и признать его авторитет, Тритемий открыто показывает свою глупость, которую только что приписывал другому. Послав карточку Вирдунгу, Фауст доказал, что находится в контакте по меньшей мере с одним из уважаемых и влиятельных членов магического цеха. Тритемий «наехал» на Фауста, когда обнаружил, что тот связан с другим гуманистом и представителем оккультной науки.

«Рассказывали мне еще священники этого города, – сообщает нам Тритемий, – что в присутствии многих он хвастался таким знанием всех наук и такой памятью, что если бы все труды Платона и Аристотеля и вся их философия были начисто забыты, то он, как новый Ездра Иудейский, по памяти полностью восстановил бы их и даже в более изящном виде»{82}.

Хотя Тритемий испытывал явное желание больше узнать о Фаусте, «священники» Гельнхаузена едва ли могли предоставить непредвзятую информацию о подобном человеке. В их сообщении на первый план выходит гуманистическая бравада Фауста. Обвинения такого рода вполне могли исходить от того, кто видел в Фаусте последователя итальянского гуманиста Публия Фауста Андрелина. Фауст во всеуслышание заявлял не только о глубине своих познаний, но также о возможностях собственной памяти. В доцифровую эпоху, когда книгопечатание находилось ещё в младенческом возрасте, память имела первостепенное значение. От учёного ожидали, что он будет держать всю свою библиотеку в голове. Как указывал Евсевий Кесарийский (ок. 275–339 н. э.) – греческий писатель и первый историк церкви, сочинения которого сохранились до нашего времени, Ездра Иудейский прославился тем, что «восстановил» изречения пророков и закон Моисея после того, как рукописи были уничтожены во время вавилонского плена. Кому пришло в голову это сравнение, Фаусту или священникам?

Заявление Фауста о способности восстановить работы античных философов «даже в более изящном виде» вновь являет нам его гуманистические интересы. Гуманистов интересовали не только сами знания, но и утончённость стиля. В заявлении о способности переписать сочинения Платона и Аристотеля заново и «в более изящном виде» эта гуманистическая тенденция сочетается с откровенным хвастовством.

Чудеса в Вюрцбурге

«После этого, когда я находился в Шпейере, он явился в Вюрцбург, где не менее самонадеянно говорил в большом собрании, что ничего достойного удивления в чудесах Христовых нет и что он сам берется в любое время и сколько угодно раз совершить все то, что совершал Спаситель», – пишет Тритемий{83}.

Расстроенный неудачей, он продолжил письмо и рассказал новые факты о Фаусте. Примерно после 2 июня 1506 года Фауст побывал в таком важном для того времени городе, как Вюрцбург. В Вюрцбурге находилась цитадель Мариенберг – возвышавшаяся над местностью резиденция князя-епископа, из которой открывался вид на один из крупнейших романских соборов Германии, находившийся на месте церкви, по преданию освящённой самим Карлом Великим. В Вюрцбургском кафедральном соборе произносил свои речи аскетичный проповедник Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг (1445–1510), окончательно переехавший в Страсбург в 1480 году. В этом городе родился крупнейший немецкий скульптор эпохи поздней готики Тильман Рименшнейдер (ок. 1460–1531), позднее ставший бургомистром и одним из предводителей Крестьянской войны. Это был непокорный город, открыто проявлявший свой радикализм. Рименшнейдер лишь поддержал давнюю традицию, начатую в 1476 году паломничеством граждан Вюрцбурга в поддержку Ганса Дударя, народного проповедника из Никласхаузена.

Вюрцбург был старым университетским городом, что обычно привлекало Фауста. Возможно, здесь он мог найти аудиторию, достаточно образованную, чтобы воспринимать его гуманистические призывы. Хотя университет в Вюрцбурге был основан в 1402 году по образцу Болонского университета, вскоре он получил сомнительную репутацию. Студенты обучались в основательном, но скромном двухэтажном здании с красивыми ступенчатыми фронтонами. Университет пришёл в упадок вскоре после того, как в 1423 году закололи его первого ректора Иоганна Цантфурта (Joha

Впоследствии Тритемий также приедет в Вюрцбург, где станет аббатом в старом шотландском монастыре, в церкви Святого Иакова. Письмо Вирдунгу 1507 года было написано из Вюрцбурга – и несомненно, что информация о Фаусте, ставшая известной Тритемию, дошла до него по прибытии в город. Как утверждают, наиболее опасные заявления Фауст сделал именно в Вюрцбурге. Можно лишь представить, какая тишина наступала после его слов, сказанных на рыночной площади или, возможно, обращённых к иной аудитории. Подумайте, с каким удивлением и потрясением смотрели на Фауста его слушатели.