Страница 2 из 73
Я бы предположила, что он провел немало времени в открытом море – стоял на носу корабля, щурясь от палящего солнца и проливного дождя. Но, скорее всего, он просто часто играл в гольф.
– Я читал на прошлой неделе статью в журнале «New Yorker». Восхищаюсь вашей способностью создавать нечто новое из старинного материала. Вы – настоящий художник.
– Обычный ремесленник, – поспешно проговорила я.
– Вы скромничаете.
– О, нет. Ни в коем случае.
Я выросла среди живописцев и скульпторов и знала, что такое быть настоящим мастером. Однако я вовсе не обязана откровенничать с первым встречным и признаваться, что меньше всего на свете хочу быть художником.
– А я видел фотографии изделий на вашем сайте, – произнес он. – Но медальона там не было.
– Это – мой первый опыт. Я использовала слепок с перстня. – Протянув руку, я показала старику серебряную печатку. – Больше я его не копировала.
Ювелир слегка сжал мою ладонь и поднес к моноклю. Пальцы у него оказались холодными и пухлыми. Он медлил. Возможно, пытался разобрать девиз.
– Буквы изображены зеркально, – подсказала я. – Там написано: «Редкая птица…»
– Ну, разумеется, – пробормотал он. – На самом деле, я видел надпись и раньше. Погодите‑ка…
Я не успела возразить. Ювелир поднялся с табурета. Он оказался выше ростом и сложен был более крепко, чем я думала. Пока он сидел, просторный жилет скрывал его фигуру, а теперь старик произвел на меня сильное впечатление. Он являлся ровесником моего отца. Наверняка ему исполнилось не меньше семидесяти пяти, но мой папа уже начал дряхлеть, а хозяин магазина выглядел прямо‑таки могучим мужчиной. Я даже немного испугалась – как будто седина и одежда являлись маскировкой.
Он попросил меня подождать и исчез за багряной шелковой занавеской. Я обошла небольшое помещение по периметру, а «очи возлюбленных» словно неотступно следили за мной. Замерев у окна, я стала наблюдать за потоками воды через запотевшее стекло. Интересно, почему я вообще здесь задержалась? У меня нет ни малейшего желания что‑либо купить – особенно после новостей про семейное финансовое положение.
Адвокат моего отца, Чарльз Ченнери, изложил мне всю правду в своей привычной манере уроженца Коннектикута. Пять месяцев назад папа взял два с половиной миллиона долларов в кредит у одной фирмы с Уолл‑стрит – под залог таунхауса на Джейн‑стрит. Стоимость последнего составляла четыре миллиона. Деньги он истратил на приобретение нескольких картин – как он заверил Чарльза, краденых.Полотна для перепродажи были оценены в пять миллионов долларов. Это случилось до финансового кризиса на рынке произведений искусства, который грянул осенью. Тогда даже аукционы не приносили пользы – работы продавались по заниженным ценам. А от отца стали требовать досрочного погашения ссуды. («Никто никогда не читает написанное мелким шрифтом», – рассудительно произнес Ченнери, когда я удивилась – разве банки имеют право так поступать?) Стоимость дома с каждым днем падала, и ни один кредитор не желал рисковать. Короче говоря, в случае невозврата ссуды фирма с Уолл‑стрит грозила в течение тридцати дней забрать себе и таунхаус, и галерею. «К одиннадцатому января», – напомнила я себе. Чак Ченнери посоветовал мне кое‑что для спасения ситуации, но отнюдь не обнадежил. Если бы нам удалось реструктурировать долг, у нас появилось бы больше времени на его выплату, а проценты по кредиту также возросли бы. Пришлось бы выкладывать пятьдесят тысяч долларов ежемесячно. Откуда взять деньги? Если бы мы продали галерею, чтобы расплатиться, на что бы жили? И где?Таунхаус служил и жильем, и местом работы. От одной лишь мысли об этом у меня кружилась голова. Не удивительно, что я заблудилась и застряла в антикварной лавке.
– Да, конечно. Герб практически идентичен тому, что изображен на вашем кольце и медальоне. – Голос владельца магазина ворвался в разверзшуюся пропасть финансовой катастрофы и прервал мои размышления. – Я считаю, что это, вполне вероятно, один и тот же герб.
Я обернулась и посмотрела на предмет, который антиквар положил на лоскут темно‑синего бархата. Передо мной была неглубокая серебряная шкатулка, размерами приблизительно с мой тринадцатидюймовый ноутбук. Ее поверхность потускнела, и гравировка почти не выделялась. Странно, что владелец ухоженного магазинчика ухитрился так запустить свой товар. Я принялась разглядывать рисунок на крышке, пытаясь обнаружить лебедя, но не нашла ничего, кроме абстрактного орнамента из концентрических овалов.
– Герб здесь, – пояснил старик и указал на переднюю часть шкатулки, вблизи от края крышки. По идее, именно там должна была находиться защелка. Но вместо нее (или же поверхнее) я обнаружила круглую пластину, скреплявшую крышку с основанием. Ее неровные края оказались обрамлены «бахромой» из сглаженных зазубрин – совсем как на отливке с восковой модели. Действительно, пластина походила на медальоны, которые я изготавливала с восковых слепков. Кроме того, она в точности повторяла рисунок на моем перстне: теперь‑то я увидела лебедя с раскинутыми крыльями. И те же буквы, и даже… невероятно!..
Я наклонилась, и антиквар молча протянул мне монокль. Я приложила его к правому глазу и вздрогнула, как от легкого электрического разряда, распространившегося по брови и скуле. Лупа будто зарядилась током от антиквара. Как бы то ни было, толстое увеличительное стекло мне пригодилось. Поверхность металла была подернута тонкими линиями. Данные отметины остаются от бороздок на восковой модели, а те, в свою очередь, повторяют мелкие трещинки на печатке. Я скосила глаза на свое кольцо и перевела взгляд на шкатулку. Линии совпадали.
– Поразительно, – вымолвила я и выпрямилась, оставив монокль на глазу. Я посмотрела на антиквара. Старик выглядел каким‑то расплывшимся. Края его фигуры колебались – настоящие протуберанцы на солнце. У него над головой появилось облачко мерцающих огней. Не иначе стайка светлячков парила над его макушкой. Я сняла монокль и зажмурилась.
– Простите, – пробормотала я. – У меня…
– Искры? Нарушение зрительного восприятия? – спросил антиквар. Он упомянул о двух зрительных предвестниках приступа мигрени, которой я страдала с подросткового возраста.
– Да. Значит, вы мой товарищ по несчастью.
– Нас много, – ответил антиквар загадочно.
Что он имел в виду под словом «нас»? Определенно, он – чудной тип. Почему я просто не спросила, где ближайшая станция метро? Я, конечно же, не собиралась покупать шкатулку. Хотя, на самом деле, у меня появилось чувство, что она должнапринадлежать мне. Какова вероятность встречи с предметом, изготовленным при помощи подарка моей матери? Причем именно в тот день, когда все остальное в моей жизни стало абсолютно безнадежным? Однако именно поэтому я не могла приобрести безделушку – при нынешнем безденежье я бы не пошла на легкомысленный и глупый поступок. Но… Я уже представляла, как полирую серебро до блеска… Я прикоснулась к крышке шкатулки кончиком пальца, воображая, что благородный металл очистился от слоя грязи и патины… и с изумлением увидела, что выгравированные линии засияли голубым светом. Я присмотрелась, а они подернулись рябью, качнулись и уплыли из‑под моего пальца… будто мое прикосновение уподобилось камню, потревожившему поверхность водоема.
Я вздрогнула. Орнамент застыл и потускнел. Я подняла голову: антиквар впился в шкатулку взглядом. Затем он медленно взглянул на меня, и глаза у него засверкали тем же неугасимым светом. Я опять испугалась – не сделала ли я чего‑то дурного? Вдруг я повредила его товар? Но вместо того, чтобы забрать шкатулку, антиквар подтолкнул ее ко мне.
– У меня к вам предложение, – произнес он.
– Что? – выдавила я, напуганная.
– Мне хотелось бы с вами обменяться.
Он указал на пластину, а потом – на мой перстень. Его руки заметно тряслись. Когда я вошла в магазин, он без всякой дрожи сжимал тонкие инструменты часовщика, а теперь его пальцы трепетали, как крылья мотылька.