Наши за границей

XVII

Утромъ Николая Ивановича и Глафиру Семеновну разбудили рано, еще только свѣтъ брезжился. Тотчасъ-же появился кофе, тотчасъ-же швейцаръ Францъ принесъ счетъ за пребываніе въ гостинницѣ и сказалъ Николаю Ивановичу:

— Ежели, ваше превосходительство, хотите къ первому поѣзду попасть, то торопитесь: безъ семи минутъ въ восемь отходитъ.

— Скорѣй, Глаша, скорѣй!.. — засуетился Николай Ивановичъ и принялся расплачиваться. — Ой, ой, какой счетъ-то наворотили! — воскликнулъ онъ, увидавъ въ итогѣ счета цифру 38.

— Да вѣдь это, господинъ, тридцать восемь марокъ, а не рублей, — замѣтилъ швейцаръ.

— Еще-бы за одну-то ночь тридцать восемь рублей! Пьянствомъ и буянствомъ не занимались, вина не пили, сидѣли только на пивѣ, да вашей нѣмецкой стряпни поѣли. Бифштексъ-то, братъ, былъ навѣрное изъ лошадки. Имъ можно было гвозди въ стѣну вколачивать.

— Что вы, господинъ… У насъ кухня хорошая, провизія первый сортъ.

— Какой-бы сортъ ни былъ, а 33 полтинника за ѣду и за пиво ужасъ какъ дорого. Вѣдь комната-то всего пять полтинъ стоитъ.

— Нѣтъ, монсье, за кушанье меньше. Тутъ въ тридцати восьми маркахъ пять марокъ за комнату, двѣ марки за сервизъ…

— Какъ, и за сервизъ у васъ берутъ.

— Вездѣ берутъ.

— Глаша! Смотри-ка, за сервизъ, на которомъ мы ѣли, взяли. Ну, нѣмцы!

— Это значитъ-за прислугу, — пояснилъ швейцаръ и продолжалъ:- Четыре марки за меня, что я вчера вечеромъ вашимъ проводникомъ былъ, это значитъ одиннадцать марокъ, марку за свѣчи, марку за лишнюю кровать для вашей супруга…

— Какъ за лишнюю? Да развѣ моя супруга лишняя? Глаша! Слышишь? Тебя за лишнюю считаютъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ.

— Позвольте, господинъ, позвольте. Комната считается всегда съ одной кроватью, а ежели вторая кровать, то и лишняя марка. И такъ, вотъ вамъ тринадцать марокъ! Да за омнибусъ со станціи и на станцію четыре марки — семнадцать, стало быть, за супэ всего двадцать одинъ маркъ, — сосчиталъ швейцаръ.

— Фю-ф-фю! — просвисталъ Николай Ивановичъ. — Тридцать восемь полтинъ за одну ночь. Глаша! Вѣдь этакъ тысячи-то рублей далеко не хватитъ, на которую мы хотѣли въ Парижъ выставку съѣздить и обратно домой пріѣхать.

— Да ужъ разсчитывайся, разсчитывайся! Чего тутъ торговаться-то! Все равно не уступятъ. Самъ меня торопилъ, а теперь бобы разводишь, — сказала Глафира Семеновна.

— Дай поругаться-то за свои деньги. Ахъ, вы грабители, грабители! А еще говорятъ, что нѣмецкая жизнь дешовая. Нѣтъ, вѣрно, вы объ вашей «экономи»-то только для себя толкуете. Разбойники вы, Францъ. Ну, на, получай тридцать восемь полтинъ и вези на желѣзную дорогу.

Николай Ивановичъ звякнулъ по столу золотыми монетами.

— Шесть марокъ вы еще мнѣ на чай обѣщали, ваше превосходительство, такъ прикажете тоже получить? — замѣтилъ швейцаръ.

— За что? Вѣдь самъ-же ты говоришь, что за тебя четыре марки въ счетъ поставлено.

— Четыре марки нашъ готель поставилъ, а вы мнѣ обѣщали, чтобъ я васъ въ поѣздъ посадилъ, чтобъ вамъ не перепутаться. Сначала вы три обѣщали, а потомъ опять три.

Николай Ивановичъ вздохнулъ.

— Ну, получай, — сказалъ онъ. — А только, Бога ради, посади насъ въ такой поѣздъ, чтобъ ужъ намъ не путаться и прямо въ Парижъ ѣхать безъ пересадки.

— Такого поѣзда нѣтъ, монсье. Въ Кёльнѣ вамъ все-таки придется пересаживаться въ французскіе вагоны. Въ Кельнъ вы пріѣдете вечеромъ, два часа будете сидѣть на станціи.

— Ну, значитъ, пиши пропало. Опять перепутаемся! — иронически поклонился Николай Ивановичъ. — Глаша! Слышишь? Въ какомъ-то Кельнѣ придется еще пересаживаться.

— Въ французскіе вагоны, такъ ничего. По-французски я могу разговаривать, французскихъ словъ я больше знаю, чѣмъ нѣмецкихъ. Да, кромѣ того, у меня въ саквояжѣ французскій словарь есть, — сказала Глафира Семеновна.

Въ половинѣ восьмого часа утра супруги поднимались по лѣстницѣ въ желѣзнодорожный вокзалъ на Фридрихсштрассе. Швейцаръ сопровождалъ ихъ.

— Да тутъ-ли, Францъ, туда-ли ты насъ ведешь? — сомнѣвался Николай Ивановичъ. — Это, кажется, та-же самая дорога, по которой мы сюда пріѣхали. Смотри, какъ-бы не перепутаться. Вѣдь намъ нужно въ Парижъ, въ Парижъ.

— Та-же самая дорога, но вы не безпокойтесь, — отвѣчалъ швейцаръ. — Здѣсь, въ Берлинѣ, куда-бы вы ни ѣхали — все по одной дорогѣ и все съ одного вокзалъ.

Николай Ивановичъ толкнулъ жену въ бокъ и прошепталъ:

— Глаша! Слышишь, что онъ говоритъ? Кажется, онъ вретъ.

— Съ какой стати врать-то?

— Просто на смѣхъ путаетъ. Ну, смотри: тотъ-же самый вокзалъ, та-же самая мѣняльная будка, тѣ-же желѣзнодорожныя рожи, что и вчера. Я просто боюсь ѣхать. Вдругъ какъ опять въ Кенигсбергъ покатишь!! Херъ Францъ! ты не шути. Меня проведешь. Это тотъ самый вокзалъ, къ которому мы вчера изъ Кенигсберга пріѣхали! — возвысилъ голосъ Николай Ивановичъ.

— Да, да, господинъ, но въ Берлинѣ можно съ одного и того-же вокзала въ какой угодно городъ ѣхать. Здѣсь дороги кругомъ, вокругъ весь Берлинъ… Сюда всѣ поѣздъ приходятъ и всѣ поѣздъ отходятъ. Въ 7 часовъ 53 минутъ вы сядете въ поѣздъ на Кельнъ.

— Да вѣрно-ли? — опять спросилъ Николай Ивановичъ.

— Ахъ, Боже мой! Да зачѣмъ-же мнѣ врать? — пожалъ плечами швейцаръ.

— Что-то ужъ очень странное ты говоришь. Побожись, что не врешь.

— Ахъ, какой вы, господинъ! Да вѣрьте-же мнѣ, вѣдь каждый день гостей изъ гостинницы отправляю.

— Нѣтъ, ты все-таки побожись.

— Ну, вотъ ей-Богу… А только напрасно вы безпокоитесь! У васъ французскія деньги есть-ли на расходъ? Ночью вы переѣдете нѣмецкую границу, и вамъ сейчасъ французскія деньги понадобятся. Вотъ здѣсь у еврея вы можете размѣнять на франки, — указалъ швейцаръ на мѣняльную лавку.

— Нужно, нужно. Русскую сторублевую бумажку здѣсь размѣняютъ?

— Конечно, размѣняютъ. Давайте. А то въ Кельнѣ, такъ какъ вы не понимаете по-нѣмецки, васъ жиды надуть могутъ. А ужъ меня не надуютъ. Я сейчасъ для васъ и счетъ съ фирма спрошу.

Николай Ивановичъ далъ деньги. Швейцаръ подошелъ къ мѣняльной будкѣ и вернулся съ французскими золотыми и серебряными монетами и со счетомъ. Николай Ивановичъ взглянулъ въ счетъ проговорилъ:

— По тридцати девяти копѣекъ французскіе-то четвертаки купили! Ловко! Вотъ грабежъ-то! Вычистятъ намъ полушубокъ заграницей, ой, ой, какъ вычистятъ! — покрутилъ головой Николай Ивановичъ и прибавилъ:- ну, да ужъ только-бы благополучно до Парижа-то доѣхать, нигдѣ не путаясь.

Успокоился, впрочемъ, онъ только тогда, когда ему подали квитанцію за сданный багажъ и въ этой квитанціи онъ прочелъ слово «Paris». Квитанцію эту онъ тотчасъ-же показалъ женѣ и сказалъ:

— Ну, слава Богу, багажъ до Парижа взяли, стало быть, и намъ по этой-же дорогѣ до Парижа доѣхать можно. Фу, какъ гора съ плечъ! — вздыхалъ онъ, наталкиваясь на снующихъ по платформѣ пассажировъ, ожидающихъ своихъ поѣздовъ.

А поѣзда такъ и подбѣгали къ платформѣ и справа, и слѣва, останавливались на минуту, выпускали однихъ пассажировъ, принимали другихъ и мчались далѣе. Поѣзда подкатывали къ платформѣ одинъ за другимъ.

— Да куда это столько поѣздовъ-то у васъ мчится? — спросилъ Николай Ивановичъ швейцара.

— Во всѣ нѣмецкіе города и заграницу. До четырехсотъ поѣздовъ каждый день проходятъ мимо этого вокзала.

— До четырехсотъ? Ну, это ты врешь, Францъ!

— Прочтите гдѣ-нибудь описаніе.

— Глаша! Слышишь? Четыреста поѣздовъ… Да вѣдь это адъ какой-то. Какъ-же тутъ начальникъ станціи?.. Вѣдь ему тогда околѣть надо.

— Здѣсь много начальники станцій и дежурятъ по часамъ.

— Ну, нѣмцы! Мы дивимся, что они обезьяну выдумали… Да такая желѣзная дорога, по которой четыреста поѣздовъ въ день проходятъ, хитрѣе выдумки обезьяны! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Скоро-ли, однако, нашъ-то поѣздъ придетъ?

— Ровно въ 7 часовъ и 53 минуты. Вотъ глядите на часы. Три минуты осталось.

Подлетѣлъ поѣздъ.

— Этотъ? — быстро спросилъ швейцара Николай Ивановичъ.