Страница 38 из 64
- А-а-а… у тебя всегда так много мышей?
Она соизволила повернуться.
- Мышей? - улыбнулась пронзительно и слегка недоверчиво.
- Ну да. Я уже несколько ночей просыпаюсь. Сегодня из-за них чуть вазон не разбил.
- Надо же! Их так давно не было, - она заерзала, и диван закачался.
Эд приготовился словить ее в любой момент.
- Скребутся по углам, пищат - спать мешают. У тебя для них ничего нет?
Ника призадумалась ровно на одну секунду. Воскликнула: «Конечно есть!» - и золотистым вихрем соскользнула с дивана, отчего тот недобро зашатался. С облегчением и осторожностью поднялся и Эд.
- Много чего есть! - на кухне раздавался грохот, что-то открывалось, падало, потом послышался металлический звон и звук льющейся воды. И топот ног Ники - в направлении спальни.
«Наконец-то, - подумал Эд, спеша туда же, - поставим мышеловки, а заодно и…»
Но приятная мысль оборвалась. Он обалдело уставился на Нику, сидящую босиком на обжигающе холодном полу.
- Хорошо, что ты рассказал! А то они бы подумали, что я о них совсем забыла, обиделись бы и ушли… - на корточках, она разбрасывала кусочки хлеба и неизвестно откуда взявшиеся (в ее-то доме!) зерна пшеницы вокруг заботливо приготовленного блюдца с молоком. Кстати, с его стороны кровати.
- А… - Эд с беспомощным изумлением указал на блюдце.
Ника обернулась и, ослепительно улыбнувшись, отерла молочные усы одним длинным бессознательным жестом. Даже издалека она пахла этим детским, полузабытым счастьем - простым, как все истинное… Ее смешная поза: на корточках, руки болтаются между широко расставленных колен - вдруг напомнила Эду мальчишек. Тех, что вечно бросаются в лужи и запускают воздушных змеев (не важно, что погода неподходящая и ветру взяться неоткуда!)… Жгучая радость в ее глазах была родом оттуда - из их волшебного мирка.
Ну мыши… Подумаешь! Да сколько угодно!
Он присел с ней рядом и неожиданно для самого себя взял ее руку и поцеловал, собирая теплый молочный запах с ладони, пристально глядя в ее зеленые смеющиеся глаза. А потом…
Потом утро двинулось своим обычным чередом и пол не показался ему таким уж холодным.
Вместо серых дождей на нагую кожу земли легли первые приморозки. И дымка ленивой дремоты, окутывавшая дом и его обитателей, стала еще плотнее.
Утренний кофе Эд теперь зачастую готовил в одиночестве - Ника спала дольше, игнорируя даже священную обязанность полива цветов. Она просыпалась перед самым выходом. Тихими заплетающимися шагами пересекала коридор и долго смотрела то на него, то на дымящуюся чашку на кухонном столе, словно в равной степени удивляясь их присутствию. С мученическим видом опускалась на стул и прятала за чашкой глаза - темные от темноты за окном. А после первого глотка, наконец спохватившись, сообщала с комичной торжественностью: «Доброе утро!» - и тянулась к Эду с расфокусированным взглядом - целовать. Естественно, проливая кофе. Эд шипел от боли и злился. А Ника оживлялась - смеялась, принималась бурно извиняться и так старательно вытирала его полотенцем, что завтрак плавно перемещался в постель…
Но, увы, такое случалось все реже. Ведь, заметив часы и осознав, насколько именно опаздывает, она сломя голову летела собираться, и получить от нее что-нибудь, кроме беглого поцелуя в нос, было уже невозможно…
А вечером, пока он вез ее из института, она опять дремала, спрятав твердый кулачок под щекой - сказочный зверек, свернувшийся клубком на жестком сиденье. Глаза скользили под шелковыми веками, ровное дыхание шевелило золотистый локон у приоткрытых губ… Она действительно спала. Но стоило машине остановиться, как Ника испуганно выпрямлялась в кресле, явно думая, что уснула на лекции.
Наблюдая этот привычный спектакль вечер за вечером, Эд тщательно прятал улыбку.
Зайдя в дом, они еще некоторое время пытались изобразить деятельность: Эд готовил или листал бумаги, а Ника направлялась в соседнюю комнату рисовать свои любимые цветы, наполовину занесенные снежной пеной.
Полчаса спустя Эд находил ее на красном диване. Она молча смотрела в окно пустым взглядом, укутавшись с головой в старенький клетчатый плед… Тогда он что-то бормотал ей в ухо сквозь шершавую ткань, не дождавшись ответа, подхватывал на руки и нес в постель. Даже если было только семь часов вечера…
Но и в постели, казалось, поселился холод. Рядом с медленно-ровным биением ее сердца Эд все чаще незаметно сам для себя погружался в сладкую дремоту, а чуть позже - глубоко, безнадежно засыпал, едва коснувшись подушки. Сквозь смутные полуэротические видения он тянулся к Нике, стремясь ухватить хотя бы кончик своей золотисто-розовой мечты… Но она была далеко, слишком далеко…
А в следующий момент пронзительная трель будильника уже терзала его, вызывая злость и неопределенные сомнения: он спал? он спит?…
Тяжелой поступью в город явилась зима.
Ее звенящая льдистая тишина затопила улицы, прильнула к окнам домов. Рядом с ее тягостным соседством охрипли и замолчали собаки, затаились в своих притворно-надежных жилищах люди…
Дом погрузился во тьму: стекла затянуло диковинным бархатно-белым узором. Он сползал языками ледяного пламени на подоконник и дальше - на пол…
Большую часть дня Ника теперь проводила в кровати, и легкие тени из ее бесчисленных снов порхали по спальне… А когда насущная необходимость или призрачные правила приличия все же вынуждали ее подняться, ходила по дому бесшумно и бесцельно - как полупрозрачное привидение в длинном махровом халате, наброшенном на голое тело…
Она без конца зевала. Вещи валились из рук. Казалось, даже еда стала для нее ненужным, утомительным ритуалом. Она больше не рисовала. И почти не ездила в свой драгоценный институт. В ответ на раздраженные попытки Эда разбудить ее она только еще глубже погружалась в теплое одеяло, будто надеясь навсегда затеряться в его благодатных глубинах…
И как бы это сонное царство ни выводило Эда из себя, но оставлять ее одну и уходить в зверский холод по такой дурацкой причине, как необходимость сдать в срок очередной заказ… Это было чистой воды кощунством!
Поэтому он все чаще зашвыривал за тумбочку проклятый будильник, отворачивался к заполнявшим кровать солнечным прядям и вновь проваливался в бездну, напоенную ее ароматом, проводя все больше времени в сладком нарколептическом забытьи с полуулыбкой на губах…
Ему снилось лето и безбрежное поле цветов. И она среди них - в яркой юбке и огненном шторме волос. Ее живой смех пронизывал все вокруг, освещал теплыми бликами… Там, в своей волшебной стране, она была прекрасна и всемогуща!… Счастлива!…
А снаружи мягкие лапы метели щупали дом в поисках входа, кружили от бессилия, нагребали курганы снега - выше окон, выше дверей, выше крыш!…
И тогда Эду снилась огромная мохнатая кошка, которая сидит у порога, мурлычет, вылизывая лапы, ждет чего-то, хитро подмигивая…
Сквозь уютную поволоку сна он пытался думать: раз зима, то должен быть и Новый год. Но когда?…
Кошка фыркала - насмешливо, но не обидно, лаская языком рыжую шерсть у себя на спине. И смеялась над глупым человеком: что такое Новый год? Бессмысленная красная цифра. Зачем он тебе здесь - в зачарованном кошачьем королевстве?… Спи лучше, спи…
И Эд спал.
Ты вся из огня
Глаза открылись одним рывком.
Эд сел в кровати, не понимая, что его разбудило, но сразу же чувствуя сотни отличий в воздухе.
Ослепительно-яркий розоватый свет пронзал ветхие шторы, а там, где их не было, - лился ровным неудержимым потоком на пыльные листья растений. За окном приглушенно тренькала залетная синица, издалека доносился заливистый лай. И еще этот запах… Приятный.
Но спокойнее не становилось. Наоборот, Эда что-то тревожило, не давало откинуться на подушку и нырнуть обратно в сладостную дремоту…
Рука сама двинулась влево. И наткнулась на пустую простынь. Прикосновение к ее прохладной поверхности было странным, неправильным - будто к телу незнакомой женщины.