Страница 33 из 121
Получилось так, что Ингус в это лето не нашел себе подходящего общества и очень скучал. Хоть бы скорее приступили к постройке нового судна! Несколько раз он ходил на гулянья в ближайший парк. Вместе с молодежью туда являлся весь цвет местного общества: учителя, должностные лица волости, служители прихода, гимназисты. Но одни считали себя слишком умными, от других за версту несло мещанством, и они слепо старались подражать местным немцам, третьи носили длинные взлохмаченные волосы и с дилетантской страстью говорили о литературе. Настоящей, простой искренности и яркой индивидуальности Ингус здесь не встречал. И тем не менее, везде чувствовалась какая-то тревожная приподнятость, какое-то неясное беспокойство. В обезьяний гомон онемечившихся латышей врывался мощный гул протеста против чужого влияния. Это чувство зрело в недрах народного сознания, и оно пока еще не оформилось, но уже время от времени прорывалось наружу. Близилась развязка. В тревоге и животном страхе взирал на это чужеземный поработитель — немецкий барон, чувствуя, что его скоро сбросят, исправив этим несправедливость истории. 1905 год был первым грозным предостережением.
Ингус понимал, что в некоторых вопросах он отстал от жизни современного общества. В его морском образовании изучению истории было отведено второстепенное место. Занятия специальными предметами заслонили от него вопросы, волнующие сейчас умы латышских интеллигентов. Этим летом он впервые взял в руки книги стихов латышских поэтов и был совершенно очарован «Далекими отзвуками» Райниса [24]. В Риге он побывал на спектакле Нового театра — «Огонь и ночь» [25]. Карл дал ему комплект «Мыслей» [26]за год и посоветовал прочесть некоторые критические статьи о новейшей латышской литературе и последних событиях в общественной жизни. Вообще Карл был единственным человеком в Зитарах, с которым Ингус мог поговорить обо всем. Следуя советам младшего брата, он прочел некоторые книги и с изумлением сознался, что даже его, моряка и искателя приключений, могли увлечь литературные споры и шум полемики на отвлеченные темы, происходящей между различными группами латышского общества. Перед ним открылся новый мир, полный неизвестного до сих пор содержания. Карл достаточно хорошо разбирался в событиях общественной жизни и старался заинтересовать ими также Ингуса, но вскоре убедился, что эти разговоры, особенно если они преподносятся в больших дозах, быстро надоедают брату. Чтобы заинтересовать его по-настоящему, нужно терпение и время. Сейчас Ингус походил на молодого, только что оперившегося птенца, который, взлетев на высокий сук, настороженно прислушивается к доносящимся издалека незнакомым звукам. Они зовут его на новые пути. Но он только моряк, временно сошедший на берег; он ждет лишь минуты, когда можно будет исчезнуть в неизведанной дали. Он слышал зов, но не отвечал на него.
2
Как-то, вернувшись со взморья, Ингус встретил в большой комнате дома Зитаров помощника аптекаря Рутенберга. Тот перелистывал альбом с фотографиями. Напротив него, по другую сторону стола, сидела Эльза и поясняла:
— Это мой папа, тогда он еще плавал штурманом. Здесь его судовая команда. А вот моя мама в день конфирмации.
— Ах, so… so… [27]Очень приятно, очень интересно… — Рутенберг хмурил брови, поднимал их кверху и после каждого пояснения удивленно втягивал воздух. — А когда вы мне подарите свою фотографию?
— Тогда, когда получу вашу, — игриво ответила Эльза.
В этот момент вошел Ингус. В легкой летней одежде, в рубашке с расстегнутым воротом и светлой жокейке, из-под козырька которой выбивались непокорные пряди волос. Казалось, он всем существом излучает здоровье и силу. При рукопожатии нежная мягкая рука Рутенберга утонула в его широкой ладони. Рутенберг невольно загляделся на статного парня. Какие плечи и грудь! Загорелая шея точно отлита из бронзы, походка эластична, как у молодого хищника, а глаза мечтательны, как у юной девушки, — синие глаза и черные волосы! Гм…
— Присядь и расскажи, что нового, — пригласила Эльза, заметив, что Ингус собирается уйти. — Дома нет никого, все на покосе.
Ингус, небрежно бросив жокейку на стол, сел в углу дивана. Он понимал, что нужно быть приветливым с гостем, беседовать с ним, но он совершенно не знал о чем. Если бы на месте этого человека сидел кто-нибудь из соседских парней или товарищей по плаванию, у Ингуса нашлась бы тема для разговора: прижав руку к груди и весело хлопнув собеседника по плечу, он развел бы с ним турусы на колесах. Но это был Рутенберг, чужой человек с рыжеватыми волосами, в сорочке фасона «пупсик», опоясанный широким серым поясом, в белых узконосых туфлях. На вешалке висела его соломенная шляпа, в углу стояла лакированная трость, а сам он, сидя прямо и неподвижно, как египетский фараон со старинного барельефа, разглядывал альбом, с такой осторожностью прикасаясь к листам кончиками пальцев, словно это были тончайшие хрустальные пластинки.
— Вы курите? — Ингус, щелкнув портсигаром, предложил гостю сигарету.
Рутенберг улыбнулся.
— Нет, благодарю.
— Жаль, это хорошая марка.
— Вероятно, из-за границы привезли?
— Да. Контрабанда.
Эльза смущенно перебирала бахрому скатерти. Рутенберг удивленно взглянул на Ингуса, затем болезненно кашлянул.
— Да, у вас, моряков, имеются всякие возможности. Не то, что у нас, — за все приходится переплачивать. Скажите, где самое дешевое вино?
— Вероятно, в Испании, — рассеянно ответил Ингус. На кончике языка у него вертелся озорной вопрос: «Где самые дорогие лекарства?» Он даже улыбнулся, представив себе, какое растерянное лицо будет у Рутенберга. Но не стоит дразнить человека. — Вы любите вино? — спросил он. — Эльза, у нас дома, кажется, есть?
— Да, должно быть. Ты не поищешь?
— Нет, благодарю вас, не нужно, не нужно, — Рутенберг поспешно удержал Ингуса. — Я просто так спросил. Я не пью ничего, я антиалкоголик.
— Ах, вот что! — усмехнулся Ингус. — Антиалкоголик, антиникотинник, вы во всем анти. Вы знаете анекдот о скептике, который все отрицал?
— Нет. Это интересно, расскажите.
— Сейчас не могу, как-нибудь в другой раз.
— Очень интересно. Когда вы опять уходите в плавание?
— Когда построят судно.
— Это, наверное, стоит больших денег?
— Да, сумма получается изрядная.
— Но зато и заработать можно хорошо?
— Как посчастливится.
— Да, как посчастливится… — тихо повторил Рутенберг.
Ингусу был неприятен этот вежливый молодой человек. Каждый раз, когда приходилось с ним встречаться и разговаривать, ему стоило больших усилий удержаться от резкостей и грубости. И в то же время Рутенберг чувствовал к Ингусу особое уважение, почти страх. На остальных членов семьи Зитаров, включая и старого капитана, он смотрел свысока, а перед этим молодым парнем чувствовал неловкость. Возможно, он догадывался, что Ингус недолюбливает его. И зачем он вообще ходит сюда, что тянет его в эту семью? Разве на побережье мало семейств, где Рутенберг был бы желанным гостем? Его дядя, аптекарь, был знаком со всеми здешними тузами. Пастор, управляющий имением, лесничий, доктор… Рутенбергу всюду открыты пути. Но он предпочел проводить время с латышской девушкой, а родные ее не сумели оценить оказанную им честь. Люди без настоящей культуры, в жилах которых течет крестьянская кровь, потомки крепостных, но как они держатся! Словно в мире нет никого значительней их. О, эти самонадеянные выскочки! И тем не менее, его тянуло сюда. Привлекала его не только красота Эльзы — на побережье хватало миловидных девушек. Но отцу Эльзы принадлежал большой хутор, два парусника, и, как поговаривали люди, в банке у него хранился кругленький капитал — ровно столько, сколько нужно окончившему ученье фармацевту, чтобы открыть аптеку и обзавестись обстановкой. Рутенберг был беден, как церковная крыса, и учился на деньги родственников, но оставаться помощником аптекаря ему не хотелось. Вот почему он уже второе лето оказывал внимание барышне Зитар и, сидя в лунные вечера на дюнах, шептал ей восторженно: