Страница 34 из 121
— Фрейлейн Эльза, я люблю вас…
С некоторых пор он ломал голову над важным вопросом, делать ли Эльзе предложение или еще подождать. Временами ему казалось, что нечего тянуть, ведь Эльза какой была, такой и останется. А если дожидаться осени, Зитары начнут строить судно, и на это уйдет уйма денег. Иногда сомнения брали верх, он пугался своего будущего: сын избранной нации и какие-то мужики. В такие моменты он не говорил Эльзе о своих чувствах. Но именно сейчас обстоятельства сложились так, что необходимо было прийти к окончательному решению: в провинции, в очень оживленном месте, продавалась аптека. В связи с переездом в Ригу прежний владелец все ликвидировал. Если упустить этот случай, вряд ли скоро подвернется что-либо подходящее. Сегодня Рутенберг явился в Зитары, почти окончательно решив выяснить все. Его взгляд более внимательно, чем обычно, скользил по строениям, по мебели и людям. Он представил себе Эльзу в роли госпожи Рутенберг, в вышитых пестрых домашних туфлях и ярком кимоно за утренней трапезой. Ничего, как будто вполне подходит. Представлял себе тестя-капитана, приехавшего к ним погостить на праздники. Если он наденет мундир с нашивками — тоже ничего, эффектно. С тещей дело обстоит хуже: какое она лицо ни строй, что ни надень, все равно остается латышской мужичкой. Вот если бы подружиться с Ингусом — он в любом обществе не ударит лицом в грязь. У него, правда, как у всякого моряка, привыкшего находиться в мужском обществе, излишне свободная манера держаться, но он интеллигентный и видный человек. Об остальных членах семьи не стоило и говорить: они ничего собой не представляли.
Ни Эльза, ни Ингус не догадывались, какой важный вопрос решается, как взвешиваются их качества на невидимых весах, решая судьбу Эльзы.
Если бы они знали это, Эльза от смущения не могла бы ни сидеть, ни говорить, а Ингус, пожалуй, указал бы молодому аптекарю на дверь. Но они ни о чем не догадывались, и природная грация Эльзы продолжала оставаться такой же непринужденной, а Ингус хоть и сдержанно, но вежливо проболтал чуть ли не целый час, очаровывая рыжеволосого юношу познаниями и тактом. И все было бы хорошо, но тут какой-то злой (а может быть, и добрый) демон шепнул Ингусу, что уже четыре часа пополудни. Он встал.
— Сети, наверно, уже высохли. Надо пойти снять их.
Он поднялся на второй этаж, разбудил Эрнеста, отдыхавшего после бессонной ночи, и переоделся в рыбачью одежду. Полчаса спустя Рутенберг увидел сыновей Зитара, своих предполагаемых родственников, входящими в комнату. Эрнест с заспанными глазами хмуро пробормотал приветствие и, не обращая больше внимания на Рутенберга, сказал сестре:
— Приготовь нам хлеб и питье. Мы больше не придем сюда.
— Хорошо, я принесу корзину на берег.
Их грубые брюки были в смоле, местами поблескивала приставшая к ним чешуя, вязаные верхние рубашки плотно обтягивали мускулистые руки. Оба они были босиком, и у Эрнеста под давно не стриженными ногтями виднелась грязь.
«Гм», — скептически подумал Рутенберг. Эта грубая сила ему не нравилась, в ней чувствовалось что-то первобытное, неэстетичное. К этому он никогда не привыкнет. И все-таки — два парусника, аптека в бойком провинциальном местечке…
Братья ушли. Немного спустя Эльза, сопровождаемая Рутенбергом, понесла корзинку с ужином на взморье. Вначале Рутенберг хотел было изобразить галантного кавалера и взять у дамы корзину, но потом, вспомнив, кому она предназначена, устыдился своей угодливости. Он не станет лакеем у каких-то парней-рыбаков. И вообще, на что это похоже, если его увидят с корзиной в руке, — словно посыльный или кухарка, возвращающаяся из лавки. И он предоставил Эльзе нести корзину.
На пляже они постояли немного, посмотрели, как Ингус и Эрнест, привязав к сетям грузила, сложили их в лодку и, завернув брюки до колен, сталкивали лодку в море. Перебравшись через отмели, братья сели в лодку и вышли в открытое море. При каждом взмахе весел они откидывались всем корпусом назад, принимая почти лежачее положение, и мускулы на их шеях напрягались. Рутенберг задумчиво чертил что-то тростью на песке. Под ногами поскрипывал крупный гравий, сверкали дюны на июльском солнце, а над ними тихо шумели старые сосны. Эльза поглядела вслед братьям и повернулась к Рутенбергу. Тот протянул руку.
— К сожалению, я должен идти домой. Надо помочь дяде.
— Вечером вы, надеюсь, придете?
— Не знаю… Может быть… Попытаюсь, если позволит время.
Вечером он не пришел.
3
Сыновья Зитара не боялись работы. Соседей это бесконечно удивляло: они привыкли смотреть на образованного человека как на «барина», которому не к лицу физический труд. И когда в то лето сам капитан стал работать на покосе, складывал сено в стога и делал вешала для сушки клевера, а его образованные сыновья отправлялись в море рыбачить, кое-кто из наиболее догадливых соседей поговаривал: «У Зитаров дела плохи… Не на что даже работников нанять».
Во время сенокоса рыбачили только Ингус с Эрнестом. Позже к ним присоединились Карл и Янка. Чтобы рыбачить на двух лодках, не хватало сетей, поэтому соседям было чему дивиться, когда однажды вечером сыновья капитана разделились попарно и ушли в море на двух лодках в разных направлениях.
Все началось с одной ночной поездки в море в середине июля. В тот вечер братья отправились на рыбную ловлю втроем: Ингус, Эрнест и Янка. В лодке было несколько порядков салачных сетей. С берега дул легкий попутный ветерок. Парни натянули парус и, посвистывая, вышли в море. Ингус сидел на руле, Эрнест привязывал к сетям камни, а Янка следил за парусом. У каждого была своя обязанность, свое место на маленьком судне. Неясным оставалось лишь одно: кто из двух старших братьев здесь хозяин? Ингус считал, что по старшинству должен распоряжаться он. У Эрнеста на сей счет была своя точка зрения. Давно ли Ингус стал рыбачить? То, что он учился в мореходном училище и на несколько лет старше, не имеет значения: хозяин тот, кто дольше занимался этим делом. Так думали братья, не высказывая мыслей вслух. Возможно, что различие взглядов и не отразилось бы на работе, и они продолжали бы рыбачить, как до сих пор, если бы в лодке не оказался третий. Власть и занимаемое положение сводятся к нулю, если их некому показывать. Пока Ингус с Эрнестом рыбачили вдвоем, никому из них не приходило в голову навязывать другому свою волю. Они всегда договаривались между собой, и никто из них не думал, что уступает другому. Присутствие Янки разбудило дремавшего беса самолюбия и тщеславия.
Произошло это так: когда лодка достигла места, где глубина составляла семь сажен, Ингус протянул Янке шкот паруса и сказал:
— Убери парус. Эрнест, ты еще не привязал камни?
Эрнест небрежно проворчал:
— Успею еще.
Ингус: Что значит успеешь? Сейчас надо закидывать сети.
Эрнест: Закидывать сети? Чтобы вытащить их пустыми? Прошлой ночью Сеглинь закидывал здесь — вытащил не больше калы [28].
Ингус: А позапрошлой ночью у Рубениса сетевое полотно было белым-бело от рыбы.
Янка растерянно слушал, не зная, что делать: убирать парус или оставлять.
— Сворачивай, сворачивай! — торопил его Ингус. — Мы будем здесь закидывать сеть.
Его решительный, не допускающий возражений тон задел Эрнеста.
— Перестань дурака валять. Мы пройдем туда, где глубина — десять сажен.
— Нет, не пройдем. Я сяду на весла, а ты, Эрнест, выбрасывай сеть.
— Бросай сам. Я не дотронусь до сетей, пока не придем на настоящее место.
— Ты выбросишь, сеть там, где я укажу, — заявил Ингус, переходя на весла.
— Нет, этого не будет. Слишком еще зелен, чтобы мною командовать.
Слово за слово, и братьям стало ясно, что здесь сеть не удастся закинуть. Подняли паруса и отправились искать более глубокое место. Через некоторое время Эрнест, опустив лот в воду, заявил, что они находятся над нужной глубиной.
— Ты, Ингус, иди на весла, я начну выбрасывать сеть.