Страница 31 из 121
Лилия поняла, что ее ставка бита, по крайней мере, в этом году. Она не стала больше ни на чем настаивать.
Пополдничав, она простилась и ушла. Эльза хотела проводить ее до большака, но госпожа Зитар вовремя намекнула, что Эрнест видел на взморье господина Рутенберга. Услышав это, Эльза, естественно, поспешила в другую сторону.
— Зачем она приходила? — спросила Эльза у матери, когда Лилия ушла.
— О, это просто пустяки. Ингус забыл у них кое-какие мелочи. Я сказала, чтобы они оставили их себе на память.
— Конечно, зачем нам всякие пустяки? А она мне понравилась. Почему ты ее не уговорила остаться до завтра?
— Гм… — произнесла госпожа Зитар.
На взморье Эльза не обнаружила Рутенберга. Возможно, Эрнесту просто померещилось, что он был здесь.
5
В ту осень «Дзинтарс» опять направился в Атлантический океан. Следующим летом кончался срок классификации судна, и нужно было ставить его на капитальный ремонт, что требовало много денег; к тому же Зитар решил во что бы то ни стало поставить на судно мотор. Значит, нужно побольше заработать.
Всю зиму они оставались там, перевозили сахар и табак с Кубы в юго-восточные порты Соединенных Штатов. В Галвестоне сбежали кок и один матрос. Зитар нанял вместо них двух негров. В конце марта «Дзинтарс» с грузом каучука направился в Лондон. Они шли вдоль восточного берега Америки, поднимаясь к северу, чтобы попасть в течение Гольфстрима и пересечь океан по большому морскому пути. Предстоял долгий и опасный рейс, бурный Гольфстрим, туманы и льды в северной части океана.
Ингус впервые очутился так далеко от дома, и его гармонь звучала все печальнее. А в теплые тропические ночи молодой штурман мечтал о покрытой снегом родине. Он вспоминал о том, как темнеет лед на реке, стучит весенняя капель, как играет половодье и братья ставят на реке верши… Щуки и налимы, покрытое льдом взморье. А северное солнце светит с каждым днем все ярче, и люди, пьянея от него, чувствуют приближение новой весны. Здесь же не знают, что такое снег и прохладный утренний ветерок. По ночам море мерцает мириадами огней, волны извиваются подобно серебряным змеям, и каждая капелька воды горит, как расплавленный металл. Словно в сказке, скользит одинокий корабль мимо зеленых островов, мимо куп кокосовых пальм на отмелях, и редко на его пути встретится какое-нибудь судно. Когда-то давно здесь плавали смелые люди — флибустьеры [16], — слышался шум схваток и проклятия ограбленных торговцев. Белые черепа на черных парусах, жерла пушек, выглядывающие из межпалубных люков, пиратские сапоги с отворотами, вино, золото… Где ты, романтика прошлого, Морган [17]и Стратен [18], огни святого Эльма [19]на мачтах Летучего Голландца [20], морское привидение Клабаутерман [21]и судно с грузом серебра для короля Испании? Прошла юность человечества; свободолюбивые безумцы и любители приключений уже не властвуют над морскими просторами. Бронированные крейсеры, паровые турбины и телеграф разогнали тени былого. Место мечтателя занял торговец, станы флибустьеров заменили биржевые конторы и маклерские бюро. Человек стал умнее и старше. Но море осталось таким же, как в те отдаленные времена. Над «Дзинтарсом» мерцают те же звезды, которые сопутствовали Филиппу ван Стратену, когда он в ночь на страстную пятницу спешил к мысу Горн. Течение уносит мусор и масляные пятна, тропические вихри рассеивают дым и копоть, и вечно чистое, вечно молодое море опять сверкает в своей первозданной красоте.
Так размышлял Ингус Зитар, стоя на вахте. Неподалеку дремал старый Цезарь, свернувшись на канатном круге. Старый Цезарь… Всю свою собачью жизнь он прожил на палубе «Дзинтарса», сопровождая капитана во всех его поездках. Теперь пес состарился, поседел, у него выпали зубы, и он совершенно ослеп. Но он уверенно ходит по всей палубе, знает, где находится кухня и в каком месте в портах спускают сходни. Если на судне появлялся чужой, он чутьем узнавал это и сразу начинал лаять. С тех, пор как Зитар принял в Галвестоне на службу двух негров, в жизни Цезаря все спуталось: дело в том, что одного негра тоже звали Цезарем, и часто случалось, что оба — и собака, и человек — бежали на зов капитана. Зитар решил на следующую осень оставить — старого сторожа в Зитарах, так что это был последний рейс Цезаря.
Взаимоотношения отца с сыном опять стали хорошими. Зитар убедился, что Ингус с пользой посещал училище. Он не боялся работы и выполнял обязанности штурмана безупречно. Одно лишь не нравилось капитану в сыне: мягкий, можно сказать, женственный характер. Когда этого требовали обстоятельства, он держался, как подобает мужчине, давал распоряжения команде, ругался с грузоотправителями в порту, но в свободное время погружался в мечтательность. Это не годилось. Судоводителю полагается быть практиком, суровым, стойким и оперативным. Звезды он должен рассматривать лишь с точки зрения навигации, ветер оценивать по двенадцатибалльной системе и степени сопротивляемости парусов. Если у тебя ноет сердце и грудь щемит от каких-то глупых фантазий, залей все это бутылкой доброго рома и как следует покути на берегу, проветри застоявшиеся мозги. Объектом твоих мечтаний должны быть секстан и лаг, а не фотографии девушек.
Шли недели. Из знойных тропиков «Дзинтарс» перешел в туманные просторы Северной Атлантики. По ночам вахтенные у руля коченели от холода. Повелитель ветров Гольфстрим нес судно на восток со скоростью девяти узлов в час. Через две недели «Дзинтарс» будет покачиваться на волнах Ла-Манша. Всего только одна неделя, и они смогут запеть старую славную песню:
В Лондоне там устье Темзы…
Но своевольное течение — повелитель ветров — знает свое дело. Оно и так достаточно долго способствовало движению судов, спокойно дремало всю весну. И вот как-то ночью в такелаже «Дзинтарса» запел ветер. Судно вдруг понеслось со скоростью двенадцати узлов. Наутро все небо стало свинцово-серым, а лица моряков обжигал ледяной северный ветер. Океан непрерывно волновался, все выше и выше вздымая седые гребни девятых валов. Точно через горные хребты понеслось маленькое суденышко. Но оно держалась стойко и, надув все паруса, прыгало с волны на волну, то взлетая на самый ее гребень, то проваливаясь в пучину. Ночью началась настоящая оргия стихий. После долгой разлуки норд праздновал свою встречу с Гольфстримом. Он яростно сорвал все паруса и, растерзав их в клочья, швырнул в темноту. Сломался марс. Судно, точно схваченное рукой гиганта, кланялось: корма в воду, корма кверху, бакборт под воду, бакборт кверху. Сильный треск — и грот-мачта переломилась пополам. Море клокотало, шипело и свистело, словно тысячи змей; с грохотом перелетали через палубу потоки воды, они смыли обе шлюпки. Каюты затопило, из шпигатов хлестали потоки зеленоватой морской воды, и волны, словно грабитель, пытающийся с разбегу высадить плечом закрытую дверь, бились и ломились в закрытые люки трюмов, вырывали клинья и пытались продавить прочные крышки. Люди, надев зюйдвестки и спасательные жилеты, боролись с необоримым. Каждый понимал: эту битву они проиграли.
Сильный ветер захватывал дыхание. Сломанные мачты, словно моля о пощаде, простирали к небу обломки, похожие на судорожно растопыренные пальцы. В полузатопленной каюте капитана с воем металась слепая собака. Судно стонало, скрипели заклепки, весь корпус содрогался в агонии. «Ха-ха-ха!» — хрипло выл ветер, обессилев от своего безумства.
Но вот, выдохшись окончательно, он оставил поле боя и свернул с большого морского пути. Жадный хищник был удовлетворен: четыре затопленных грузовых парохода, два поврежденных кьюнард-лайнера [22], с полдюжины искалеченных парусников и полузатопленный «Дзинтарс», похожий на подбитую чайку, плывущую со склоненной набок головой. Плывет он по утихшему морю, плывет, покачиваясь в темноте. Шесть человек, взобравшись на ванты, ждут наступления утра. Только шесть. А их было девять. И был слепой пес Цезарь. Теперь его уж нет.