Страница 92 из 110
Никогда ни один человек так не заботился о нем, как Айя. Конечно, мать тоже любила его, но он был не единственным, и забота матери распространялась одинаково на всех детей. Айя же создавала привилегированное положение для него одного; впервые в жизни он чувствовал, что его балуют. Среди сплавщиков и по соседству жило много молодых парней, которые ни в чем не уступали Янке. Но разве Айя замечала их? Разве у нее оставалась хоть одна ласковая улыбка для другого? Нет, для нее в целом свете существовал только он единственный, Ян Зитар, и никто больше ей не нужен.
Айе двадцать лет, у нее стройная фигура и красивые плечи; черными волосами и карими глазами она немного походила на цыганку. Что же удивительного, если Янка пленился ею.
В субботу явился кассир фирмы и выплатил сплавщикам заработанные деньги. Те, у кого была надежда получить в городе хорошую работу, сразу взяли вещи и уехали.
Оставшиеся собрали деньги и послали парня помоложе в корчму за водкой. И несмотря на то, что до корчмы было несколько километров, посланный вернулся очень быстро, и в большой людской комнате послышался звон стаканов. Любители картежной игры устроились за отдельным столом и после каждой партии утоляли жажду глотком сивухи.
Янка знал, что последует за этим: сначала будут играть на сантимы, потом ставки вырастут и на столе появятся бумажные деньги. К тому времени, когда некоторые игроки успеют потерять весь недельный заработок, водка будет выпита, и им захочется еще. Тогда тот самый расторопный парень отправится в корчму вторично, а в ожидании его оставшиеся начнут сводить старые счеты: громкие крики, перебранка, может быть, даже драка, и под конец примирение за полным стаканом. А в понедельник, когда кое-кому нечего будет есть, он хмуро обратится к денежному товарищу:
— Старина, не дашь ли несколько латов взаймы?
И опять целая неделя тяжелой работы, мокрая одежда, саднящие руки, мужественное обещание никогда больше не пить и не играть на деньги и ребяческая уступчивость старым слабостям, как только в кармане вновь появляются деньги.
О том, чтобы спать в такие ночи, нечего было и думать, и приходилось томиться и слушать бессмысленную галиматью, пьяные бредни и дикие выкрики игроков.
— Схожу в лес, посмотрю — не найду ли рукоятку для багра, — сказал Янка, поужинав.
Это была только уловка. Янка и не думал идти в лес — рукоятка у него была в полной исправности. Он ушел к реке и бродил вдоль берега, пока не стемнело. Временами он присаживался и пытался думать о том, что будет делать летом, какие сети свяжет для осеннего лова и как далеко продвинулись хозяйственные дела Карла. Но в то же время он не мог не заметить, что вода в реке уже стала чистой и прозрачной, кусты оделись листвой и повсюду разносились весенние ароматы. Постепенно, однако, ему становилось все тягостнее, на него напала непонятная тоска, причины которой он не знал. Янке казалось, что он жертва, страдалец, птица со связанными крыльями, но какая именно обида терзала его, кто обидчик, этого он не мог сказать.
— Жить страшно трудно, — говорил он себе порою. Но минутой позже признавал, что жизнь все-таки дьявольски прекрасна и каждый миг, в который ты дышишь, видишь, чувствуешь, — целое богатство, больше, чем горы золота и самая огромная слава. Может быть, он был болен, подобно многим людям, которых в это время года мучило странное беспокойство? Возможно, причиной его волнения была большая, беспредельная свобода. Освободившись от всех уз, связывавших его с определенными людьми, нарушив все обещания, данные себе или другим, он оставался одиноким. И вдруг испугался этого одиночества. Он чувствовал себя, как корабль без руля, несущийся по воле течения и ветра.
Ему было двадцать три года. Думая об Айе, он чувствовал неукротимое желание покорить ее. Янка не замечал, что Айя сама соблазняет его, заманивает и что он похож на одурманенную птицу, которая, отзываясь на свист охотника, приближается к опасному месту. Нет, он воображал, что он сам охотник и умно, решительно преследует избегающее его существо; если он настигнет ее, то приобретет многое, но сам ничего не потеряет. Да и что вообще он мог потерять? Не было у него надежд, которые он лелеял бы, и нечего больше ждать. Он никогда не будет ничем другим, как только рабочим, ничего в жизни не достигнет. А для такого Айя была слишком хороша. Марта Ремесис учится в университете и скоро уйдет очень далеко, так что до нее не долетит и простой привет. О Лауре он в тот раз не подумал — она вышла замуж и потеряна для него.
Возвратись к себе, Янка остановился во дворе. В комнате рабочих горела лампа. На столе стояли бутылки, тарелка с нарезанными огурцами, куски колбасы, слышалась косноязычная речь…
— Шесть латов в банке! Дели скорее!
Янка долго вытирал ноги в кухне. На другом конце дома царила тишина — там уже, вероятно, спали. Янка подошел к каморке Айи и тихо, нерешительно нажал ручку. Дверь оказалась закрытой на задвижку. Тогда он постучал.
— Кто там? — отозвалась Айя.
— Я, Янка, — тихо ответил он. — Ты еще не спишь?
— Подожди чуточку, я… сейчас оденусь.
Немного погодя Айя впустила его. Она сразу же опять забралась в кровать и укрылась до подбородка. Свет она не зажгла.
— Куда ты сегодня вечером пропал?
— Ходил гулять. Чудный вечер, Айя…
Он подошел к окну и остановился.
— Твои товарищи гуляют, — сказала Айя. — Ты не пойдешь к ним?
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
— Нет, что ты. Сегодня не дают уснуть — шатаются тут всякие. Мне пришлось закрыть дверь на задвижку.
— А я все-таки вломился, — улыбнулся Янка.
— Ты… — он чувствовал, что она улыбается. — Тебя нечего бояться, ты знакомый.
— А если сейчас кто-нибудь войдет?
— Почему ты не закрыл дверь на задвижку?
Янка вернулся и запер дверь.
— А если кто-нибудь услышит, что мы здесь разговариваем? — заметил он снова.
— Можно говорить тише. Мы услышим, если в кухне кто-нибудь будет ходить.
— Но тогда мы сами не услышим друг друга.
— Садись ближе.
Он присел на край кровати, отыскал руку Айи и некоторое время молча играл ее пальцами. Чтобы ему было удобнее сидеть, Айя отодвинулась к стене.
— Айя… — заговорил он немного погодя. Но в горле словно что-то застряло, и ему пришлось откашляться. — Мне не хочется идти к товарищам.
— Ну не ходи. Завтра воскресенье, мы можем поболтать подольше.
Он наклонился и поцеловал Айю. Никакой болтовни не получилось. Не было и борьбы, и Айя не сказала «нет». Ведь он был красивый парень и ее первый возлюбленный…
В воскресенье утром, когда они проснулись, в кухне уже были люди, и Янке пришлось уйти через окно. Впоследствии он часто так делал: входил в двери, а выходил через окно, будто никто так и не знал, что он ночью был здесь. Айя только улыбалась его предосторожности. Ей она казалась излишней: что там скрывать, когда все и так понимали, что происходит? И вообще нужно ли это скрывать?
Так продолжалось всю неделю. Наконец, лес был сплавлен, и Янке в Упличах больше нечего было делать. Опять набросил он за плечо вещевой мешок и вместе с товарищами отправился дальше. В последний вечер Айе удалось уговорить его зайти на хозяйскую половину и поближе познакомиться с ее родственниками. Янка не понимал, зачем это нужно. Хозяева были простыми, сердечными людьми, но безразличными Янке. Почему ему следовало сдружиться с ними, рассказывать о своей семье и, в конце концов, обещать, что он навестит их в троицу? Конечно, это было очень приятно, что ему одному из всех сплавщиков оказали такое внимание. Но какое это имеет значение? Исключительное положение, в которое его поставили любезные хозяева, заставило его кое о чем задуматься. Янка обеспокоился, когда почувствовал, что ему что-то угрожает, от чего можно избавиться, только сделав решительный шаг. Но сделать этот шаг мешало ему тихое присутствие Айи и бесконечное ее доверие. Ни слова не говоря, она, светло улыбаясь, давала понять, что полагается на него и на что-то надеется. И ему было жаль обмануть эти надежды, разрушить доверие Айи и показать себя хуже, чем она считала его.