Страница 38 из 68
У нас есть свидетельство адмирала Бюркнера, который, будучи начальником отдела и позднее группы «Зарубежье», регулярно сопровождал Канариса к Кейтелю для обсуждения положения, которое в противоположность «колонне» у Канариса называлось также «большая колонна», о том, что Канарис на таких обсуждениях не скрывал своих мыслей. В совещаниях у Кейтеля обычно участвовали руководители ведомств, кроме Канариса, также генералы Томас и Рейнекеш, далее — от руководства штабом вермахта — обычно генерал Варлимонт, а также начальник юридического отдела верховного командования вермахта, начальник отдела министерства Леман. Канарис в таких случаях обычно очень открыто высказывал свои сомнения, говорил о своих впечатлениях от поездок в районы фронта и за границу. Он очень часто, — подчеркивает Бюркнер, — заводил разговор о тяжелом положении в Польше, обсуждал свои проблемы с СС и все то, что его еще мучило.
Независимо от этих обсуждений Канарис использовал каждую возможность для того, чтобы в разговоре наедине разбудить совесть Кейтеля и помочь ему противостоять непомерным требованиям Гитлера, которые были не совместимы с традициями вермахта и этическими взглядами большинства солдат. Довольно часто он жаловался своим сотрудникам на «чурбана» Кейтеля, к которому бесполезно обращаться, и все же он не прекращал своих усилий, чтобы таким путем добиться устранения несправедливости и абсурда.
В первые годы своей деятельности на посту начальника разведки Канарис пытался оказать личное влияние на самого Гитлера. Тот вначале питал слабость к Канарису, во всяком случае, уважал его исключительный интеллект. Канарис умел пустить в ход все свое личное обаяние и обладал способностью удивительно быстро успокаивать Гитлера, когда на него находили приступы гнева. Однако уже в 1938 г. он жаловался на то, что больше не имеет к нему доступа. Это было в дни судетского кризиса, в период, когда разведка оказала поддержку Генлейну, представлявшему умеренное направление, в его конфронтации с Карлом Германом Франком, которого подстрекал Гейдрих. «Если бы только Кейтель пустил меня к Гитлеру, — говорил он в эти дни в кругу своих руководителей отделов, — я бы его убедил». Позже, после начала войны, Канарис уже не слишком стремился к личным беседам с Гитлером. Он хорошо понимал, что было бесполезно стараться убедить с помощью фактов человека, охваченного манией величия.
Кроме того, он больше не мог рассчитывать на разговор с Гитлером тет-а-тет. Всегда при этих разговорах присутствовал Кейтель. Канарис был бы не против поговорить втроем, если бы Кейтель был подходящим собеседником, чтобы с распределением ролей изложить Гитлеру позицию вермахта или поговорить с ним о требованиях гуманности. Но Кейтель был способен лишь слепо исполнять приказы. Если он присутствовал на беседах с Гитлером, то всегда во всем соглашался с ним, что еще больше укрепляло того в его позиции. Такие переговоры втроем не имели для Канариса никакого смысла. Этим объясняется кажущееся противоречие между жалобой Канариса, что он не может пойти к Гитлеру, и утверждением Кейтеля во время допросов в Нюрнберге, что, мол, Канарис вместо того, чтобы пойти к нему, мог сам обратиться к Гитлеру. Из-за полного безволия Кейтеля перед Гитлером было совершенно бесполезно обращаться к нему с ходатайствами. Нельзя было быть уверенным в том, что он их вообще передавал Гитлеру, если чувствовал, что тому неприятно было их слушать. А те темы, которые затрагивал Канарис, как раз и были такого характера. Поэтому, когда Канарис при разговоре с Кейтелем драматизировал и преувеличивал сообщения в надежде тем самым его расшевелить, это ни к чему не приводило. «Чурбан» не шевелился.
Отношения Канариса с военным окружением Гитлера осложнялись также тем, что он не видел возможности наладить человеческие отношения с начальником оперативного управления ОКВ генералом Йодлем, который был ближайшим стратегическим сотрудником Гитлера. Между Йодлем, который был «только солдатом», беспощадным милитаристом чистейшей воды и атеистом, с одной стороны, и щепетильным, гуманным, мистически религиозным, оценивающим ситуацию большей частью чисто интуитивно Канарисом, с другой стороны, не существовало никакой духовной близости. Канарис испытывал невольный страх перед Йодлем, а тому начальник разведки казался непроницаемым мечтателем, даже шарлатаном. Гораздо лучше были отношения между Канарисом и Варлимонтом. Сотрудничество в период гражданской войны в Испании сблизило их. Варлимонт нравился Канарису как человек. Хотя другие считали Варлимонта слишком скользким и «напомаженным», для Канариса это не был повод для непризнания. Отклонение от молодцеватого прусского шаблона было ему скорее приятным. «Варлимонт хитрый парень, нестандартный офицер генерального штаба», — сказал он однажды. С его чрезмерной мягкостью и гибкостью Канарис примирился, потому что распознал острый ум Варлимонта. С этим офицером, компетентность которого намного превосходила средний уровень, он охотно беседовал. Он многое доверял ему в надежде, что сказанное таким образом дойдет до Кейтеля, а может быть, и до Гитлера. Кроме того, он ценил то, что Варлимонт, когда военная ситуация ухудшалась, не пытался ввести его в заблуждение, а говорил ему чистую правду. Только непосредственно перед концом деятельности Канариса на посту начальника разведки их отношения утратили эту взаимную искренность. Где-то в конце 1943 г. Канарис однажды сказал своим офицерам: «Теперь даже Варлимонт не говорит мне больше правду». Информации, хотя бы в общих чертах, об истинном положении дел на фронте и о планах руководства Канарис, естественно, придавал огромное значение. Не только потому, что это соответствовало его внутренней потребности быть как можно лучше информированным, но и потому, что разведка может работать в правильном направлении только в том случае, если она знает, каким целям она должна служить. Официально разведка совсем ничего не знала или знала очень мало о своих собственных стратегических планах; гораздо лучше она была осведомлена о своих противниках и их намерениях. Влияние разведки на проведение операций было совсем незначительным и в лучшем случае носило косвенный характер. Все те рассказы, в которых Канарис изображается как один из вдохновителей или даже мозговой центр немецкого ведения войны, являются сказкой, также, как и сообщения, из которых якобы следует, что он передавал планы военных походов через разведку военным противникам. Об этих планах разведка вообще знала только в общих чертах. О крупице истины в этих фантастических историях мы еще будем говорить.
Мы уже видели, что Канарис хорошо понимал слабость их предприятия, которая заключалась в том, что те из генералов, которые, как Гальдер, всерьез планировали свержение режима, не имели в своем распоряжении войск, стоящих непосредственно под их руководством. То же было и у самого Канариса, если бы он, вопреки своей натуре, однажды решился взять на себя осуществление попытки переворота, направленной против Гитлера. «Рождественские Деды Морозы» из разведки — так насмешливые активисты при случае называли основной персонал абвера, большей частью состоящий из отставных офицеров — при всей личной храбрости не были войском, с которым можно было бы отважиться на конфликт с Гиммлером. Одно время во время войны казалось, что положение в этом смысле изменится. Это было так.
Планируя поход на Польшу, генеральный штаб армии поставил перед абвером, а именно перед вторым отделом, ответственным за наступательные операции во вражеской стране, первоначально две задачи. Он должен был, во-первых, помешать полякам взорвать большой мост под Диршау, прежде чем немецкие войска продвинутся до этой стратегически важной переправы. Во-вторых, он должен был предотвратить разрушение важных индустриальных предприятий и рудников в районах Верхней Силезии. Позже разведку освободили от обязанности охранять мост в Диршау. Армия взяла эту задачу на себя. Оставалась задача охранять промышленные предприятия в Верхней Силезии. Эту задачу осуществляло отделение разведки в Бреслау. Для этой цели были использованы так называемые боевые отряды, которые состояли не из солдат, а из агентов, навербованных специально. Это были большей частью люди судетско-немецкого происхождения или «фольксдойче» из Польши. Операция была проведена успешно. В ночь с 31 августа на 1 сентября, за несколько часов до запланированного начала вторжения немецких войск в Польшу, группы боевиков заняли важные учреждения фабрик и заводов, предотвратив в большинстве случаев действия поляков по разрушению, и охраняли их до подхода немецких войск. Впоследствии, однако, был подан целый ряд жалоб от войсковых командиров на то, что члены боевых групп, которые были сугубо штатскими людьми и не подчинялись никакой военной дисциплине, допускали всевозможные выходки и бесчинства, арестовывали по собственному усмотрению и так далее.