Адмирал Канарис

Несмотря на свой скептицизм, Канарис все же не был пассивен. Он отправился в октябре в сопровождении Лахоузена в поездку к нескольким военачальникам войск на западе. Среди посещенных был также генерал фон Рейхенау, штаб-квартира которого находилась в Дюссельдорфе. Рейхенау принял Канариса и Лахоузена в присутствии своего начальника штаба генерала Паулюса, и своего офицера генерального штаба капитана Пальцо. Рейхенау был высокопоставленным начальником, который благодаря своим связям с национал-социализмом пользовался широкой известностью. Несмотря на это Канарис был приятно удивлен, услышав от него и членов его штаба не радостную уверенность в победе, а чрезвычайно скептическую оценку зимнего наступления, запланированного Гитлером. Это облегчило его задачу, потому что он, конечно, не мог и думать о том, чтобы открыто обратиться к Рейхенау с предложением организовать сопротивление главнокомандующих планам наступления. Он ограничился тем, что высказал свои сомнения, основанные на военной ситуации. Он дал сильно преувеличенную версию поступивших в разведку сообщений, касающихся мощи противника, и подчеркнул, что в случае наступления немецкая сторона понесет большие потери.

Канарис добился, что Рейхенау согласился составить для Гитлера докладную записку с названием «Гарантия немецкой победы», основной мыслью которой было: «До этой позиции, не дальше». Дальнейшим успехом переговоров можно, пожалуй, считать то, что через несколько дней во время беседы Гитлера с руководящим составом армии именно «нацигенерал» Рейхенау один выступил против разработанного Гитлером плана наступления. Запись об этом мы находим в дневнике Хасселя от 30 октября 1939 г., который получил это сообщение от Герделера.

Канарис использовал свой визит к Рейхенау также для того, чтобы во время беседы в узком кругу сообщить ему на основании обширного материала, который он в то время постоянно возил с собой в папке, о злодеяниях, которые отряды СС совершали в Польше по приказу Гитлера. Рейхенау был потрясен сообщением Канариса и согласился с ним, когда Канарис указал на то, что такие действия могут значительно подорвать авторитет германского вермахта. Генерал Паулюс, с которым Канарис завел разговор наедине о ситуации в Польше, напротив, счел себя обязанным оправдать и поддержать мероприятия Гитлера в оккупированном районе. Канарис доложил об этом руководству своего штаба с глубоким возмущением. Для него Паулюс перестал существовать. Канарис никогда не простил ему этой позиции. Во время катастрофы под Сталинградом он заявил в кругу доверенных ему людей, что, помня позицию Паулюса по отношению к злодеяниям СС в Польше, он теперь не может испытывать к нему никакого сочувствия.

Менее удовлетворительно, чем переговоры с Рейхенау, проходил визит к командующему войсковой группой генерал-полковнику фон Рунштедту, который, хотя и ужасно ругал Гитлера и режим, однако уклонялся от всех конкретных вопросов. Канарис покинул его с убеждением, что от этого человека нельзя ожидать активного сопротивления Гитлеру. Будущее подтвердило правильность его оценки. Канарис вернулся в Берлин неудовлетворенным своей поездкой. Хотя наступление и было опять отложено Гитлером, но подготовка к нему — в нарушение бельгийского и голландского нейтралитета — продолжалась.

Канарис лучше, чем Остер и его сотрудники, понимал и оценивал трудности, которые стояли на пути восстания генералов, однако это не означало, что он соглашался с их бездеятельностью и постоянными уступками Гитлеру. Он понимал, что восстание против фюрера нельзя начать в любой запланированный момент. Однако, с другой стороны, он был убежден, что будут постоянно появляться возможности, которые нужно будет использовать, чтобы помешать диктатору или свергнуть его. В случае необходимости, считал он, такие возможности можно спровоцировать. В сентябре 1938 г. такой шанс, как мы знаем, был упущен из-за приезда Чемберлена и затем окончательно уничтожен Мюнхенским соглашением. В результате была не просто упущена особенно благоприятная возможность. Еще год спустя у генералов появилось чувство отрезвления. Даже генерал-полковник Вицлебен, который в 1938 г. был самым решительным из своих коллег по чину, в 1939 г. стал более скептичным и сдержанным. И тем не менее покушение в городской пивоварне Мюнхена, совершенное в ноябре, независимо от того, действовал ли Эльзер и вправду один, или это была афера гестапо, подобная поджогу рейхстага, давала великолепный повод, чтобы неожиданно лишить СС власти, задержать Гиммлера и Гейдриха по подозрению в соучастии, а фюрера взять под арест. Подобные предложения, которые разрабатывались в бюро Остера, предлагались с согласия и одобрения Канариса начальнику генерального штаба, воспринимались им сначала с интересом, но в конце концов отклонялись.

По сообщению Гизевиуса, Гальдер рекомендовал Канарису подготовить покушение на Гитлера. Если фюрера больше не будет, то он, Гальдер, будет готов действовать. Не следует удивляться, что Канарис отклонил такое предложение. Существует большая разница между военным мятежом против тирана и убийством из-за угла. Ожесточение и чувство безнадежности еще не достигли той стадии, как два или три года спустя, когда даже глубоко религиозные люди после долгих месяцев внутренней борьбы преодолели угрызения совести и решились на убийство тирана. У Канариса к сомнениям религиозного характера примешивалось еще его внутреннее отвращение к любому виду насилия. Человек, который всеми силами сопротивлялся идее Гитлера сделать из разведки организацию убийц для уничтожения поляков или евреев, не в силах был решиться на подготовку убийства, пусть даже речь шла о Гитлере.

Это ответ на вопрос, почему Канарис, упрекавший генералов за их бездеятельность, не взял на себя руководство попыткой совершить государственный переворот. Мы еще раз хотим отметить это, так как немало людей утверждают, что Канарис был тщеславным человеком. По мнению большинства людей, кто в течение долгих лет работал вместе с ним, подобные утверждения беспочвенны. Правда, Канарис не был совершенно лишен человеческого честолюбия. Он любил, чтобы его работа была признана. Однако стремления выдвинуться вперед никто из его сотрудников не замечал. Уже его отношение к Остеру показывает, что для Канариса более характерным было оставаться в тени. Даже в молодые годы он никогда не проталкивался вперед. Когда он в 1926 году должен был выступать на заседании комиссии рейхстага, то это было не из-за стремления к известности. Работа в тишине, за кулисами больше отвечала его способностям и желаниям, чем выступление на общественном поприще. Тщеславным Канарис был в течение всей жизни только в деле, которому служил. Так, он не давал в обиду морской флот и приходил в ярость, если нападали на «его» абвер.

Следует заметить, что те люди, которые представляют себе Канариса как мрачного заговорщика, склонного к интригам, как о нем часто пишут, его не понимают. Конечно, у него была склонность применять нестандартные методы уже с того времени, когда он участвовал в нелегальном восстановлении военно-морского флота, и это было для его поста начальника военной разведки совершенно естественно и определялось потребностями его ведомства. Он также находил почти детскую радость в хитростях и маскировке своих действий. Но в период, о котором мы сейчас говорим, он уже был в мучительном разладе с собой, разрываясь между чувством долга высокопоставленного офицера вермахта и требованием совести, которая велела ему оказать сопротивление системе, в преступной природе которой он больше ни минуты не мог сомневаться. Канарис был вынужден вести двойную жизнь, пока был убежден в том, что его моральный долг оставаться на службе, потому что только там он имел шанс каким-то образом влиять на несчастье. Он должен был разделить свои действия с точки зрения своей совести на легальные и нелегальные (по отношению к господствующей системе). Шеф абвера стремился хорошо выполнять свои «легальные» служебные обязанности, пока они не требовали от него дел, которые он считал преступными. Он даже делал больше, чем от него требовалось, и всегда стремился противодействовать отдельным преступным акциям режима, насколько это было возможным, «нормальным» путем служебных ходатайств перед своим начальником Кейтелем. Это было особенно тогда, когда речь шла о мероприятиях и приказах Гитлера, которые касались вермахта, и если он мог хотя бы немного надеяться на то, чтобы повлиять через начальника генерального штаба вермахта на их отмену или изменение. В любом случае он стремился участвовать в усилиях, направленных на свержение правительства, отдельно от своей служебной деятельности, чтобы своими действиями не подвергать опасности существование разведки и жизнь подчиненных ему офицеров.