Страница 36 из 68
Хотя упомянутые политические события избавили Канариса от выбора между открытым отказом участвовать в запланированных злодеяниях в Польше и подчинением гитлеровским приказам убивать, он был глубоко встревожен и опечален событиями, которые разыгрались в последующие недели и месяцы в Польше, оккупированной Германией. Он получил очень точные сообщения о жестоких действиях СС. В беседе с Бюркнером, руководителем зарубежного отдела, он заметил: «Война, которая ведется без соблюдения элементарной этики, никогда не может быть выиграна. Есть высшая справедливость на земле».
В то время как руководство Третьего рейха носилось с планами массового уничтожения поляков и евреев, Канарис, несмотря на огромную занятость, старался, как и прежде, помогать людям, попавшим в беду, невзирая на лица и национальность. В интересах граждан, которые еще живут сегодня в Восточной Европе, мы не можем и в этом случае называть имена и приводить подробности и документальные подтверждения этой помощи, которую оказывал Канарис. В числе лиц, которые в те дни благодаря Канарису выскользнули из оккупированной Польши и были доставлен в безопасное место в нейтральной стране, была и семья одного высокопоставленного польского офицера, с которым у Канариса в прежние годы были служебные контакты.
Несколько слов еще об одном случае, где помимо гуманитарных большую роль сыграли и политические соображения. Незадолго до окончания похода Германии на Польшу осенью 1939 г. американский генеральный консул Гейст обратился в Берлине по делу, которое он сам назвал очень деликатным, к государственному советнику Гельмуту Вольтату, с которым много лет был хорошо знаком. Сославшись на личную заинтересованность высоких Политических кругов в Соединенных Штатах, он попросил у Вольтата совета и помощи. Речь шла о том, чтобы разыскать в только что занятой немецкими войсками Варшаве одного раввина, который, по его описанию, был как в религиозном, так и в научном отношении одним из духовных руководителей иудаизма в Восточной Европе, и вывезти его с территории, находившейся под властью национал-социалистов на нейтральную территорию в безопасное место. Поскольку Гейсту была хорошо известна позиция Риббентропа по этому вопросу, он понимал, что обращаться с этим делом в министерство иностранных дел было бессмысленно. Он заверил Вольтата в том, что с американской стороны все останется в полной секретности, так как хорошо знал, что принятие мер для осуществления его просьбы и просьбы его доверителя было связано со значительным риском для исполнителей.
Хорошо все обдумав, Вольтат решил не обращаться ни к Герингу, ни к одному из военачальников армии, с которым у него были дружеские отношения. Прежде всего он разыскал Канариса на его службе на Тирпицуфер и спросил его, может ли и хочет ли он помочь. Канарис сразу понял значение, которое, судя по интересу, проявляемому высшими инстанциями в тогда еще нейтральных Соединенных Штатах, имело это дело, и уже при первом разговоре сказал, что готов с помощью своих офицеров найти этого человека в горящей Варшаве. И действительно, офицерам, которым было поручено это дело, удалось с большим трудом идентифицировать раввина и переправить его к границам одной страны в Восточной Европе, которая в то время еще не была втянута в войну. Некоторое время спустя он живым и невредимым достиг Соединенных Штатов. В честь его прибытия в Нью-Йорке еврейская община организовала праздничное шествие. Роль, которую сыграли в его спасении лица немецкой национальности, была сохранена в тайне согласно обещанию, данному генеральным консулом Гейстом.
Вскоре новые заботы захватили внимание Канариса. Сегодня из дневника Хасселя, со слов Пехеля и Гизевиуса и других известно, что в последние три месяца 1939 года, когда Гитлер сразу же после кампании в Польше хотел начать зимнюю кампанию на западе, нарушая нейтралитет Бельгии и Голландии, в различных группах Сопротивления кипела напряженная деятельность. Строились планы государственных переворотов и покушений, составлялись списки министров, в поисках мира нащупывали почву в нейтральных странах. Самая решительная группа заговорщиков находилась, без сомнения, в недрах верховного командования вермахта. Ее непосредственным двигателем был тогдашний полковник Остер, который вместе со своими сотрудниками Донаньи, Гизевиусом и другими и в тесном взаимодействии с подполковником Гроскуртом, служившим в главном командовании армии, являлся связной инстанцией. От него тянулись нити к Беку, Герделеру, Шахту, с одной стороны, начальнику генштаба Гальдеру, Вицлебену и другим генералам, с другой стороны, через представителя министерства иностранных дел при главном командовании армии Ганса фон Эцдорфа к Вайцзеккеру и даже в коричневый и черный лагерь — к начальнику берлинской полиции графу Гельдорфу и к начальнику уголовной полиции генералу СС Небе.
Именно анализ событий тех волнующих недель позволяет увидеть различия между методами Канариса и Остера. Инициатива Остера заключалась в его попытках побудить генералов к свержению режима, подготовить промежуточное политическое руководство в виде временного правительства и обеспечить ему за границей тыловое прикрытие. Канарис, напротив, оставался за кулисами. Он стоял рядом или позади дел, был постоянно в курсе и был готов оказать помощь, если понадобится. Но инициативу оставлял другим.
Объяснение этому частично можно увидеть в том, что в его уме стремление совершить что-то решающее для предотвращения новой авантюры и для освобождения Германии и всего мира от Гитлера постоянно сочеталось с интуитивным предчувствием, что все его стремления будут напрасны. Уже в эти недели в нем начало формироваться фаталистическое убеждение в том, что уже слишком поздно менять судьбу Германии, что на немецком народе лежит слишком большая вина, даже если речь идет о бездействии, и что он должен вынести Гитлера как божью кару. В своей уверенности, что Германия не сможет выиграть войну, легкомысленно и со злодейским умыслом начатую Гитлером, Канарис никогда не сомневался, даже когда Гитлер стоял на вершине своих успехов. Она в такой же мере была основана на его убежденности, что в мире существует божественный порядок, как и на его оценке взаимосвязей в мировой политике и относительной расстановки сил.
Наряду с таким ходом мыслей, граничащим с метафизикой, очень реальные выводы настраивали его скептически и относительно перспективности планов совершить переворот. Канарис не доверял генералам, которых предполагалось вовлечь в операцию. Он хорошо знал их характеры, да и опыт подсказывал ему, что они не смогут решиться на такое.
Особенно негативно он оценивал главнокомандующего армией фон Браухича, роль которого должна была иметь решающее значение. «Браухич подражает Мольтке», — иронически заметил он однажды в кругу своих доверенных. К Гальдеру он питал больше симпатий, однако не ожидал от него никакой готовности. Впрочем, он всегда понимал то, что многие из других заговорщиков не хотели понимать, а именно: начальник генерального штаба не мог лично повести войска, а зависел либо от главнокомандующего армией, либо от одного или нескольких войсковых начальников, если бы он хотел предпринять операцию против Гитлера.
Канарис, пожалуй, лучше, чем Остер и его нетерпеливые друзья, видел, что генералы не без основания сомневаются в том, что более молодые офицеры — лейтенанты и капитаны — последуют за ними, если они дадут им приказ выступить против Гитлера и партийного режима. Нельзя упускать из виду, что в результате быстрой победы над Польшей престиж Гитлера чрезвычайно вырос у многих офицеров, которые уже в течение нескольких лет подвергались обработке со стороны национал-социалистической пропаганды. Сомнения военных по поводу войны в зимнее время, которые у многих генералов были сильнее, чем все политические и этические соображения, были не знакомы молодым офицерам действующей армии. Ведь до сих пор фюрер всегда выигрывал, даже вопреки предостережениям специалистов. Так почему же на этот раз будет иначе? Справедливыми были утверждения, что в Третьем рейхе среди «милитаристов», прошедших школу рейхсвера, созданного Зеектом, было большое количество убежденных противников войны. Но эту школу прошла только часть офицеров вермахта в Третьем рейхе, число которых за короткое время увеличилось вчетверо, вопреки теории Зеекта; младшие поколения, которые руководили ротами и батареями, были вместо этого напичканы национал-социалистическими идеями. Канарис на основе своего опыта фронтовой службы (в качестве командира «Силезии», которая базировалась в Вильгельмсхафене) больше разбирался в этом, чем Остер. Он считал, что будь Фрич в живых, он мог бы найти достаточно людей, повиновавшихся ему, чтобы при необходимости призвать их к открытому восстанию против режима. По отношению к Браухичу он такой уверенности не имел.