Страница 28 из 44
Забрав коробку, он пошел к кухне. Проходя мимо костра, он даже не взглянул на Зою и Олега, будто там их и не было, и позвал Катю.
— Теперь до конца хватит, если соль мелкая. — Борис приоткрыл крышку. — Да это же не соль!
Он запустил руку в коробку и вытащил пригоршню конфет в обертках.
— Конфеты! — засмеялась Катя. — Ребята-а-а!.. Кто чаю с конфетами хочет?
— Выдашь по одной! — предупредил ее Борис.
— Это же подарок! — возмутилась Катя. — Ты прямо как Кир!
— До Кира еще далеко! — хохотнул подбежавший Ромка. — Он Полукир пока!
Борис повторил твердо:
— По одной!
Но тут он заметил, что Зоя уже не сидит у костра, а идет к нему, и неожиданно раздобрился:
— Ладно, выдай по две.
Авария
Бывают дни, когда одна неприятность сменяется другой, за неудачей следует новая неудача, а то и беда. Таким был тот день.
Колька Мысля проснулся оттого, что кто-то тихонько потрогал его за плечо. Было еще очень рано. Солнце только-только выкатилось из-за горизонта и не успело подсушить росу на брезентовых боках палаток. Около койки стояла Лида Юрьева. Она трогала его за плечо и шептала с тревогой в голосе:
— Проснись, Коля! Проснись!
— Уже! — ответил он и открыл глаза. — Проснулся.
— Катя заболела!.. Тридцать восемь!
Он не удивился, что с этой неприятной новостью Лида пришла именно к нему.
— Простыла! — Колька не спрашивал, а утверждал, потому что хорошо знал Катину слабость ко всяким простудным заболеваниям.
— Я дала таблетку… Тоже думаю, что простуда, — слезы у ней градом и нос не дышит, а она все равно к кухне пошла!
— А вот я ей! — пригрозил Колька и, сбросив одеяло, стал натягивать брюки…
Присев около кухни на корточки, Катя разжигала огонь в топке. Услышав шаги, она оглянулась. Щеки у нее горели, веки и нос припухли. Она укоризненно посмотрела на Лиду.
— Зачем ты это?
— Марш в палатку — и под одеяло! — грубовато сказал Колька. — И я чтобы не видел тебя ни сегодня, ни завтра!
— А вы — всухомятку? — Катя повернулась к топке и подула на лениво разгоравшийся огонек. — Завтрак сготовлю, а там посмотрим.
Она больше не оглядывалась — стеснялась своих слезившихся глаз и припухшего носа. Сидя на корточках, она дула и дула в топку. Шея и плечи у нее мелко дрожали от озноба.
— Ты ведь меня знаешь! — произнес Колька и, взяв ее сзади за локти, поднял и понес перед собой к палатке.
Катя брыкнула раза два ногами и сдалась.
— Отпусти… Я уйду, только…
Он поставил ее на землю у входа в палатку.
— Иди, иди! И никаких «только»!
Катя снова с упреком взглянула на Лиду.
— В котел все засыпано, осталось сварить… И ты не очень на Колю… Не его это дело…
— Шагай, шагай! — Колька ободряюще улыбнулся Кате. — Разберемся!
Минут через десять, выведав у Лиды нехитрые кулинарные секреты, Колька и ее отправил в палатку — приглядеть за Катей и вздремнуть перед подъемом. Спорить с ним было трудно, и Лида ушла, а Колька напялил на себя цветастый Катин передник и, вооружившись черпаком, стал помешивать в котле кашу.
За этим занятием и застал его Ромка.
— Вот это да! — хохотнул он. — Овладеваешь смежной профессией? Взаимозаменяемость отрабатываешь?.. А где Катя?
— Заболела.
— Тоже от грибов? — снова хохотнул Ромка. — Васька Бурка вчера отравился! Всю ночь спать не давал — в кусты бегал!..
Это была вторая в тот день неприятность.
Когда Борис Кравцов узнал, что вышли из строя сразу двое, он даже забыл умыться утром. Обход больных он начал с Кати. С ней он был сочувственно-вежлив, а в палатку к Ваське Буркину пришел насупленный и грозный. Борису уже рассказали, что произошло с ним.
Вчера набрели ребята в роще на россыпь каких-то странных тонконогих грибов. В окрестных лесах таких никто не видывал. Одни говорили, что это поганки, другие думали, что опята. Васька сорвал шляпку, понюхал и сказал, что гриб съедобный.
Мальчишки заспорили, забыв, что с Васькой лучше не связываться. А он настаивал на своем и, чтобы доказать свою правоту, засунул поганку в рот, пожевал, — губы у него перекосились, но он проглотил жгучую полынную горечь. Над ним посмеялись и забыли про поганки. Забыл о них и сам Васька. Вспомнил только ночью, когда бегал в кусты. К утру резь в животе утихла.
Увидев Бориса, он икнул и сел на койке. За Борисом, как ассистент за профессором, шла Лида, шептала на ходу:
— Я ему угольков из топки принесла. Их проглотишь, а они яд в себя впитывают.
— Клизму ему! — прогремел Борис и добавил вычитанное в какой-то книге: — С патефонными иголками!
Васька икнул еще раз, а Лида стыдливо потупилась.
— Членовредительством это называется! — продолжал Борис. — Умышленным… Работать надо, а он поганки жует! Ты просто… ты…
Он не нашел нужного слова.
— Гурман! — подсказал Олег, стоявший вместе с другими ребятами у входа в палатку.
— Подходит! — хохотнул Ромка. — Он как-то пузырек туши на спор выпил!
Хоть и некрасиво смеяться над больным, но ребята не удержались — захохотали, вспомнив тот случай.
— Чтоб к обеду был здоров! — закончил Борис. — Нечего валяться! У меня каждая рука на счету!
Последнюю фразу ребята часто слышали от Кирилла Кирилловича. И Ромка подмигнул мальчишкам:
— Я ж говорил: у нас свой Полукир завелся!
Второй раз слышал Борис это новое прозвище. Оно могло закрепиться за ним, а он все еще не решил, сердиться или молча принять его. Как ни ругали ребята Кира, а все-таки уважали, поэтому носить прозвище Полукир не так уж и плохо. И Борис не обрушился на Ромку.
Взглянув на Олега, на мешковато сидевшие на нем потрепанные Васькины брюки, Борис спросил:
— Ну как обновка?.. Их и выбросить не жалко!
— Могу и выбросить. Я иммунитет против вещизма вырабатываю!
— Вырабатывай — это твое дело! А как насчет — с нами поработать?.. Или ты — как наблюдатель ООН?
Борис считал, что все почести, положенные гостю, Олег получил вчера, а сегодня если он хочет остаться с ними, то должен превратиться в рядового члена коллектива.
— Считай меня практикантом, — весело отозвался Олег. — Дед после каждого лета требует отзыв о моей практике.
— Да-ам! — серьезно произнес Борис. — И не жди поблажки — что заслужишь, то и напишу!
— Во жмет Полукир! — хохотнул Ромка. — Ловко хомут напяливает!
— Он и с больным не считается! — подал из палатки голос молчавший до того Васька Буркин.
— Считаюсь! — ответил Борис. — Болеть до обеда разрешаю, а после — как штык!
— Ты не так! — подсказал Борису Ромка. — С ним по-другому нужно! — И он крикнул: — Эй, Васька Бурка! А слабо встать до завтрака!
— Не надо! — возмутилась Лида. — Ему трудно!
— Вот я и говорю: слабо! — повторил Ромка.
— Слабо? — послышалось из палатки, и Васька отбросил полог.
Чувствовал он себя получше, словно упомянутые Борисом патефонные иголки пошли ему на пользу. Даже пробудился аппетит.
— Завтракать пойдешь? — подобревшим голосом спросил Борис и приказал Лиде: — Выдай ему банку сгущенки — молоко помогает…
Завтраком кормил Колька. Первую порцию он отнес Кате в палатку. Получив ее одобрение, он забарабанил в таз, созывая всех к столу. Ребята уже знали, что Катя заболела и что Колька заменил ее на кухне. Эта замена никого не поразила и не вызвала ни насмешек, ни пересудов. Даже Ромка больше не пытался острить по этому поводу. Так уж повелось, что Колька и Катя давно были для всех чем-то единым. И хотя вместе их видели не так уж и часто и сами они никогда не стремились обособиться от других, все знали: если у Кати или Кольки какая-нибудь неприятность, — второй тотчас оказывается рядом.