Повести и рассказы

— Ближе! —  хриплым голосом крикнул директор, в то время как конец развернутого бича зловеще извивался по песку арены, словно хвост притаившегося в засаде тигра.

Орсо сделал несколько шагов вперед, и некоторое время оба смотрели друг другу в глаза. У директора был вид настоящего укротителя, который, войдя в клетку, намеревается ударить свирепого зверя и в то же время настороженно следит за ним.

Но все же бешенство берет в нем верх над осторожностью.

Его тонкие ноги в лосинах и высоких сапогах для верховой езды так и подпрыгивают от злости. Впрочем, возможно, что не только безделье детей вызывает в нем гнев. Сверху, стоя между лавками, на них смотрит Дженни, точно серна на двух рысей.

— Подлое отродье! Бездельник! Собака!—  шепчет директор.

Бич с быстротой молнии описал круг, засвистел, зашипел и опустился.

Орсо тихо заскулил и подался па шаг вперед, но его остановил второй, потом третий, четвертый, десятый удары. Представление началось, хотя зрителей еще не было. Поднятая рука великого артиста почти не двигалась, вращалась только кисть, точно какая-то машина, насаженная на вал, за каждым оборотом кисти следовало щелканье бича по телу Орсо. Казалось, что бич или, вернее, его жалящий конец заполнил все пространство между атлетом и директором, который, все более возбуждаясь, пришел в экстаз. Маэстро импровизировал. Копчик бича, рассекая воздух, уже два раза оставил на шее атлета багровые полосы, которые вечером придется скрыть под пудрой.

Орсо молчал, но с каждым ударом он подвигался на шаг вперед, а директор отступал назад. Так они обошли всю арену. Постепенно директор начал пятиться с арены, совсем как укротитель из клетки, пока наконец не исчез у входа в конюшню... Совсем как укротитель.

Но, когда он уходил, его взгляд упал на Дженни.

— На коня! —  крикнул он. —  С тобой я рассчитаюсь после.

Еще не замерли последние слова, как белая юбочка мелькнула в воздухе и Дженни, как обезьянка, в одно мгновение вскочила па спину лошади. Директор исчез за занавесом, а лошадь начала бегать по кругу, изредка ударяя копытами о барьер.

— Гоп! Гоп! —  тоненьким голоском покрикивала Дженни. —  Гоп! Гоп!

Но это «гоп! гоп!» звучало как рыдание. Лошадь скакала все быстрее, стуча копытами и все больше наклоняясь в стремительном беге. Стоя на седле, с ножками, плотно прижатыми одна к другой, девочка, казалось, едва касалась его кончиками пальцев; ее обнаженные розовые ручки резко взмахивали, удерживая равновесие, волосы и газовая юбочка, откинутые назад движением воздуха, неслись следом за ее легкой фигуркой, делая ее похожей на летящую птицу.

— Гоп! Гоп! —  не переставая покрикивала девочка. Между тем слезы застилали ей глаза, так что она должна была запрокидывать голову, чтобы хоть что-нибудь видеть. Бег коня совсем одурманивал ее: уходящие вверх ряды скамеек, и стены, и арена —  все закружилось вокруг нее. Она покачнулась раз, другой и наконец упала на руки Орсо.

— О Орсо! Бедный Орсо! —  восклицала, рыдая, девочка.

— Что с тобой, Джи? —  шептал мальчик. —  Чего ты плачешь? Мне не очень больно, право, не очень.

Дженни закинула ему на шею обе руки и целовала его щеки. От волнения она дрожала всем телом, а плач ее перешел в рыдания.

— Орсо! Орсо! —  повторяла она, не в силах вымолвить ничего больше, а руки ее судорожно сжимались вокруг его шеи. Если бы побили ее, то и тогда она не плакала бы сильнее. Кончилось тем, что Орсо принялся ласкать и утешать ее. Забыв о боли, он схватил ее на руки и прижал к сердцу, впервые почувствовав, что он любит ее, а не только предан ей, как пес своей госпоже. Он тяжело дышал и шептал дрожащими губами:

— У меня ничего не болит... Когда ты со мной, мне так хорошо... Дженни!.. Дженни!..

Между тем директор метался по конюшне и кипел от злости. В его сердце бушевала ревность. Он видел девочку на коленях перед Орсо, а с некоторых пор прелестное дитя возбуждало в нем низменные инстинкты. И теперь, увидев их вдвоем, он жаждал мести. Для него было бы величайшим наслаждением побить ее, очень сильно побить, и он не мог устоять против этого искушения. Вскоре он позвал ее.

Дженни тотчас вырвалась из объятий атлета и в мгновение ока исчезла в темном проходе, ведущем к конюшням. Орсо был точно сам не свой и, вместо того чтобы следовать за ней, добрался неверным шагом до скамейки и сел, с трудом переводя дыхание.

В это время девочка, вбежав в конюшню, где было еще темнее, чем на арене, сначала никого там не увидала. Но, боясь, как бы ее не обвинили в том, что она не сразу явилась на зов, она повторяла тихим и испуганным голосом:

— Я уже здесь, сударь, я уже здесь!

В эту самую минуту директор схватил ее за маленькую ручку и хриплым голосом произнес:

— Иди!

Его гнев и ругань испугали бы ее меньше, чем то молчание, с каким он вел ее в сторону артистической уборной. Откинувшись назад, она упиралась что было силы и быстро повторяла:

— Мистер Гирш! Золотой мой! Миленький мой! Я больше никогда не буду!

Но он с силой втащил ее в длинную темную каморку, в которой находился склад костюмов, и запер дверь на ключ.

Дженни бросилась на колени. Подняв на него умоляющие глаза, сложив руки, дрожа как лист и заливаясь слезами, она пробовала смягчить его гнев, но он, сняв со стены нагайку, промолвил только:

— Ложись!

Тогда она, помертвев от страха, стала с отчаянием цепляться за его ноги. Каждый нерв дрожал в ней, как натянутая струна. Но напрасно она умоляла его, прижимая свои побелевшие губки к его лакированным голенищам. Ее страх и мольбы, казалось, еще сильнее возбуждали его. Схватив Дженни, которая отчаянно отбивалась ногами, он бросил ее на груду лежащей на столе одежды и наконец ударил.

— Орсо! Орсо! —  закричала девочка.

В ту же минуту дверь закачалась на своих петлях, затрещала сверху донизу и целая створка, выломанная с чудовищной силой, с грохотом повалилась на землю.

В дверях появился Орсо.

Нагайка выпала из рук директора, лицо покрылось смертельной бледностью, потому что Орсо был действительно страшен. Глаза его закатились так, что видны были только одни белки, толстые губы были покрыты пеной, голова опущена, как у быка, а тело напряглось, точно он приготовился к прыжку.

— Вон! —  закричал директор, стараясь криком превозмочь страх.

Но плотина была уже прорвана. Орсо, обычно такой послушный малейшему мановению руки своего хозяина, на этот раз не отступил, а, только ниже нагнув голову, зловеще надвигался на «маэстро бича», расправляя свои железные мускулы.

— Help! Help![42] —  завопил маэстро.

Его услыхали.

Четверо огромных негров ринулись из конюшни и набросились на Орсо. Завязалась страшная борьба, на которую директор смотрел, лязгая зубами. Долгое время можно было различить только клубок темных, судорожно барахтающихся, то сплетающихся, то расплетающихся тел; в наступившей тишине раздались стоны, хрип и свистящее дыхание. Но вскоре один из негров, выброшенный с нечеловеческой силой из этой бесформенной кучи, перевернулся в воздухе и упал возле директора, ударившись с глухим стуком головой об пол; затем вылетел еще один, и, наконец, над клубком сплетенных тел поднялся один Орсо, еще более страшный, окровавленный, с взлохмаченными волосами. Коленями он придавил двух лежащих в обморочном состоянии негров. Потом он выпрямился и снова направился к директору.

Маэстро закрыл глаза.

В ту же самую секунду он почувствовал, что ноги его уже не касаются земли, что он летит по воздуху, и после этого он уже ничего не мог чувствовать, так как, ударившись всем телом об оставшуюся створку двери, рухнул замертво наземь.

Орсо вытер пот с лица и приблизился к Дженни.

— Идем! —  сказал он.

Он взял ее за руку, и они вышли. Как раз в это время весь город следовал за процессией цирковых повозок и за машиной, наигрывающей «Янки Дудл», поэтому около цирка было совершенно пусто. Только попугаи, раскачивающиеся на своих кольцах, наполняли воздух криком. Взявшись за руки, дети пошли куда глаза глядят; где-то в конце улицы виднелись простирающиеся до самого горизонта поля, поросшие кактусами. Молча проходили они мимо домов, укрытых в тени эвкалиптов, затем миновали городскую скотобойню, около которой тысячами кружились черные с красными крылышками скворцы, перескочили через большую оросительную канаву, вошли в рощицу померанцевых деревьев и, пройдя ее, очутились среди кактусов.

42

На помощь! (англ.)