Последняя охота

— Теперь хоть блюй, хоть кашляй, дышать будешь! Это как два пальца…

С Сашкой справился Золотарев. Влил, не боясь, все ж мужчина! Тот, словно его судорогой свело, весь напрягся, лицо перекосила боль.

— Кормой кверху поверните, чтоб не задохнулся. Видать, спирт эти слабаки и не нюхали. Тоже мне — северяне! — смеялся Меченый, заметив, что Валентина пытается шевелиться. Он повернул ее на бок.

Она смотрела, не понимая, где она, что с ней.

— Одыбайся. Валюха-горюха! Чего средь дороги в пургу отдыхать села?

— Валя! Ну как ты? — подошел Михаил, но тут же подскочил от неожиданности.

За спиной кричал Сашка. Нестерпимо горело обожженное спиртом горло. Дышать стало больно. Влас, не спрашивая, снял с Золотарева шарф, обвязав нос и рот Сашки. Тот постепенно успокоился.

— Ну что? Домой их отвезем иль к нам? — размышлял вслух Золотарев.

— До поселка, а потом назад? Не лучше ли враз повернуть? — отозвался Влас.

— А родители? Их старики? Они с ума сойдут, не увидев своих! — не согласился Золотарев.

— Как думаешь, сколько тут до поселка? — спросил Михаил.

— Километра два, не больше…

— Туда, потом оттуда, хватит ли сил у нас?

— Чудак! Из поселка мы уже налегке поедем. А вот с ними до завода хорошо, если к ночи вернемся.

— Тогда решай сам. Пахань! Разрешаю!

— А чего мудрить? Давай Саньку в сани! — предложил Дмитрий.

Втроем они кое-как перетащили парня и, усадив рядом с сестрой, продолжили путь в поселок. В сани загнали собак, чтоб грели и не давали заснуть.

Теперь уже Влас не материл клячу. Время от времени подскакивал к саням взглянуть, как там Валюха. Он подмаргивал, но девушка не видела.

В поселок они въехали под восторженный лай собак. Здесь пурга не свирепствовала так жестоко, как на открытом месте. И кобыла сама тянула сани, бежала трусцой по расчищенной дороге, которую не успел перемести снег.

— Сюда сворачивай! — указала Валя Власу. — А теперь давайте ворота откроем! — попыталась встать на ноги, но не смогла.

Валю и Сашку завели в дом. Влас хотел уйти сразу, но девушка не отпустила:

— Оставайтесь! Куда вы? Позвоним на завод, скажем, что переждете пургу у нас. Не надо рисковать! — глянула на Дмитрия просяще.

— Конечно! Да и не отпустим мы вас! Вон дед уже конягу в сарай завел, закрыл ворота. Нет вам нынче пути. Ождите пургу в тепле. Дом у нас большой — места всем хватит! — радовалась мать спасенных.

— Вон телефон! Позвоните на завод!

— Нина! Это я! Да, из поселка! Конечно! Все в порядке. Не беспокойся. Я у них дома, предлагают пургу переждать. Тоже так думаю. Ну ты не тревожься. Чуть уляжется, сразу заявимся. Хорошо! Тогда спокойной ночи…

Дмитрий, наскоро поужинав, лег спать на теплой лежанке.

Сашка с отцом тут же пошел в баню. Валентина, выбрав им по венику, помогла матери убрать со стола и присела поговорить с Власом. Михаил, почувствовав себя лишним, подвинул Золотарева, прилег рядом, но долго не мог уснуть. Ворочался, вспоминая дорогу через пургу.

— Знаешь, Валь, пока ты там у нас вкалывала, суетилась, я не очень-то горел к тебе. А вот сегодня все понял. Дошло. Оттого и струхнул, когда увидел в сугробе. Белая, как из снега, неподвижная. Глаза закрыты. Как испугался, что потерял тебя насовсем, жить расхотелось. Поверишь? Дошло, что люблю!

— Влас, зачем такое? Наверное, на материке куча баб ждет?

— Никого нет. Была одна! Никем мне не стала. Даже на письмо не ответила, — рассказал о Лиле.

— Красивая история, но грустная. Одно мне непонятно: зачем она адрес дала, если знать не хотела?

— Любая баба — загадка. Я и сам не раз этот вопрос задавал себе, — сознался Влас.

— А кроме нее, разве никого нет?

— Что были, все забыли! Сколько лет прошло, кому нужно столько ждать?

— Ну, был бы смысл, — пожала плечами девушка.

— Валюха, ты о чем? Не веришь мне?

— Смешной! Ведь я тоже обожглась. Еще как! — глянула в глаза и сказала жестко: — Потому теперь никому не верю…

— Погоди, а я при чем?

— Ну, сколько тебя знаю? Совсем недолго, а его — с самого детства. С детского сада! В школе вместе учились. Он на год старше меня. Дружить стали с третьего класса. Он был в четвертом. Когда закончил восьмой, в любви объяснился. Все уже знали, что мы встречаемся: и в школе, и родители. Сколько мы с ним мечтали, фантазировали, строили замки нашей будущей жизни. Из него получился бы хороший сказочник, но я тогда и правда дурочкой была. Каждому слову верила, потому что любила.

— А он тебя?

— Говорил, что жить без меня не может, — уронила руки на колени.

— Может, и правда? — спросил Влас.

— Кто много говорит про любовь, у того всегда пустое сердце, но тогда не понимала. Верила ему, как себе. Он — первая любовь моя…

— А что, были и другие?

— После него никому не верю.

— Ну что стряслось? — не унимался Влас.

— Ушел он в армию. С меня слово взял, что дождусь. Писал с полгода, каждый день от него письма шли, а потом как отрезал: ни единой весточки. Я пишу, а он в ответ ни слова. Я к его родителям пришла. Те тоже ничего

не знают, почему мне не пишет. Может, не захотели правду сказать?

— А что случилось?

— Короче, вернулся из армии с женой. Ее с Камчатки привез, где служил.

— Ну и фраер! Чего ж молчал?

— Не знаю!

— А ты его видела?

— Конечно, глянула в глаза, он голову опустил и сказал: «Прости, Валь. Я ее люблю».

— Давно это было?

— Скоро полгода, как он снова уехал на Камчатку. Родители с его женой не ужились. Поехали они обратно. Он долго никому не писал, даже своим. А вот вчера я от него письмо получила. И что думаешь, он снова в любви клянется: мол, прости, заблудился, виноват. С той женщиной не склеилось. Он во всем разочаровался и, если я его не прощу, наложит на себя руки.

— Ну и хрен с ним!

— Я тоже так решила и отнесла письмо его родителям. Те, когда прочли, прибежали к нам. Давай уговаривать, умолять, а я не могу их слушать. Их сын уже обманул меня! Где гарантии, что снова не зацепит какую-нибудь на стороне? Зачем мне нужен кобель? Я им так и сказала. Ох, обиделись, ушли, хлопнув дверью. Ну а я успокоилась. Лучше буду одна жить…

— Подожди, а другие при чем? Все ошибаются, но не кантуются поодиночке. Ты за что себя наказываешь? Никого не наколола. Оглядись! Вот он я! Пусть не принц, но не хуже других. Конечно, старше тебя, но не старик! Ни мужем, ни отцом ни разу не был.

— Влас! Не надо зря! Кончится условка, и где тебя искать?

— Зачем? Я вот он!

— А когда станешь свободным?

— Я всегда птица вольная!

— Видишь! Ты все еще летаешь в облаках, а мне земной, обычный мужик нужен. Бескрылый, но с доброй, чистой душой, чтоб я за него могла быть спокойной и уверенной.

— Я такой и есть!

— Влас, ты вспыхиваешь от каждой новой юбки. А мне нужен, чтоб одну меня любил. Всю жизнь до старости не изменял бы! Ты так не сможешь. Не обижайся, правду говорю. Пусть немного знаю, но увидела все.

— А если обмишурилась?

— Нет! Я не ошиблась. Ты — хороший человек, но не для меня. Ты всем нравишься, но для жизни этого мало. Нет надежности, а это любую отпугнет, даже такую дурочку, как я.

В соседней комнате вязала носки старая женщина. Она, конечно, слышала каждое слово дочки и тихо всхлипывала, жалея, что дети повзрослели так внезапно и быстро. Она всегда считала Вальку глупышкой, хохотушкой, а она вон как изменилась.

— Спасибо тебе за все, — тронула Валентина руку Власа.

— За что? — не понял Меченый.

— Смеяться станешь, если скажу!

— И не думаю!

— Я ведь на тебя рукой махнула, а ты мне — о любви! Мне она и не нужна, но, знаешь, теплее стало, что спасал меня, переживая. Выходит, вовсе я не безобразная толстуха, как назвали меня его родители, уходя.

— Валь, а может, попытаемся? Я буду очень стараться! — обещал Влас.

— Один уже постарался. Давай останемся друзьями, но по-чистому!