Помилованные бедой

— Вместе с гаремом?

— Ну, у казахов многоженство было всегда. У них нет росписи. Но поверь, в Средней Азии даже стыдно иметь одну жену. Такого мужчиной никто не назовет. С ним не только старики, бабы не будут здороваться, овцы разбегутся, не признав хозяином. Там человек просто обязан иметь гарем. Чем больше в нем женщин, тем богаче хозяин и большим уважением пользуется.

— Как же он пятерых содержал на одну зарплату? Я единственную свою Тамарку не могу прилично одеть. Внуки на даче голозадыми все лето бегают. А этот размахнулся!

— Не равняйся с ним! Он умел работать для себя! Ему еще на сотню баб хватило б! Он накопил и наворовал неплохо. Вдобавок родня жен помогала. Сами бабы не сидели сложа руки. Вкалывали как ломовые.

— Подожди, Лень, а они знали друг о друге?

— Естественно! И не только знали, а и дружили меж собой. Никогда не ссорились, вместе детей растили и дом вели, за Султаном ухаживали, увеличивали состояние семьи. Им из Казахстана родители и теперь присылают фрукты вагонами. Женщины их продают. Часть выручки отправляют родителям, основное — в семью. Доход у них очень хороший, и жены не заглядывают в руки мужа, не зависят от него. Ты б побывал у него дома как-нибудь. Там такой коттедж, шапка свалится. Огромадный. В пять этажей. Кругом, куда ни ступи, ковры, зеркала, хрусталь, самая модная мебель, изящная посуда, холодильники до потолка, музыкальные центры, домашние кинотеатры. Короче, живут на широкую ногу. Ты б видел, как одеваются жены Султана дома — для него, не для гостей. Да с такими бабами даже я, трупная муха, на тот свет улетел бы мужиком. Они его каждую ночь ласкают. Ты это можешь себе представить? И еще, самое главное, они никогда не пилят мужа. Ни одна, ни словом…

— Ну, это ты, Петрович, маху дал! Такого не бывает. Может, на том свете? Иль ты красивый сон видел про гармонию? В жизни-то — нереально. Может, скажешь, что и выпить приносят?

— Султан мусульманин, он не выпивает. Верой запрещено. Зато женщин — сколько одолеешь!

— Вообще это разумно. Дети здоровые родятся у трезвых родителей, — согласился Бронников и добавил: — И все ж мы счастливее! Пусть у нас одна жена, зато самая любимая! Единственная на всю жизнь. Она и приголубит, и побрюзжит, и выпить поставит, особо на праздник, никогда не забудет. Она и в горе, и в радости со мной.

— Эти тоже Султана не бросят до последней минуты.

— Не поверю. Одна была тут, приходила, спрашивала, к чему ей готовиться. Спросила, сколько еще ждать. Что отвечу? Разве от меня зависит что-то? Мое дело лечить. Иного, сам знаешь, на руках приносят, а через месяц, смотришь, совсем другой человек: не буйствует, ни на кого не бросается, выздоравливает. Случаются и такие, как Султан. Видно, не ждут, не любят дома, потому что их много, на всех не хватает мужика. Вот была б одна! Другое дело!

— Юр! Ты не поверишь! Помимо жен, этот человек еще налево ходил. Имел малолеток, любил городскую панель и не обходил ее никогда.

— Это при пяти женах? Силен барбос!

— Представь, что он, когда привез в морг первую жену, Аннушку, нашу уборщицу, за задницу ущипнул и звал прокатиться с ним за город. Ну, она съездила, только по морде. Султан очень удивился — впервые в жизни ему баба по роже дала.

*

— В морге приставал? Животное!

— Туповатый мужик. Он, как мне кажется, весь в хер вырос. Все силы и разум там. Остальное — показуха и дебилизм, — говорил Петрович.

— Нет, я не согласен. Недостатки, конечно, есть. А у кого их нет? Но он, вполне приличный человек. Его беда — его болезнь…

— Юра! Родственники двух жен после похорон перестали помогать. Не присылают фрукты вагонами.

— Так и правильно! — согласился Бронников.

— Султан так не считает. От них осталось пятеро детей. Их учить, одевать, обувать и кормить надо. Понятно, на одну зарплату не разгонишься. Старшая дочь уже написала, и старики прислали два вагона арбузов и дынь. На лечение. Теперь другие старики тряхнут мошной.

— Но Султан действительно болен, — сказал главврач.

— Я не спорю с тобой! Кстати, ты знаешь, что его родной дед был эпилептиком?

— Знаю. Это мне больной говорил.

— А недавно у сестры Султана приступ был. Сразу в Алма-Ату отвезли лечиться. Старая баба, но болезнь и ее достала, как родовое проклятие.

— Наследственность сработала у обоих, — сказал Бронников.

— Да, но никто, кроме Султана, не пытался покончить с собой! Кстати, и дед и сестра мучаются больше от гипертонии. Приступы их не валят часто.

— Лень, у этой болезни древние корни, но ее природа изучена недостаточно.

— А я думаю, что за свое распутство получил!

— Ты доктор, а рассуждаешь как примитивный обыватель. Приступ провоцируется мозговыми клетками, — упрекнул Петровича Юрий Гаврилович.

— Я не хочу с гобой спорить! К одному веду — не носись ты с этим Султаном как петух с яйцами! У тебя и без него хватает через макушку. Ему нужно одно — подольше задержаться у тебя в больнице, чтоб получше тряхнуть родню.

— Ты сам увидишь, как он похудел. Сдал чуть ли не наполовину. Такое не спровоцируешь. И еще. Многие мужики отпрашиваются домой на выходные, чтоб побыть в семье. Султан — никогда!

— Юрка! Да у него перебор! Он у тебя отдыхает от своих шалашовок. Сейчас кайфует. Ни одну ублажать не надо. Он выкручивает душу наизнанку. А ты, псих, ночами не спишь. Все звонишь сюда, чтоб глянули, живой ли Султан? А куда денется? У него дома три бабы заждались! Чего ему помирать? Он не дурак! Это мы умеем убегать на работу среди ночи от единственной!

— Лень! Этот от трех сбежал! И не куда-нибудь в чайхану, а в психушку! Во как скрутило человека!

— Не веришь? Ладно! Докажу! Но хоть тогда ты перестанешь подскакивать ночами?

— Петрович, славный мой дружище! Может, ты снова окажешься прав. Но ведь в больнице, помимо Султана, на сегодня триста двадцать шесть человек. За каждого душа болит даже у тебя.

— За психов? Ничуть! — рассмеялся Петрович.

— Иначе не помогал бы, не советовал!

— Черт его знает! Я хочу помочь тебе! Ведь у меня в морге ни подсказки, ни советы уже ни к чему. Все мимо! Ведь морг — ворота кладбища, здесь ничего уже не изменить. А у тебя хоть и психи, но живые люди! С ними интересно. У твоих не живот с задницей, сама душа болит. Главное, что есть у каждого…

— Юрий Гаврилович! А Султан домой ушел! Насовсем! Сказал, что не вернется, что надо ему разгрузку четырех вагонов организовать! Совсем свихнулся! Мы его вчетвером не удержали! Он сказал, что ему некогда! Жена позвонила. Султан только выскочил на дорогу, его уже машина ждала. Ее мы не догнали! — влетел в кабинет запыхавшийся Харитон. И спросил потухшим голосом: — Нас теперь уволите?

— Нет. Иди к ребятам. Успокойся. Султан еще вернется к нам!

— Ага! После разгрузки. Месяца через полтора! — рассмеялся патологоанатом.

А Бронников, когда санитар ушел, произнес улыбаясь:

— Как бы там ни было, теперь Султан не вспомнит о самоубийстве. Появился и у него смысл в жизни, нашел в ней себя. Живым ушел домой, к детям и женам. Значит, кем-то он дорожит, а прежде всего — собой. Решил побороть свою болезнь сам и вызов ей бросил. Думаю, этот справится, такое бывало — чем меньше думают о болезни, тем быстрее она отступает, — сказал Бронников вполголоса.

— Знаешь, Юр, я часто думал, почему именно тебя сюда распределили. Потом понял — другие не справились бы здесь. Не хватило бы сердца у них. И только ты раздаешь свое по капле. Но я как друга прошу тебя: остановись! Ведь оно у тебя не бесконечное и тоже единственное!

— Петрович! Что суждено, то будет, сколько отведено, столько проживу. Мне не о чем жалеть. И доведись жить заново, повторил бы нынешнее, день в день, не задумываясь. Сам видишь и знаешь, как настигла болезнь тех, кто лечится у меня. В мужском, да и в женском корпусе основная часть — из-за потери денег: кого-то рэкет вытряхнул, других — мошенники обставили, третьих — друзья обманули или родня. А я сплю спокойно. На мою зарплату даже нищий не позарится. Но не все в нашей жизни измеряется деньгами. Сколько их ни имей, все на твоем столе окажутся. Но, черт побери, почему состоятельные люди в последние минуты жизни жалеют о прожитом и сетуют, что ничего нельзя вернуть, исправить и очистить душу? Они просят прощения у тех, кто остается жить. Подло, конечно, и все ж очень стараются быть услышанными. Выходит, для них это важно — уйти из жизни налегке, без груза обид и проклятий. А те, кто излечивается, чаще всего начинают иную жизнь, будто здесь, в больнице, прозрели на душу. И раскаялись…