Помилованные бедой

— Это ваше!

— Что такое? Нам ничего не надо. Это наша работа! — насупился Бронников и пошел к двери без оглядки. Но просчитался…

Хозяйка бесцеремонно ухватила его за воротник одной левой. Приподняла над полом и, оглядев насмешливо, процедила сквозь зубы:

— Требуешь мной? Западло тебе такая кентуха, как я? Вы ж культурные! Грамотные! Интеллигенция! А я навроде свиньи против вас! Так, что ли?

— Как вы смеете так обращаться с главврачом? — подскочил Петухов к хозяйке.

— Цыть! Ты, гнида недобитая! Гонор свой решили тут показать, унизить? Вам плевать на меня? Обидеть вздумали? — отпустила Бронникова.

— И не думали обижать. Только ни к чему все это, — указал Юрий Гаврилович на сумки.

— Берите! В благодарность, что дочь мою сберегли и меня огородили от гадов. Завтра к вам приеду, поговорим по душам! — вырвался зловещий голос из глотки.

Женщина негодовала. Ей нужен был какой-то выхлоп, срочное действие. Она не находила себе места и металась. Ей было больно и тяжело.

— Вы пешком? Погодите, мой водитель отвезет вас по домам!

Когда врачи вышли из дома, их прямо за калиткой ожидал «мерседес». Юрию Гавриловичу и Ивану так и не удалось переговорить в машине при водителе Елизаветы Николаевны.

Бронников сделал вид, что забыл о сумке. Но шофер тут же нагнал, донес до самых дверей и вернулся к Петухову. Через минуты Иван уже был дома. Отдал сумку Лиде, объяснил все. Жена, открыв сумку, онемело уставилась на содержимое:

— Вань, а вас почаще надо в гости отпускать. Ты посмотри! Сами себе мы такое не позволим. Слишком дорогое удовольствие! Посмотри, что она тут положила. На витринах не всегда увидишь.

— И с чего она так расщедрилась? — удивлялся Петухов.

— Что тут непонятного, Ваня? Вы предупредили человека. Она уже не будет разорена всякими гадами. И главное, ей вернут дочь, нормальную, здоровую бабу.

— Лид, я никак не возьму в толк, почему Римма сама боялась говорить с матерью?

— Ваня, на нее давил авторитет, положение Елизаветы Николаевны. Та из вдов сумела выкарабкаться, встать на ноги и взять себя в руки. Многие, попав в такую беду, спиваются либо дряхлеют и уходят следом. Эта баба оказалась сильнее горя и поднялась. Подала пример дочери. Но та слаба, поняла, что всюду и во всем опозорилась, недостойна матери, и конечно, проиграв свой первый в жизни самостоятельный шаг, замужество, как и о чем она могла говорить с матерью? Ведь Римма, по сути, предала ее. И обе они это понимают. Потому без вас им нереально было примириться.

— Свои, родные, нашли бы общий язык! — засомневался Иван.

— Ошибаешься, Ванюша! Своим чаще всего очень трудно понять друг друга.

— Стыдно, Лид! Вроде взятку получил от человека.

— Чудак ты мой! О чем говоришь? Взятку дают за незаконные действия, а вы что делаете? Спасаете будущее Риммы и Ксюшки! Да, визиты к родне не входят в круг обязанностей врача. Но, Вань, скажи честно, на все пойдешь, чтоб они жили! Ведь не по списку их знаем, через сердце пропустили каждого. Как своего, родного душой признали. Знаешь, как мне жаль Анжелу? Бедная девочка сочинила для себя сказку и живет в ней. Попробуй вырви в реальную жизнь?! В море слез утопит. И всем рассказывает, что ее любимый — художник, чуть ли не ангел. Самый лучший человек на земле. Но злая мачеха разлучила их, не дает встречаться. В общем, все как в сказке.

— А на самом деле?

— Никакого принца… И никакой мачехи. Анжела из приюта. Туда ее подкинули. Кто и почему, никто не знает. Давно это было. Девчонка росла нормально, училась неплохо, мечтала стать музыкантшей, играла на скрипке.

— А что помешало?

— Деревня! Поехала к подружке, а там свора собак. Анжелу всю искусали. Когда ее, испуганную, искусанную, доставили в больницу, было поздно, прошло три дня, а надо сразу. Так вот и поехала крыша. От страха иль инфекции с собачьих зубов, только изломана у девчонки целая судьба. Вылечить ее невозможно. Анжелу изматывают приступы. Они стали слишком частыми и валят с ног. А девчонка даже в бессознании зовет своего художника, тянет к нему руки и верит, что он к ней придет. Вот здесь уже не помочь. А жаль!..

Утром Иван Петухов начал обход больных, но его вызвали к главврачу.

Там уже сидела Елизавета Николаевна.

— Вы осмотрели Римму? — спросил Бронников. И попросил: — Извините, что вклиниваюсь в ваш распорядок дня, но очень прошу, пригласите Римму и придите сами. Вы ее лечащий врач. А потому без вас не обойтись.

— Римма! Пройдемте к главврачу!

— Зачем? — насторожилась женщина.

— У него в кабинете ваша мать…

— Что?! — Глаза чуть не выскочили из орбит. — Нет! Не пойду! Только не это! Лучше сдохну!

— Римма! Девочка наша! Все хорошо! У тебя прекрасная мать! Она все правильно поняла. Елизавета Николаевна сильная личность!

— Да уж! Мне ль не знать? Как пизданет по башке за все, чем накроюсь? Она не я! Ее оба корпуса не удержат. Ведь во всем виновата только я!

— Рим! Не самоедствуй! Пошли!

— Нет! Как в глаза ей гляну, такую кашу заварила! — плакала баба.

— Ну хватит! Подбери сопли! Никакой каши! У тебя ребенок? Ничего! Вдвоем с бабкой поднимете Оксану на ноги.

— Как она там? Здорово матерится?

— Пока ни слова такого не слыхал!

— Значит, все впереди! Пока пар не выпустит, она опасна!

— Ладно тебе! Более страшное пережила. Пошли. — Подал руку женщине. Та встала, одернула халат, кое-как причесалась и вышла в коридор следом за врачом.

— Проходи, Римма! — пригласил главврач.

— Ну что, мартышка моя? Обожгла жизнь твои бабьи прелести? Глянь, на кого похожа стала! Морда суслячья, транда овечья, жизнь не человечья! Как же вляпалась в это говно? Ведь говорила тебе, дуре! Уперлась, как сука в течке, поскакала за этим козлом! Он же гнус гнилой, даже издали на мужика не смахивает. С чего на него закипела? Сколько классных мужиков к тебе липли! Не-ет! Потянуло на кучу! Эх ты, шибанутая! Да я такому, как твой замухрышка, через ватное одеяло свою хварью не дам понюхать, хоть и старуха! Это ж оно! Жертва бракованного гондона! Таких меж ног в клещах давить надо! Выкидыш макаки! Гнойник старой бляди! Как ты пустила его на себя? Этого крысенка мизинцем можно зашибить насмерть! Ни одна путевая не решится хахалем назвать этого лысого мудака, а ты его мужем приняла! Совсем идиотка! Лучше б ты каждый день меняла мужиков, чем признала это чмо! Его даже в ночи стыдно показать городским бомжам, я уж не говорю о порядочных людях.

— Мам! Ну хватит тебе!

— Молчать, сучонка! Не то и с тобой управлюсь, как с тем козлом!

— А что с ним сделала? — побледнела Римма.

— Тебя не спросила!

— Мама! Он отец Ксюши!

— Хо! Внучка — моя кровь! Она уже дома! И я ее больше от себя не отпущу ни на шаг! Нельзя паскудам детей доверять! Ты глянь, в чем она была у них одета. Девчонка, а в халате, как старуха! В сандалях, какие свекруха в детстве таскала! Ни трусишек, ни майки, ни носков! О джинсах забыла! Те сережки с бриллиантами, что я купила ей, старая хивря в свои лопухи вдела! Ну что ты скажешь? Я навела там шорох за все разом! Всякий месяц на Оксанку по штуке баксов давала, а они вот так?

Бронников и Петухов удивленно переглянулись. Римма, покраснев, опустила голову.

— Мам, с кем дочку оставила?

— Она с Тарасом в машине сидит. Ждет.

— А что с Андреем и свекрухой?

— Живы покуда! Когда с них свое выдавлю, решу, что с ними сделать. Но сухими от меня не выскользнут. Это как Бог свят! Чтоб над тобой, сиротиной, столько глумиться безнаказанно? Да ни за что! И слышь, чтоб я твоих соплей по им больше не видела! Не то учуешь, что такое моя левая.

— Мам! Ну не грози!

— А я и без угроз вломлю. Наперед авансом, чтоб знала, кому подставилась! Да будет тебе багроветь! Правду тебе высказала, транда кикиморья! Садись и слушай, как тебе дышать нынче! К этим тебе пути нет. Со мной жить станешь! И без споров мне! Весь третий этаж — твой! А остальное — наше с Ксюшкой. Сама, коль захочешь, хоть сутками с нами, к тебе без разрешения никто не поднимется. Двоих охранников отдам для твоего покоя. И еще! С работы тебя этот козел уволил, сказал, что ты неизлечимая! Будешь на нас работать. Не нанимать же человека со стороны, если своя дочь отменный бухгалтер?