Страница 52 из 85
— А почему они к Софье не приходили?
— Информации не было. Теперь другое дело, все как на ладони. Если отправим в интернат, то и там она останется на попечении и под постоянным контролем.
— Мне так хочется взглянуть на нее, ну хотя бы мельком. Поймите правильно, Юрий Гаврилович, для меня важно самому во всем убедиться, а уж потом решить окончательно.
— Воля ваша. Только не опоздайте. В этой ситуации может сложиться так, что, пока вы присматриваетесь, Наташка уже решит отказаться, — предупредил Бронников. И, выглянув в коридор, попросил санитарку позвать девчонку.
Наташка влетела в кабинет Юрия Гавриловича улыбаясь. Еще бы! Сегодня рано утром Семка тихо разбудил ее, позвал в коридор, а когда она вышла, увел в дальний конец коридора и спросил, дрогнув голосом:
— Ты скоро уйдешь из больницы насовсем?
— Ну да! Так все говорят.
— А куда?
— Не знаю. Мне ничего не сказали.
— А как же я останусь без тебя? — взял за руку.
Наташка оторопела и смотрела на Семку изумленно.
— Я люблю тебя, — тихо сказал он. — Не уходи от меня. Я умру, если не буду тебя видеть.
— Семка, ты не такой большой. А говоришь как взрослый. Киношек насмотрелся…
— Давно их не смотрю. Одну тебя вижу.
— Пусти руку, чего вцепился?
— Скажешь, где будешь жить?
— Сама не знаю.
— Позвонить сумеешь?
— Куда? У тебя нет мобильного.
— А мы с Ромкой купили. Пока один на двоих. Я тебе дам номер, напишу, только не потеряй.
— Ладно.
— А ты не забудешь меня?
— Нет. Не бойся. Ты добрый и хороший пацан, с тобой легко дружить. Я позвоню тебе, это точно!
— А я тебе нравлюсь? — состроил Семка умильную рожицу, но Наташка, глянув, рассмеялась. — Давай вечером погуляем! — предложил парнишка.
— Ты что? Меня ругать будут. А потом врачам скажут. Влетит и тебе и мне!
— Мы недолго, никто не заметит, — уговаривал Семка.
— Нет. Я боюсь. Бабка Женя, та, что в нашей палате, совсем забрызгает. Она всюду за мной следит как сторож. Не хочу, чтоб старуха склоняла.
— А ты никого не бойся! Когда любишь, страх исчезает. Остаются только солнце, луна, соловьи и любимая.
— Семка, сколько тебе лет?
— Скоро девятнадцать…
— А мне четырнадцать недавно исполнилось… Ну ладно. Пойду, пока все спят. — Побежала по коридору. Подбежав к палате, оглянулась, мальчишка послал ей воздушный поцелуй. Наташка ответила тем же. Она легла, но заснуть не сумела… Ей все время виделся Семка…
Юрий Гаврилович, увидев Наташку, понял, что в ее жизни что-то изменилось. Она уже не смотрелась несчастным, забитым подростком. Не сутулились плечи, в глазах огни, куда делась бледность? Румянец играет до самых бровей. Движения хоть и резкие, но уверенные.
«А гадкий утенок становится лебедушкой», — подумал Юрий Гаврилович. И спросил:
— Наташ! Не скучаешь у нас?
— Нет. А что хотите?
— Скоро тебя заберут от нас. Пока не говорят ничего определенного, но не терпится знать, чего сама хочешь. Где жить, кем быть?
— Хотелось бы в школу, но стыдно. Я уже большая. А потом в колледж…
— В какой?
— Чтоб у вас работать. Мне здесь понравилось.
— И мы тебя полюбили. С великой душой тебя взяли б, — обрадовался Юрий Гаврилович и продолжил: — У тебя остается совсем немного до конца пребывания. А мы так привыкли к тебе, трудно будет расставаться, будто родной стала.
— Я вас всех-всех очень-очень люблю! — вырвалось невольно.
Анатолий Андреевич долго молчал, а тут не выдержал:
— Скажи, Наташ, где ты хотела б жить? С бабкой в прежней квартире, в интернате среди ровесников или со мной? Я — твой отец!
Девчонка резко повернулась к нему, всмотрелась в лицо, в усталую фигуру человека и спросила тихо:
— Отец? А где ж ты был, когда я, маленькая, у чужих мучилась? Выходит, малыши не нужны, только служанки? А большая и без тебя проживу!
— Наташ, ты не поспешила? — удивился человек.
— Сколько лет я звала и ждала, как искала тебя по городу. Я признала бы и бомжом, и пьяницей, лишь бы взял и не гнал от себя. Но ты бросил всех. И меня. Когда я выбросилась с балкона, простилась со всеми навсегда. Так уж получилось, выжила невольно. Но не ты спас, чужие. Я и жила, и умирала сама по себе. Ты не пришел, когда звала. Заявился, когда я выросла и понадобилась? Таких полно. Только их отцами не считают. И я не хочу… Жил без меня и обойдешься…
— Вот это да! — крутил головой Анатолий Андреевич.
— О чем я предупреждал?! — развел руками Бронников.
— Наташа, конечно, ты имеешь право на обиду, но не спеши с окончательным решением. Ты высказала свое, но не выслушала меня.
— Ну что можешь сказать? Мать плохая, потому не навещал? Но ты, живя с нами, не давал ей деньги на продукты и сам не покупал. Я жрать просила, ради меня мать пошла на панель. Ты сам ее толкнул туда. Чему же удивляться? Она пусть пьяница, но кормила меня. А ты, трезвый, морил всех голодом.
— На тот момент я не работал.
— А в чем тогда упрекал мать?
— Другие хотя бы как-то скрывали подобные дела. Она, устроившись оператором на заправке, не бросила пить. И продолжала таскаться с мужиками, хотя в этом уже не было никакой нужды.
— Не надо. Я уже не малышка, была на суде, где все выяснилось. Софья специально сделала так, что мамка уже тонула в ее болоте. Она многого не знала. Зато и у меня глаза на все открылись. Сонька знала, что ты не поможешь и не вытащишь мать, потому сознательно и спокойно топила ее. Ты умел обижаться. На помощь — не способен. Из тебя не получился муж, отец и тем более не состоится. Я ребенком оказалась сильнее вас обоих. — Она отвернулась от отца. — Пойду я, Юрий Гаврилович! Мне интересную книгу принесли. Хочу успеть прочитать ее.
— Кто книгу дал? — удивился Бронников.
— Семка. Только не ругайте, я очень просила его. — Девчонка вышла, не оглянувшись…
А через две недели Наталья перешла жить в интернат. Она еще звонила в больницу. Делилась новостями. Иногда прихо
дила сюда. Уже повзрослевшая, но еще юная, она часто огладывалась по сторонам. И, разговаривая с ней, Юрий Гаврилович спросил невольно:
— Ты кого-то ждешь?
— Ну да! Семку! Мы любим друг друга!
— Что ж! Вы друг друга стоите! Удивительная у вас судьба! Дай вам Бог пережить все испытания и не потерять друг друга!
Юрий Гаврилович поспешил к телефону. Он не хотел даже нечаянно помешать Наташке и Семке. Они уже увиделись и тихо говорили о чем-то.
Бронников сорвал трубку с аппарата.
— Алло! Юрик, как дела? Да, это я, Петрович!
— Лень, у меня из мужского корпуса сбежали трое больных. Не смогу к тебе прийти, покуда этих не отыщем. Не обижайся. Кто они? Все трое подследственные. Да не столько санитары, сколько милицейская охрана прозевала. Упустили их. Теперь помочь надо. Конечно! Охране достанется, не приведись что-нибудь отмочат! Да нет! В одной палате их держали. Всех троих! Я уже хотел вернуть милиции, ну явные симулянты, из начинающих. Кривляться и биться головой в пол умеют, а вот с пеной не получалось. Зато как тужились! Тут вот милиция говорила, что все трое — любители старых могил. Пусть твой сторож позвонит, если они вдруг появятся! Зачем? А черт их знает. Нет, на чертей не похожи, хвостов нет. И безрогие. Зато один с бородой, второй совсем лысый, у третьего уха нет. Сам сказал, что в зоне проиграл в рамс. Одеты все трое в пижамы. Да! В наши, больничные! В чем их обвиняют? Слышал, что все трое грабители, потом киллерами стали. Вроде на всю катушку хотят их раскрутить, а они смылись… Слышал такое предупреждение по городскому радио? Ну вот, сам понимаешь. Как поймают их, увидимся.
Ночью Бронникова разбудил резкий звонок телефона:
— Дрыхнешь? А мы твоих параноиков поймали! Всех троих.
— На кладбище? — проснулся Юрий Гаврилович.
— Ну да! У них там в старой могиле общак был спрятан. Ну а мой сторож еще весной ту могилу в порядок привел. Они и не узнали. Долго кружили молча. Потом фонарь зажгли. Сторож увидел луч, мигом с ментами связался. Через десяток минут их окружили. Уже могилу раскидали и сидели в ней.